бабушка такую сложную и трудную дорогу к тому моменту уже не могла осилить.
– Ты сказала «вдвоем», – перебил ее Орловский, зацепившись за это слово, – то есть без сопровождения, так я понимаю?
– Нет, нас сопровождали, но монастырь, понятное дело, мы посещали вдвоем, – объяснила Ева.
– Подожди, ты что, владеешь этим самым арамейским языком? – удивился Павел.
– Нет, – ровно ответила Ева, – языком Маалюли я не владею.
– А арабским? – задал следующий вопрос Орловский.
– А арабским владею, – так же спокойно сказала Ева.
– О как! – не смог сдержать удивления Павел и уточнил для полноты картины: – Насколько хорошо?
– Хорошо владею. Как вторым родным и базовым языком.
– Фигасе! – обалдел Орловский и попытался осмыслить этот факт, тут же решив задать следующие вопросы: – Но…
– Пал Андреич, – перебила на сей раз его Ева, – это непростая и очень большая тема. Сейчас я пытаюсь объяснить тебе, что происходит конкретно в данный момент и во что мы с тобой вляпались с разгона.
– В эту твою Маалюлю? – недоуменно посмотрел на нее с большим сомнением Павел.
– В том числе, – начала заводиться Ева. – Мне рассказывать дальше или остановимся на уже выданной мной исторической справке?
– Дальше-дальше, – подняв ладони жестом «сдаюсь», уверил ее Орловский.
Она усмехнулась, оценив его шутливость, немного разрядившую обстановку, и вернулась к своему повествованию:
– В две тысячи тринадцатом году в сентябре Маалюлю захватили террористы. Они закидали поселок снарядами с обеих вершин ущелья, потом спустились вниз и захватили его. И монастырь равноапостольной Феклы в том числе. Они разбивали, сжигали и уничтожали все святыни, все иконы и сами церкви изнутри. Монашки старались защитить свою обитель, но их было всего двенадцать вместе с игуменьей Пелагеей. Террористы захватили их и удерживали как заложниц, а сам монастырь разрушили: что-то сожгли, разбили, разграбили и надругались над захоронением Феклы. Жителей поселка, оказавших им сопротивление, они подвергли таким же пыткам и убивали, как древние римляне, казнившие когда-то христиан, в том же месте, подвешивая и сжигая на костре. Сирийские военные, вместе с нашими русскими, сделали все, чтобы освободить Маалюлю в кратчайшие сроки, и через четыре месяца оккупации полностью выбили оттуда террористов. Но монахини так и оставались в заложницах, подвергаясь издевательствам, о которых они не рассказывают в подробностях. Благодаря нашим русским военным и российским властям всех монахинь удалось освободить и вернуть назад. Кстати, наши же русские ученые и строители восстановили полностью Храм Феклы и сделали его очень красивым. Правда, «раны» от захвата террористов остались навсегда в виде «казненных» разбитых древних икон Богородицы и святой Феклы с выколотыми глазами… А, – махнула она расстроенно рукой, – много чего эти гады там наворотили. Может, как-нибудь расскажу подробнее, не самая приятная тема. А сейчас, собственно, мы подошли к основному моменту, ради которого я так долго рассказывала про этот поселок.
Но с ходу двинуться сразу дальше в своем рассказе она не смогла. Снова помолчала, погрузившись в захватившие ее эмоции, вдохнула поглубже и, решительно выдохнув, продолжила:
– Мы с мамой приехали в Маалюлю сразу, как только смогли, после того как освободили монашек с игуменьей Пелагеей. Привезли сколько смогли провезти и притащить всяких необходимых вещей и гуманитарной помощи от русской церкви и от себя лично. Мама разговорилась с монашками, заодно помогая готовить обед, а я решила прогуляться. Ну как-то уравновеситься душевно, уж больно тягостное впечатление производили картины, тогда еще встречавшиеся на каждом шагу, оставшиеся после нападения. Прошлась по узкой расщелине до начала разлома и вернулась обратно. Стала обходить кучу, в которую складывали обломки строений и разбитые части интерьера, мебели, строительного мусора, и вдруг зацепилась боковым зрением за что-то странное, что-то такое маленькое, отчего-то не вписывавшееся в… не знаю, в краски, в цвет и фактуру этой кучи, или это было моим воображением – не могу сказать. Но оно привлекло мой взгляд, мое внимание, я присмотрелась и… и ничего не увидела. Ладно, тогда я вернулась на несколько шагов назад на ту же позицию, с которой подходила к этому навалу. – Она остановилась, вдохнула-выдохнула и сделала небольшое отступление: – Не буду утверждать, что это достоверные данные, не проверяла, да и, честно говоря, в свете того, что произошло дальше, это не имело для меня особого значения. Так вот, говорят, будто после освобождения поселка дули сильные ветра, такие, которые редко случаются в этих местах, словно пытаясь очистить сам воздух от всего того террора, что там случился. Я прошла несколько шагов, буквально по своим следам, и увидела-таки то, что привлекло мое внимание: какой-то насыщенно-зеленый цвет, мелькнувший между кусками битых камней. Я подумала: неужели тут что-то выросло? Неужели маленький росточек пробился через сухой камень? Мне показалось это очень символичным, и, не удержавшись, я разгребла мусор и действительно увидела зеленую полоску непонятно чего. Я ухватила ее пальцами и потянула, думая, что расправляю придавленный мусором росток, а вышло, что тянула тряпичную ленту. И в какой-то миг я поняла, что это может быть за ленточка, и в этот же миг услышала щелчок. Тихий такой, еле слышный. Но достаточно отчетливый, чтобы осознать и идентифицировать его природу. И только тогда я увидела часть надписи на этой ленте. Ну и…
– Закладка? – спросил замолчавшую девушку Орловский.
– Да, – покивала она. – Наши русские саперы к тому моменту разминировали все вокруг, причем очень тщательно. Но эту закладку сделали диверсанты, уже после того как очистили все окрестности. Они понимали, что тяжелая строительная техника там не пройдет и весь мусор люди будут разбирать и выносить вручную, вот и заминировали. Ленту закопали, но ветра… непривычные ветра сдули мелкий песок с малюсенького кусочка этой ленты. А я… – снова вздохнула и Ева и призналась: – я подумала, что выбрала не самое плохое место и способ, чтобы умереть: святое, сакральное место и мгновенная, безболезненная смерть не самый плохой вариант, чтобы уйти. Закрыла глаза и ждала, что вот сейчас и «пойду», вернее, скорее всего, полечу, но «сейчас» не рвануло и через несколько секунд взрыва не случилось. Я держала эту ленту в пальцах и не знала, что делать дальше. Отпустить? А вдруг это как раз и вызовет детонацию? И тогда я сделала единственное, что могла: подозвала монашку, проходившую мимо, и обозначила той проблему. Сейчас я бы позвонила по телефону нашему сирийскому куратору, но в четырнадцатом году в Сирии в этих местах никакой такой мобильной связи и близко не бывало. Монашка подняла настоящий шухер и очень оперативно, буквально минут за десять, игуменья Пелагея с мамой смогли связаться с нашими русскими представителями в Маалюле, а те с
