– Да замолчи же, дура! – послышался сонный голос. – Чего выть, все равно ничего теперь не исправишь! И здесь жить можно! Тебе сколько дали? Мне тринадцать, шесть с половиной я уже отсидела. Любовницу мужика своего я траванула.
– А я, – заговорила другая, – через два года выхожу. Мне всего четыре дали, за пособничество в ограблении автозаправки.
– У меня пожизненное! – промолвила Софья.
Соседки присвистнули:
– Ого, да ты важная птица! Утром расскажешь, чего ты такого наворотила. А теперь спи!
– Я невиновна, – произнесла Софья и в ответ услышала хохот женщин:
– Еще одна! Да мы все здесь невиновные! Пассию своего стервеца я не травила!
– А я на стреме не стояла, когда автозаправку обчищали и кассира пристрелили!
Софья, впившись зубами в ладонь, еще несколько минут содрогалась в рыданиях. Боже, куда же она попала и как она сможет выдержать пребывание в тюрьме? Если бы у нее была надежда, крошечная надежда выйти отсюда через пять, десять, даже через двадцать лет – выйти, отсидев срок за преступление, которое не совершала! Но ведь ее приговорили к пожизненному заключению! И если она когда-либо и покинет тюрьму, то не раньше, чем умрет...
Сон сморил ее за двадцать минут до побудки. Ровно в шесть взвыла сирена. Софья, открыв глаза, сначала никак не могла взять в толк, где она и что происходит. Ее соседки – высокая негритянка с коротко остриженными волосами и полненькая веснушчатая девушка – уже поднялись и теперь ссорились из-за права первой воспользоваться грязным унитазом.
– Куда ты лезешь, лахудра! – брякнула негритянка и отпихнула девушку. – Я здесь дольше твоего сижу, так что брысь!
Девица не осталась в долгу и стукнула негритянку по шее кулаком. Негритянка охнула, развернулась и вцепилась ногтями в лицо противницы. Отчаянно ругаясь, поминая всех святых и обитателей преисподней, женщины царапались, лягались и плевались.
Победительницей вышла негритянка, которая была выше молодой сокамерницы на две головы. Повалив ее на пол, покрытый выцветшей потрепанной циновкой, она вдруг спросила:
– Хочешь, придушу?
– Не придушишь, тебе тогда новый срок впаяют! – прохрипела девица.
Негритянка, увидев, что Софья открыла глаза, пнула поверженную девицу и сказала:
– Смотри-ка, Дора, а наша новенькая из разряда сеньорит!
Как ни в чем не бывало она помогла девушке подняться. Та вразвалку подошла к Софье и бесцеремонно схватила ее за шею.
– Зубы отличные, а кожа – просто загляденье! – пропела Дора. Софья обратила внимание на то, что у девицы кривоватые желтые клыки и пористая прыщавая кожа. – Клара, что скажешь про нее?
Негритянка приблизилась к Софье и, ударив Дору по руке, прикрикнула:
– Отстань от нее, извращенка! Приставать к ней я тебе не разрешаю, понятно?
Дора взвыла и, потрясая рукой, на которой остался красный рубец от удара, возразила:
– Не я, так другие пристанут! Или вообще к надзирателям попадет, те ее по кругу пустят. А чего, пускай с самого начала привыкает!
Клара ударила Дору ногой по мягкому месту и беззлобно добавила:
– В моей камере царят порядки, которые мне по душе. Ну, нечего рассиживаться, сейчас камеры откроют, мне на работу пора!
Дора открыла кран, из которого в умывальник потекла ржавая вода. Клара, ничуть не стесняясь, уселась на унитаз. Софья стыдливо отвернулась.
– Что, не привыкла к такому? – спросила Дора, одним смоченным в воде пальчиком протирая глаза. – Как тебя зовут, красотка?
– Софья, – ответила девушка.
Клара, поднявшись с унитаза, сказала:
– Теперь и ты можешь! За что посадили-то?
– Меня обвинили в ограблении музея, – уныло ответила Софья.
Негритянка, ударив себя пятерней по лбу, воскликнула:
– Так ты и есть та баба из Европы, что брюликов на многие миллионы стырила? Тебя в аэропорту поймали, когда ты чуть на самолет не села!
– А куда камешки дела? – осведомилась Дора. – Здесь много желающих найдется у тебя это узнать, и они ни перед чем не остановятся! Чего разлеглась? Тут тебе не отель!
Софья решила, что справит естественную надобность, когда обе женщины покинут камеру. Клара, верно истолковав ее взгляд в сторону умывальника и унитаза, сказала:
– Если по-маленькому или по-большому хочешь, то делай это сейчас.
– Да она нас стесняется! – хихикнула Дора. – Наверняка выросла среди роскоши, прынцесса!
Опустив голову и зажмурившись, Софья села на унитаз. И в тот же момент у двери, представлявшей собой железную решетку, возник охранник. Отомкнув ее, он скомандовал:
– Все на выход! – Он сверился со списком и протянул: – Верно, три человека, номера совпадают! А ты чего застряла? – обратился он к Софье, в неловкой позе замершей на унитазе. Воистину, нелепая и до крайности стыдная ситуация: на нее пялятся три человека – две женщины и мужчина!
– А у нашей прынцессы от страха запор случился, – захохотала Дора.
Клара прошипела:
– Заткнись ты, дура. Я что, не помню, как ты в первый день от страха под кровать забилась? А когда таракана дохлого у себя в миске увидела, тебя вообще вывернуло. Дай ей привыкнуть к такой жизни, Софье тут до конца жизни срок мотать!
Подскочив с унитаза, Софья бросилась к умывальнику, но охранник произнес:
– Что тебе сказано – на выход! У вас было десять минут на то, чтобы себя в порядок привести.
И Софья покорно вышла из камеры.
В лагере было еще темно. Клара, хлопнув девушку по спине, шепнула:
– Не бойся, делай, как я велю, и все будет в порядке. А на Дору не обращай внимания – она много болтает, но по сути безвредная.
* * *
Город-тюрьма состоял из четырех больших кварталов, в каждом из которых было от пятидесяти до восьмидесяти бараков. Заключенных отвели на утреннее построение, где знакомая Софье рыжеволосая надзирательница зачитала списки. Фамилия Софьи оказалась для нее трудно преодолимым препятствием. Она несколько раз запнулась, пока не выговорила:
– Ноготкофф-Оболенская!
Софья, следуя примеру других женщин, четко и ясно ответила:
– Я.
Надзирательница посмотрела на нее и сказала:
– Работы для тебя нет, все равно пожизненное отбывать, срок не сократишь.
– Виолеттой ее зовут, – пояснила Клара, – зверь, а не баба. Она при мне ногами одну фефелку забила. Жестокая – ужас! Так что с ней на конфликт не иди. Тут всем она и ее муженек заправляют. Семейный подряд, так сказать. Приватизировали тюрягу, блин! Виолетту все ненавидят, но директор от нее в восторге, она всеми верховодит, а он только бумаги подписывает, которые она ему на стол подсовывает.
В муже Виолетты Софья с ужасом узнала охранника, изнасиловавшего ее. Вот почему рыжеволосая надзирательница так разъярилась, застав его с очередной жертвой! Господи, куда она попала и как ей здесь выжить?
За построением последовал завтрак. Как объяснила Софье негритянка Клара, в целях экономии заключенных кормили два раза в день – утром и вечером. Чтобы не протянуть с голоду ноги, дозволялось работать, для этого имелась прачечная, пошивочная мастерская, сапожная и столовая. За день работы платили восемь с половиной реалов, которыми заключенные были вольны распоряжаться по собственному усмотрению. Тюрьма представляла собой замкнутый мир, в котором имелся правящий класс – зэчки, возглавлявшие группировки, шлюшки – особы, продававшие тело женщинам и мужчинам, солдатки – женщины, готовые за деньги, сигареты или наркотики устроить кому-либо «темную» или пойти на преступление, работяги (таковых было большинство), которыми помыкали и которые позволяли собой помыкать, независимые (одной из таких являлась Клара) и отверженные – те, над кем дозволено было измываться. Зэчки предпочитали не работать, посылая солдаток собирать дань с подконтрольных работяг. Тех, кто противился такому раскладу дел, нещадно избивали, насиловали и даже лишали жизни.
– В тюрьме или тебя сломают, или ты подомнешь под себя других, – рассказала Клара, которой побаивались многие из зэчек и солдаток. – Мне повезло, я сильная, меня никто не тронет, я как-то одной из местных воротил рожу расквасила, меня с тех пор уважают. Предлагали спихнуть одну зэчку и на ее место встать, но не по мне вся эта криминальная ерунда, мне бы побыстрее отсюда выйти, дома сынок ждет...
Завтрак и ужин подавались в пищеблоке, который представлял собой крышу из тростника на больших столбах. У каждой из женщин имелась собственная посуда.
Софья обернулась в поисках тарелки и ложки. Клара заметила:
– У тебя пока ничего нет, а так как не работаешь, то и купить не сможешь. Ну ничего, мы это быстро исправим!
Она подошла к одной из заключенных, вырвала у нее из рук плошку и протянула ее Софье:
– Держи, отныне это твое!
– Я не могу, – покачала головой девушка, – вы же просто украли посуду у другого человека!
– И что из того? – изумилась Клара. – Брюлики стащила, а тарелку украсть не хочешь? Да не бойся, эта мымра тебе ничего не сделает, она из работяг. А если не возьмешь, то и пожрать не сможешь. Такие тут законы – или у тебя отберут, или ты отберешь!
