Сева исчез в дырке, а Большой Гоп остался ждать. Севы не было довольно долго. Большой Гоп успел искурить две папиросы «Беломор» и одну сигарету «Прима», которые стрельнул у прохожих. Он уже подумал, что парнишка заблудился в подвале и надо давать деру, пока никто ничего не заподозрил. Другой бы, конечно, на месте Большого Гопа ринулся на помощь. Но то другой, не Большой Гоп. Сева вылез наконец из дырки и не глядя на «военского» дядьку, рванул к своему подъезду.
— Эй, парнишка! — побежал за ним Большой Гоп, попыхивая «Любительской». — Гильзу-то на!
Сева обернулся.
— Ну ее! Я там такое видел!..
— Какое?
— Такое!.. — И хлопнул подъездной дверью.
Сева в самом деле видел что-то такое, чем-то таким был ошарашен. Он даже забыл отряхнуться на лестничной площадке, а надо сказать, его мама не пришла в восторг от того, что он с головы до ног был испачкан ржавчиной, которую собрал со старых, большей частью дореволюционных, гимназических труб. Привыкшая ко всяким неожиданностям, Севина мама угостила сына для начала увесистым подзатыльником, потом повела на балкон, отхлопала на ветру одежду, не потрудясь вынуть из этой одежды самого Севу. Далее они перешли к водным процедурам, на что ушел целый кусок банного мыла. Эта ужасно въедливая дореволюционная, гимназическая еще, ржавчина отмывалась с большим трудом. Что касается волос и лица, то говорить наверняка, что они отмылись, было бы безосновательным. Стирай и полоскай эти волосы целый день — все равно они цвета не изменят. Не изменят также цвета и маленькие пятнышки у переносицы.
Странное поведение Севы нисколько не удивило Большого Гопа. Что-то там, в подвале, действительно есть. Но что? Большой Гоп кружил по двору, надеясь, что парнишка выйдет еще погулять и все объяснит. Подходил к одной и другой дырке, жег спички, вглядываясь в темноту, но ровным счетом ничего разглядеть не мог. Давным-давно, пятнадцать лет тому назад, когда он был школьником, ему приходилось лазить в подвал, не просто так, конечно, а за рубль. И не одному, а со своим другом Тюленем.
Ночью Большому Гопу не спалось. Он ворочался с боку на бок и вздыхал. Жена его, мама Маленького Гопа Васьки, спросила с надеждой:
— Наверно, решил за ум взяться? — вздыхаешь так. Давно пора, а то от людей стыдно. Завтра я разбужу тебя пораньше — пойдешь устраиваться на работу.
Большой Гоп и не думал браться за ум. В голову ему приходило совсем другое. Он, например, вспомнил, что большие пацаны, которые ему давали рубль, тогда еще, пятнадцать лет назад, имели, по слухам, в подвале тайник, где хранили выигранные в карты и отобранные у честных граждан деньги. Эти слухи противоречили другим слухам, по которым в школе была обнаружена гимназическая кладовка, а в ней золотая голова навроде Тутанхамоновой. «Скорее всего, в подвале клад, — думал Большой Гоп, — или склад!» В другую голову такое бы не пришло, но то в другую — не Большого Гопа.
Глава четвертая,
в которой папа Феди Елкина обнаруживает некоторую рассеянность.
Утром папа Феди Елкина заглянул в почтовый ящик и обнаружил в нем красивый конверт. В конверте — красивую открытку. На открытке красивыми буквами было выведено:
ПРИГЛАШЕНИЕ
Дорогой товарищ Елкин!По традиции каждый годСобирается в школу народ,Приходят все, кто учился не зря,двадцать первого октября
Приглашение очень взволновало папу Феди Елкина, Он сел в троллейбус и всю дорогу думал о своих школьных товарищах, представлял, какие они стали, чем живут, где работают. Ведь многих он уже не встречал десять или пятнадцать лет. Лишь когда он увидел в окно трубы своего завода, вспомнил, что садиться в троллейбус не надо было вовсе, что сегодня у него отгул, а вышел он из дома для того, чтобы отдать в ремонт свой старый башмак и купить сметаны.
Отругав себя за рассеянность, Федин папа зашел в магазин. Дожидаясь своей очереди, он с удовольствием нащупывал в кармане упругие корочки приглашения.
— Мне килограмм сметаны, — сказал он и положил на весы, задумчиво достав из сумки, вместо банки свой старый башмак.
Очередь шарахнулась от него, как от сумасшедшего. Только продавец нисколько не испугалась. Это была не какая-нибудь молоденькая практикантка, а опытный, повидавший всякие виды работник прилавка.
— Я, конечно, извиняюсь, — вежливо сказала она. — Мне все равно, куда накладывать, но, кажется, ваш башмак просит каши, а не сметаны.
Глава пятая,
в которой Большой Гоп вынужден подняться на пожарную каланчу. Эта глава содержит также страницу биографии великого пожирателя гороха — Тюленя.
— Эх, сынку, — вздохнул Большой Гоп, поглаживая весь в шишках и ссадинах затылок Маленького. — Скорей бы уж ты подрос! Вот станешь большим, буду брать тебя с собой на дело.
Бедный Большой Гоп. Как его мучила бессонница! За неделю он смог уснуть только два раза. В первый раз ему приснился клад, во второй — склад. Целыми днями он околачивался во дворе, надеясь встретить Подготовительного Севу, но, наказанный мамой, тот не выказывал на улицу носа. Отчаявшись, Большой Гоп решил посвятить в дело своих друзей.
Сказав жене, что пошел устраиваться на работу, он направился в пожарную часть, где работал его друг Тюлень. Это совсем рядом, если напрямик — через пролом в заборе.
Пожарники тоже были одеты в фуфайки военного цвета, и Большой Гоп легко бы сошел за своего, если бы у него были еще усы. Дело в том, что начальник этой пожарной части был очень строгим: каждому подчиненному вменялось в обязанность носить по форме замечательные пожарные усы.
Благодаря различным противопожарным мероприятиям пожаров в городе не наблюдалось. В ожидании его часть пожарной части играла в футбол. Среди футболистов Тюленя не было. Ни за какие коврижки не согласился бы он носиться по полю за мячом. На воротах, правда, он, случалось, стаивал. И, надо отдать ему должное, пропускал не так уж много голов. Мяч частенько попадал в него и отскакивал, как от стенки. Дело в том, что он занимал довольно много места в воротах. Худощавым Тюленя никак нельзя было назвать. В магазине «Богатырь», когда он туда заглядывал, чтобы выбрать себе что-нибудь из одежды, продавцы безнадежно разводили руками. Огорченному Тюленю приходилось пользоваться услугами специального пожарного ателье. Закройщики всегда ворчали:
— Вылетим мы с этим пожарником в трубу! Это ж надо, на рубашку идет столько материала, сколько на один полнометражный десантный парашют.
Другая часть пожарной части играла в конный бой.
Раньше было популярным забивать козла, но строгий начальник запретил эту игру, так как от сотрясения отваливалась штукатурка и приходилось ремонтировать здание каждый месяц. Конный бой на поверку оказался куда интереснее, чем домино. Сущее удовольствие было смотреть на больших и сильных, в блестящих пожарных касках, усатых «лошадей». И «всадники» были не хуже, ведь и они были все как один в касках и при усах. Кроме того, у каждого в руках — багор. Ох и ловко они этими баграми орудовали, ссаживая друг друга!
Тюленя не было и здесь. Не такой уж Тюлень дурак, чтобы быть «лошадью». Ну а посадить его на плечи никто бы при всем желании не смог. Разве что целой пожарной команде было под силу оторвать Тюленя от земли.
Большой Гоп заглянул также в курилку, поаукал в дыму, но больше так, для блезиру. Тюлень вряд ли мог быть здесь. Он знал: курить — здоровью вредить.
Таким образом, оставалось одно место, где мог быть Тюлень, — на посту. Приглядевшись, Большой Гоп узнал в постовом своего приятеля.
— Эй, на посту! — крикнул Большой Гоп. — Слазь сюда!
Постовой не отреагировал.
Большой Гоп, выбрав палец почище, небрежно сунул его в рот и свистнул.
Постовой не пошевелился.
Тогда Большой Гоп сунул два пальца в рот и свистнул громче.
Снова с тем же успехом.
Большой Гоп делал различные комбинации из пальцев, совал их в рот по три и по четыре… все десять сразу. Случись здесь Соловей-разбойник, он бы, наверно, умер от зависти, но постовой был непробиваем.
Делать нечего, Большой Гоп полез на каланчу сам. Каждую ступеньку скользкой железной лестницы он обильно посыпал проклятьями. И то сказать, до смотровой площадки он добирался не менее чем четверть часа.
— Ну ты… Тюлень… поганка, — едва переводя дух, сказал Большой Гоп и ткнул постового кулаком в спину.
Постовой вдруг поехал набок, неловко, плашмя упал на пол. Большой Гоп в страхе отскочил, но тут же, придя в себя, засмеялся: постовым был не Тюлень и даже не какой-нибудь другой пожарник — на полу, раскинув ватные ноги, лежало чучело. Впрочем, это чучело чем-то здорово напоминало Тюленя.
