Вспоминает Александр, как перед весной 1997 года провалились в полынью на Дону пять лосей и никак не могли выбраться. «Половина Старой Калитвы сбежалась на берег — кто плачет, кто советы дает, кто спасает. Веревками, с неимоверными усилиями лосей вытащили. Стояли на трясущихся ногах, сдвинуться с места не могут».
Окончил Александр в Калитве («без отрыва от Дона») десятилетку, отслужил в армии, работал после в колхозе шофером, не повезло — заболел. Две операции сделали. С шоферством пришлось расстаться. Нанялся в «сельмаг» продавцом. «На работу не жалуюсь — кормит. Но ведь что-то и для души должно быть. Вот и задумал построить паром. Все из подручных средств: купил полбаржи, ржавевшей на берегу, поставил на этом огрызке бог знает из чего собранный двигатель, сделал над машиной кабину, канат натянул через Дон. Пойдемте, сами увидите».
Дежурным на пароме во время отлучки хозяина был оставлен мальчишка. «Они тут каждый день чирикают воробьями. Паром для них вроде как пароход. А Игорь Чумаков — вот он, герой! — со мною с вечера до утра».
Игорь показал, как запускают мотор, рассказал, какие правила надо тут соблюдать, как на паром заезжают автомобили.
Доходы паромщика пока что невелики — больше стоит в ожидании. Но паромщик не огорчается. «Наладится дело. Выгодней тут переправиться, чем делать немаленький крюк к другому парому. Да и нашим местным — выгода. Луга и, стало быть, сено — на левом берегу, лес пойменный тоже левобережный — дрова в нем стоят вдвое дешевле, чем в Калитве. Пользуются паромом охотники, удильщики, грибники. Их с Игорем мы перевозим за так». Для этого люда «Сашкин паром» как справочное бюро. Интересуются у Александра, откуда какие несут грибы, где что клевало и где что случилось — все здешние новости стекаются к переправе. «Тут и душу тебе изольют, и расскажут, где встретили кабанов, где заяц дорогу перебежал, где увидели волчий след. У реки всегда интересно. Я вот недавно с парома вижу: плывет что-то странное Не утоп ли кто? Оказалось, огромный сом, запутавшись в чьих-то сетях, околел, плывет по теченью, а на желтом брюхе, представляете, сидит у него ворона. Все интересно! Стрекоза, озябшая, утром села погреться на двигатель, коршун патрулирует берег, ищет снулую рыбу, орлан-белохвост пролетел. Увидишь зверя или птицу какую — радость на целый день».
— Но паром ведь только до ледостава…
— К сожалению, так. Но что сделаешь, на зиму колымагу эту выну на берег, а сам до весны за прилавок. Так жить интересней, чем всегда — за прилавком.
С парома видно: на другом берегу переправы ждут старушка и мальчик. А паромщик не спешит, ему надо дождаться автомобиля. И вот появляются малиновые «Жигули».
— Дорого берешь?
— Полсотни.
— Не много?
— А солярка почем…
Разговор почти что формальный — все нынче дорого.
Под съехавшими на паром «Жигулями» поскрипывают палубные листы железа. Шоферу, видимо, незнакома дорога дальше. Паромщик что-то чертит на кусочке картона, показывает рукой, куда надо будет свернуть, и кричит:
— Игорёк, запускаем!
Постукивает мотор. Крутится обернутое тросом огромное колесо. «Водяная кибитка» медленно движется к правому берегу. Бесплатным пассажиром на крыше парома сидит трясогузка.
— Весной она обязательно тут загнездится.
— Я тоже об этом думал. И радуюсь. Вон там специально нишу под крышей сделаю. Трясогузки любят такие щели.
Медленно, примерно со скоростью течения Дона, движется «привязанная» к канату кибитка парома. «Жигули» уезжают, уступая место грузовику с мешками картошки. Старуха, усевшись на скамейке, у поручней атакует Александра вопросами.
— Санёк, маслята несут али нет?.. А из какого леса?
Мальчишка везет на левый берег щенка. Вопросов у него нет. Глядит с завистью, как ровесник его Игорёк почти хозяйствует у мотора…
Перед отъездом с Калитвянской ямой я сбегал к пристани, где на волне покачивался паром.
— Как дела, Александр?
— Ничего, утюжим Дон помаленьку. Сегодня утром видел, как косуля переплывала реку. Представляете, почти рядом с моим «ящиком», и не боится. Вам бы тут быть с аппаратом.
И мы помахали друг другу рукой.
04.10.2002 — Короткая жизнь лососей
Когда вы покупаете соленую или мороженую кету либо горбушу, когда видите красного цвета икру, вы, возможно, не знаете, как драматична жизнь тихоокеанских лососей. Отнерестившись, они сразу же умирают. Все. Все до единого. Таков цикл их жизни. Между тем массовый ход этих рыб на нерест — одно из впечатляющих явлений природы. Увидеть его можно летом и осенью на Дальнем Востоке — в Приморье и на Камчатке — и почти везде — на Аляске. Вот аляскинский снимок. Бок о бок по маленькой речке к нерестовым местам движется нерка, самая массовая из лососевых рыб. Цвет ее — огненно-красный. Когда пролетаешь на вертолете, в мелком чистом потоке рыбу хорошо видно. Временами кажется, не рыба, а вся вода в речке красная.
Всего тихоокеанских лососей семь. Пять из них хорошо знаем: кета, горбуша, нерка, кижуч, чавыча. (На Аляске ее называют чинук — королевский лосось.)
Родятся лососи в чистых и неглубоких речонках, даже в ручьях, где спины у взрослых рыб торчат из воды. Спустя примерно год со времени, когда из красных крупных икринок вылупятся едва заметные глазу мальки, вырастают небольшие (в три четверти карандаша) серебристые рыбки. Они начинают скатываться из притоков в крупные реки и по ним уходят в соленую океанскую воду. Почти все рыбы очень чувствительны к перемене солености вод и гибнут. Но лососи так уж устроены, для них переход в соленые воды из пресных — часть жизненного цикла. Они не просто выживают в океанской воде, они процветают, нагуливая на богатой пище мощное тело, и становятся «серебряными торпедами», способными одолевать большие пространства.
Но через четыре года (у некоторых лососей — через пять) у рыб возникает неодолимая потребность покинуть соленую воду и идти нереститься в места, где они родились.
Огромными косяками, словно по расписанью — каким лососям в какие месяцы лета и осени надо заходить в устье большой реки, — они, полные икры и молоков, движутся к нерестилищам. Это движение поражает воображенье людей. Расстояние в тысячу и более километров рыбы одолевают быстро, лишь кое-где останавливаясь передохнуть. В пресной «родной» воде они перестают питаться и лишь по инерции могут схватить приманку у рыболова. Поначалу рефлекс этот еще силен, и берега, например, реки Русской на Аляске, буквально заполняют удильщики — стоят плечом к плечу. Но чем дальше вверх по течению, тем безразличней относятся рыбы к блеснам, поймать их можно только за бок — «багреньем». Но ловля эта неинтересна, да и рыба уже не та, что была неделю-другую назад, когда вышла из океана. Лососи в пути, не питаясь, расходуют лишь накопленный жир. Расход большой. Индейцы, живущие в среднем течении Юкона, спускались прежде в лодках на полторы тысячи километров вниз по реке — «поесть жирной рыбы», еще не истратившей свои силы при движении по реке. (Сейчас лососей добывают еще в океане, либо близко от устья рек.) Лососи, идущие нереститься, не просто не питаются, в их организме происходит перерождение — атрофируется пищеварительный тракт, до неузнаваемости изменяется внешность. Из веретенообразных серебристых красавцев они превращаются в монстров с горбами (горбуша), округлая пасть у них становится крючковатой, тело темнеет, на нем появляются бурые метины разложенья. Но, теряя силы, лососи не замедляют ход. Вперед! Только вперед! Надо донести икру до нужного места.
На пути лососей немало преград, например, водопады. Развивая большую скорость, рыбы взлетают в воздух и пусть не сразу, не с первой попытки, преграды одолевают. На мелких и порожистых местах лососей поджидают медведи. На Аляске есть речка Макнейл, где вода широко разливается на порогах. До сотни медведей караулят тут рыбу. Некоторым медведям (на самых выгодных местах) лососи залетают прямо в открытую пасть.
Понемногу от «руна» рыбы откалываются косяки и уходят в ручьи и речушки, в те самые, где четыре года назад они вылупились из икринок. Все, это финиш. Тут рыбы должны отнереститься и умереть. Израненные, потерявшие прежнюю форму и цвет, лососи выполняют последний, предписанный им природою, ритуал. Еще в пути сформировавшиеся пары участвуют в брачных баталиях — самцы защищают право оставить потомство. Вот тут-то и оказывается теперь нужной крючковатая, зубастая пасть. Ударом «клюва» можно прогнать и ждущих своей минуты хищников — охотников за икрой: гольцов, хариусов и ленков.
Расходуя последние силы, пара лососей ударами хвостов роет в гальке на мелководье яму-воронку. В это убежище самка с перерывами, напрягаясь, роняет икринки, а самец поливает кладку молоками. Ямка закапывается, но тут же роется новая и процесс повторяется. Поскольку действует тут не одна, а множество пар, все мелководье представляет собою пространство с плеском и брызгами.
