- О да! С партиями. Либералы и радикалы.
- В таком случае обе партии вскоре начнут лгать вам и друг другу, потом займутся утверждением биллей и будут проводить время во взаимной борьбе. Вот тогда иностранные правительства установят, что у вас нет твердого политического курса.
- А... да. Но конституция... - Ручонки скрестились на коленях, сигарета безвольно вывалилась изо рта.
- Вот именно, нет твердого политического курса. Иностранные державы дождутся, когда либералы и радикалы схлестнутся по-настоящему и тогда выведут вас на чистую воду..
- Вы не шутите? Я не совсем понимаю вас, - сказал он. - Ваши конституции все кровавые.
- Да, они именно таковы. А вы серьезно верите в то, что заявляете о своей или нет?
- О да. Мы только то и делаем, что говорим о политике.
- И конечно, пишете о политике. Кстати сказать, на основе каких... хм, соглашений с правительством издается японская газета? Я хочу спросить, нужно ли кое-что заплатить, прежде чем приступать к изданию?
- Литературные, научные и религиозные издания - нет. Совершенно свободно. Все чисто политические газеты платят пятьсот йен, то есть передают правительству на сохранение... либо кто-то другой говорит, что заплатит.
- Вы должны предоставить гарантию? Вы это хотите сказать?
- Я не знаю. Но иногда правительство может задержать деньги. Мы - чисто политическая газета...
Затем он задал несколько вопросов, касающихся Индии, и, казалось, был сильно удивлен, узнав, что туземцы там значительная политическая сила и управляют округами.
- У вас есть конституция в Индии?
- Боюсь, что нет.
- А!
Здесь он разбил меня вдребезги, и я униженно покинул его, ободренный, однако, обещанием, что в одном из номеров "Токьо Паблик Опиньон" появятся мои слова. К счастью, это почтенное издание выходит только на японском языке, так что "фарш" не будет подан к большому столу. Хотелось бы знать, какое значение он придал моему прогнозу относительно судьбы конституционного правительства в Японии...
"В эти дни все мы говорим о политике". Эта фраза предназначалась мне. Что ж, получился грандиозный разговор. Люди из департамента просвещения рассказывали, что студенты готовы говорить о политике часами, дай только волю. В настоящее время они абстрактно обсасывают новую игрушку конституцию с ее Верхней и Нижней палатами, комитетами, вопросами снабжения, поставками, процедурными правилами и прочим вздором, которым мы забавляемся уже шестьсот лет.
Япония - вторая страна на Востоке, которая отказалась от власти одной "сильной личности". Она сделала это добровольно, а вот Индия была изнасилована Государственным секретарем и членами английского парламента.
Япония счастливее Индии.
Глава XX
показывает, в чем сходство между бабу и японцем; содержит крик души неверующего и объяснения мистера Смита из Калифорнии; приводит на борт корабля после соответствующего предупреждения всем, кто последует по моим
стопам
Мы печально уезжаем, сдавши сердце под залог
За сосну, что смотрит в город, за доверчивый цветок,
И за вишни, и за сливы, и, куда ты ни взгляни,
За детишек, ох, детишек, озорующих в тени!
На восток-хо! - через воды вдаль уходят корабли
Из страны детишек малых, где все дети - короли.
Профессор нашел меня в самом сердце Токио, когда я в окружении девушек из чайного домика предавался раздумьям в дальнем углу парка Уэно. Мой рикша сидел подле меня, попивая чай из тончайшего фарфора и заедая его макаруном*. Уставившись в голубое небо с бессмысленной улыбкой на устах, я размышлял об осле, который фигурирует у Стерна*. Девушки захихикали, когда одна из них завладела моими очками и, водрузив их на свой вздернуто-приплюснутый носик, принялась резвиться в кругу подружек.
- Запусти пальцы в локоны стройной как кипарис прислужницы, разливающей вино, - продекламировал неожиданно появившийся из-за беседки профессор. Почему ты не на приеме в саду микадо?
- Потому что меня не пригласили. К тому же император и императрица, а следовательно, и все придворные одеваются по-европейски... Давай-ка присядем и обсудим все хорошенько. Эти люди озадачили меня.
И я поведал об интервью у редактора "Токьо Паблик Опиньон". Кстати сказать, в то же самое время профессор занимался исследованиями в департаменте просвещения Японии.
- Более того, - сказал профессор, выслушав мой рассказ, - страстное желание образованного студента - подкопаться под правительство. За этим он приезжает в Токио и согласен на все, что угодно, лишь бы остаться в столице и не упустить своего шанса.
- Чей же он сын, этот студент?
- Сын фермера, крестьянина-йомена, лавочника, акцизного. Пребывая в ожидании, он впитывает наклонности республиканца - видимо, на него влияет Америка, которая расположена по соседству. Он говорит, пишет, спорит, будучи убежденным, что сможет управлять страной лучше самого микадо.
- И он бросает учебу и начинает издавать газету, чтобы доказать это?
- Да, он способен на такой поступок. Но, кажется, это неблагодарный труд. Согласно действующему законодательству, газету могут прикрыть без объяснения причин в любое время. Мне только что рассказали, что на днях некий предприимчивый редактор получил три года самого обыкновенного тюремного заключения зато, что напечатал карикатуру на микадо.
- В таком случае не все так уж безнадежно в Японии. Однако я не совсем понимаю, как народ, наделенный бойцовскими качествами и острым художественным чутьем, может интересоваться вещами, которые доставляют такое удовольствие нашим друзьям в Бенгалии?
- Ты совершаешь ошибку, если рассматриваешь бенгальцев как явление уникальное. У них просто свой стиль. Я понимаю дело так: на Востоке опьянение политическими идеями Запада всюду одинаково. Эта одинаковость и сбивает тебя с толку. Ты следишь за моей мыслью? Ты сваливаешь в одну кучу и японца, и нашего Chatterjee* только потому, что первый сражается с проблемами, которые ему не по плечу, пользуясь фразеологией студента Калькуттского университета, и делает ставку на администрирование.
- Вовсе нет. В отличие от японца Chatterjee не вкладывает капитал в железные дороги, не печется об улучшении санитарного состояния родного города, в общем-то его даже не интересуют дары новой жизни. Подобно "Токьо Паблик Опиньон", он - "чисто политический", то есть не владеет ни искусством, ни оружием и не склонен к ручному труду. Однако, подобно японцу, он с упоением занимается политикой. Ты когда-нибудь изучал Патетическую политику? Почему все же Chatterjee так похож на японца?
- Полагаю, оттого, что оба пьют, - ответил профессор. - Скажи этой девушке, чтобы она вернула твои стекляшки, - тогда ты сможешь поглубже заглянуть в душу Дальнего Востока.
- У Дальнего Востока нет больше души. Он променял ее на конституцию, принятую одиннадцатого февраля. Но разве конституция может нести ответственность за покрой европейского платья в Японии? Я только что видел леди-японку в полном снаряжении для визитов. Она выглядела гадко. Ты обратил внимание на позднее японское искусство: картинки на веерах и в витринах магазинов? Вот точное воспроизведение происшедших перемен: телеграфные столбы на улицах, стилизованные трамвайные линии, цилиндры, ковровые сумки в руках у мужчин. Художник в состоянии заставить эти вещи выглядеть сносно, однако когда дело доходит до стилизации европейской одежды - эффект отвратительный.
- Япония желает занять место среди цивилизованных наций, - сказал профессор.
- Вот откуда все страсти. Можно прослезиться, наблюдая за усилиями, направленными не в ту сторону, за этим копанием в безобразном ради того, чтобы добиться признания у людей, которые белят свои потолки, красят черным каминные решетки, сами камины - в серое, а экипажи - в желтое или красное. Микадо одевается в золото, в голубое и красное; его гвардия носит оранжевые штаны в голубую полоску; миссионер-американец обучает молоденькую японку носить челку, заплетать волосы в поросячий хвост и перевязывать его лентой, окрашенной синей или красной анилиновой краской. Немец продает японцам оскорбительные хромолитографии и этикетки для пивных бутылок. "Аллен и Джинтер" наводнили Токио своими кроваво-красными и светло-зелеными банками с табаком. И перед лицом всего этого страна желает шествовать навстречу цивилизации! Я прочитал всю Конституцию Японии - за нее дорого заплачено ярко размалеванным омнибусом, катящимся по здешним улицам.
- Уж не собираешься ли ты выложить весь этот вздор о японцах у нас дома? - спросил профессор.
- Собираюсь. И вот почему. В грядущем, когда Япония променяет все свои, так сказать, первородные права на привилегию быть обманутой своими соседями на равных условиях, влезет в долги за свои железные дороги и общественные работы, финансовая помощь Англии и аннексия станут для нее единственным выходом из положения. Когда обедневшие даймё снесут свои драгоценности торговцу древностями, а тот продаст их коллекционеру-англичанину; когда все японцы поголовно оденутся в готовое европейское платье; когда американцы поставят свои мыловаренные заводы на берегах японских рек, а бординг-хаузы - на вершине Фудзиямы, кто-нибудь обратится к подшивке "Пионера" и заметит: "Все это было предсказано". Тогда японцы пожалеют, что по собственной воле связались с гигантским сосисочным автоматом цивилизации. Что заложишь в приемную камеру, то и получишь, только в виде фарша, черт возьми! А теперь отправимся взглянуть на гробницу сорока семи ронинов*.
