Добавлю, основываясь на тех же семейных воспоминаниях, еще одну деталь, которая с детства была мне особенно говорящей, притягательно милой, поражавшей меня, и всегда ставившей образ Анны Николаевны недоступно высоко, как идеал, как нечто ангельское… Я ее только такой в сердце своем ее и видела: никогда и не на кого не возвышающей голоса, никогда не пребывающей во гневе, раздражении и уж тем более в каких-либо злобных, пусть и спрятанных чувствах осуждения других. Это не была черта обычной прежде внешней дворянской сдержанности, привитой, вышколенной, — ширмы, которая каких угодно чудовищ могла скрывать, да нередко и скрывала: и равнодушие, и холод, и гонор с презрением к другим, и что угодно… Воспитание, конечно, сделало свое дело, но то, о чем я говорю, было свойством ее души, природой ее. Такая вот была ровность, уравновешенность и, главное, — спокойствие. И что, как не глубина и крепость ее Веры и христианская мудрость дарили и хранили в ней это чарующее спокойствие?
Как говорил один духоносный старец (архимандрит Софроний (Сахаров) — 1896–1993 гг.), довериться Богу можно только в подлинной простоте, став Евангельским дитем. «Если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф.18:3). Смею утверждать, что и Анна Николаевна, и сын ее Николай Егорович, имели в себе залог той самой простоты, в основе которой — всегда лежит душевная чистота. Это было свойственно многим старинным русским людям. И Пушкин, и Толстой, и Достоевский запечатлели в своих отражениях этот типично русский образ чистой простоты: граф Ростов в «Войне и мире», генеральша Епанчина в «Идиоте»…
Правда одну оговорку я все же сделаю, вспомнив то, о чем рассказывалось в предыдущей главе… Не могу себе представить, как бы реагировала Анна Николаевна на то, что ждало ее Отечество, ее семью и миллионы русских людей всего через несколько лет после ее кончины в 1912 году? Ответа у меня нет. Хотя в какой-то мере он все-таки существует в лице моей бабушки Екатерины Александровны — фигуры более сложной и в глубинах своих противоречивой. Но и она свои почти что 80 лет, из которых 65 лет пришлось на век XX, тоже прожила в подобной ровности, без злобы и гнева, принимая все без тени ропота ни на обстоятельства, ни на людей, хотя у нее уже не было такой неколебимой детской Веры, как у ее бабушки.
Иллюстрация: коллаж (работа Екатерины Кожуховой): старинная карта северо-западной части Тульской губернии, Алексинский уезд и ст. Суходол, где родилась и провела свое детство, отрочество и юность в родительском имении Анна Николаевна Стечкина (в замужестве Жуковская). Луга и Ока в местах родины Стечкиных.
…Понятия у Анны Николаевны всю жизнь оставались старинные: она никогда не желала зла ни крестьянам, ни дворовым, но не считала их и ровней себе. Близка ей была по-настоящему лишь няня Арина Михайловна, ее помощница и наперсница, которую вывезла она с собой из Плутнева еще совсем юной крепостной девушкой. Няня вырастила два поколения детей Жуковских. Ее все очень любили и почитали. Это поистине была семейная Арина Родионовна.
Строга была Анна Николаевна и в соблюдении церковных установлений. Даже на браки с троюродными родственниками своих детей она не благословляла. А уж тем более между двоюродными. Так не сложилась семейная жизнь ее сына Николая Егоровича: он любил Сашеньку Заблоцкую, свою двоюродную сестру — дочь Софьи Николаевны — младшей сестры Анны Николаевны. Почти полжизни не имел спутницы: всем существом своим жил в науке, от одиночества спасала его любимая и дружная семья, добрые друзья студенческой молодости, а потом и ученики, и верные соратники. Но уже ближе годам к пятидесяти, когда скончалась его старшая сестра Мария Егоровна, бывшая его другом и хозяйкой, хранившая тепло, уют и живость в их общем доме, когда вышла замуж и уехала самая младшая из всех — любимая сестрица Верочка, Николай Егорович вдруг впервые ощутил пустоту вокруг себя. Правда, в письмах он лишь чуть-чуть дает волю легкой грусти, чаще шутит по поводу безуспешных попыток его друзей каким-то образом помочь ему найти спутницу жизни. Так в письме сестре Вере во Владимир в середине декабря 1886 года за две недели до рождения Кати (Екатерины Александровны Домбровской) — второй дочери Верочки, он пишет:
Милая Вера!
Живо вспоминаю я те летние вечера, когда мы тебя крестили на прощание. Как жаль, что я теперь не могу ободрить и перекрестить тебя. Радуюсь, что из твоего письма можно судить о хорошем настроении твоего духа. Завтра поутру пошлю тебе кое-что для будущего детки и для маленькой Верочки…
Недавно у нас был факультетский обед: пили тост за невесту Орлова, который весьма умилился и выставил 2 бутылки шампанского. Слудский (Ф.А. Слудский — профессор теоретической механики — прим. авт.) под конец обеда натравил кампанию на меня, чтобы пить за мою будущую жену, но я говорил, что математикам не подобает пить за мнимую величину… Один раз был в общественном месте на студенческом концерте. Со мною рядом сидели супруги Бугаевы (Н. В. Бугаев — математик, декан математического факультета Московского Университета. Отец писателя Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева прим. авт.).
На втором акте madam Бугаева, с которой супруг меня познакомил, объявила мужу, что она желает поменяться с ним местом, так что села рядом со мною. Таким образом, она пользовалась моим биноклем и толкала (по случаю тесноты) меня локотком. Бугаев был видимо, недоволен; вчера при встрече со мною в университете, когда по какому-то поводу я стал заявлять, что уже отжил свою молодость, он сказал: «Нет, вы человек опасный, недаром усы колечком закручиваете»…
Прощай, дорогая, целую тебя крепко. Не заботься ни о чем; все Бог даст, устроится… Скажу, как говорил мамашин дядя (Скорее всего, это муж двоюродной тетки Анны Николаевны, ее опекун — Алексей Петрович Северцов, — прим. авт.): «Подожди Мариам, до моих именин», а там мы с Машей к Вам приедем.
Тебя любящий Н.Жуковский.
Но когда Николай Егорович сошелся с жившей в их доме помощницей и экономкой Надеждой Сергеевной, женщиной очень хорошей, исключительной доброты и преданной семье, по роду тамбовской крестьянкой, Анна Николаевна категорически запретила сыну даже и думать о браке.
Судьба Нади была печальна: ее увез из Важного в Москву какой-то купчик и бросил беременной. Она, как рассказывали у нас дома, была на пороге самоубийства, хотела броситься в Москва — реку. Тут-то и послал ей Бог спасение в лице Ивана Егоровича, старшего из братьев Жуковских, который приехал в это время в Москву. Услышав Надин горький рассказ, он, не долго думая, водворил ее на квартире у матери.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
