Пока Джонни шел по коридору к кухне, он услышал, как Майк заявил, что ему нравится этот дом. А Джонни пора уже повзрослеть.
Почему-то мальчика уже больше не пугала необходимость войти в темноту.
Он открыл дверь кухни. Полоса темноты отделяла его от соседского фонаря. Он вступил в нее, смело пошел вперед. Дошел до калитки. И… не увидел никого!
Джонни во все стороны вертел головой, но ничего не видел. Дождь разошелся не на шутку. Порывы ветра раскачивали ветви над его головой, осыпая его градом капель. Холодные струи попадали за воротник.
«Эх, – подумал он, – вернусь-ка я домой! Все это смешно. Это только напуганные до смерти ребята валятся на землю, выпучив глаза, и у них душа уходит в пятки».
Джонни собрался возвращаться. Но когда в последний раз обвел взглядом все вокруг, заметил тонкий лучик света. Он двигался с холма вниз, туда, где начинались могилы. Футах в двадцати отсюда.
Свеча! Как же свеча может гореть под таким ветром и дождем? Может, это не настоящая свеча? Тогда что?
Пламя медленно поднималось. Из темноты возникало лицо. Белое, белое. У-У-У-У…
Даже на следующий день, при свете солнца, Джонни не мог без содрогания вспомнить о том лице. Оно было белым, как снег, а вместо глаз – две черные дырки и такая же дырка – рот. Однако это было человеческое лицо. Не череп. Лицо.
Джонни хотел закричать. Хотел побежать. Но из темноты за свечой появилась рука и поманила его. И вдруг шок прошел, он почувствовал себя увереннее. Потому что это был Тобес, а все, вместе взятое, – просто забава. Подыгрывай ему, и он не обидит тебя.
Джонни медленно приблизился. Он безудержно хихикал, будто ему щекотали живот. Но это был не Тобес. Оно. Еще пара шагов, и он узнает, кто это. Еще шаг.
Фигура медленно стала двигаться вниз по дорожке. На мгновение свеча исчезла. Потом появилась та страшная белая рука со свечой, ее слабый свет освещал мальчику путь…
Они дошли до поворота, дорожка вела в глубь кладбища. И именно туда Тобес хотел отвести Джонни. Мальчик в этом не сомневался. Теперь фигура стала двигаться быстрее. Мальчик побежал, чтобы догнать ее, позвал: «Тобес!» Во рту пересохло, голос прозвучал хрипло. Джонни сглотнул и попытался еще раз покричать Тобесу. Но фигура уже буквально неслась по дорожке. Привидение летело, у него не было ног, оно двигалось бесшумно. Джонни несся следом.
Ветка ободрала его лицо.
– Тобес! – кричал он. – Подожди, остановись. Все это потрясающе, парень, но я хочу увидеть тебя…
Ветки хлестали его по лицу, по глазам. Было больно. Наконец Джонни увидел то, что принимал за привидение, оно двигалось совсем близко. Потом рядом с ним раздался голос. Джонни резко обернулся: перед ним – ужасное белое лицо. Две черные дырки глазниц придвинулись к нему, он увидел полоску крови, сочившейся из пустого провала рта, – нет, это была не кровь, червяк…
Свеча исчезла.
Джонни истошно заорал.
И побежал…
Он одержал бы победу в соревновании по бегу на любую дистанцию. Летел, не оглянувшись ни разу. Ворвался в кухню, совсем не думая о том, какой ужасный шум он поднял. Плюхнувшись за кухонный стол, он закрыл голову руками и заплакал. Нет, он не рыдал. Он плакал беззвучно.
Спор в гостиной продолжался. Теперь разговор шел о деньгах. Внезапно наступила тишина.
– Что это за шум? Кто-то плачет? Джонни? – в тревоге спрашивала Николь.
Послышались торопливые шаги. Джонни хотел бежать. Но бежать было некуда. Он – в ловушке. Злая Колдунья вошла в кухню, включила свет.
Странно, но ему тогда показалось, что это его настоящая мама. Она помогла ему подняться наверх. Приготовила горячий солодовый напиток с печеньем. Долго стояла у кровати, держа его за руку. Она что-то долго тихо говорила ему. Позднее он не мог вспомнить, черт возьми, ни одного слова, – осталось только ощущение чего-то теплого, ласкового.
Майк Андерсон тоже стоял у двери, засунув руки в карманы. Но в комнату не вошел. Похоже, он скучал.
– Спокойной ночи, Джонни, – однако сказал он, когда Николь наконец отпустила руку мальчика и выключила свет.
– Я оставлю свет на площадке, – добавила она уже с порога.
– Николь, – позвал вдруг Джонни.
– Да? – Она поспешно вернулась. – В чем дело, Джонни?
– Наверное, я сошел с ума, – извиняющимся тоном сказал он. – Выйти на улицу так поздно…
Николь оглянулась – хотела убедиться, что Майк уже не наблюдает за ней.
– Ш-ш-ш, – прошептала она, прижав палец к губам. И тогда он понял, что Николь ничего не сказала Майку о его поступке.
Джонни благодарно сжал ее руку.
– Я сказала ему, что тебе приснился страшный сон, – чуть слышно прошептала она. – Он думает, что ты вышел в сад во сне. Не выдавай меня.
Джонни кивнул.
– И еще. Пообещай мне больше не убегать, – добавила она.
– Обещаю.
– Неподалеку отсюда недавно произошли два убийства, – пояснила Николь. – То, что ты совершил, – безумный поступок.
– Безумие, – охотно согласился Джонни.
Николь удовлетворенно кивнула.
– Но что заставило тебя…
– Я увидел привидение. Из окна. Но ведь привидений не существует. Правда?
Джонни видел, что Николь поражена, в самом деле поражена.
– Конечно нет, – ответила она после паузы. – Тебе, должно быть, приснилось.
– Должно быть.
Пожелав ей спокойной ночи, Джонни повернулся на другой бок и закрыл глаза. Он лежал, стараясь не думать о том белом-белом лице, но оно все равно всплывало в памяти. А ведь Тобес знал, что оно появится…
И Джонни решил ввести в курс дела доктора Цзян.
История болезни. Джонни Андерсон, 8 июля.
Проверка умственных способностей Джонни по шкале Уэлчестера показывает, что эта очень одаренный ребенок. У него высокие показатели по игровым способностям, еще более высокие – по искусству речи. Это очень удачное и продуктивное сочетание. Эта проверка подкрепляет мое мнение о том, что ребенок очень развит для своего возраста.
Уже на пятом занятии мы добились определенного успеха. Возможно, даже значительного.
Мальчик показал мне выдержки из своего дневника. Охотно и красочно описал мне, как в прошлую ночь он ушел на кладбище. Мальчик согласился со мной, что это неразумно: заставил родителей понапрасну волноваться и себя подверг ненужной опасности. Однако он насторожен, о соучастниках не рассказывает.
На мой вопрос: почему же все-таки он вышел из дому, ответил: «Мне показалось, что увидел привидение». Прежде чем я успела прореагировать, он заверил меня, что знает – ничего такого, никаких привидений не существует. И ему, должно быть, приснился страшный сон.
Он считает, что это ночное происшествие сблизило его со Злой Колдуньей. «У нее есть свои хорошие качества», – сказал он. Отец все еще не проявляет к нему большого интереса.
Я попыталась объяснить, почему, с моей точки зрения, он называет отца по имени или по имени и фамилии. Не потому ли, что обвиняет Майка Андерсона в смерти первой жены и хочет держаться от него подальше, чтобы оградить свою душу от отрицательных эмоций. Я изложила ему некоторые основные положения процесса передачи энергии. Мне показалось, что он все понял. Джонни уверяет, что обожает своего отца; в его чувстве даже есть оттенок обожествления. Здесь улавливается связь: Бог, непогрешимость, страх. Мальчик говорит, что ему нравится мысленно называть отца Майком: ему кажется, что это как-то уравнивает их, сближает.
Как правило, гораздо реже рассказывает о своем состоянии «выпадения из реального мира», «о потустороннем». Рисунки, которые он делает на занятиях, больше не свидетельствуют о его незащищенности, о недостатке внимания к нему окружающих. Он демонстрирует уверенность в своих силах, показывает, что больше не нуждается в покровительстве.
Мне удалось заставить его дать слово держаться подальше от кладбища, ходить туда только со взрослыми. Он спросил: «С такими, как Тобес?» – «Лучше с родителями. Тобес работает в саду, ты не должен отвлекать его, – объяснила я. – Несправедливо, если он лишится этой работы по твоей вине». – «Мне нравится Тобес», – сказал Джонни. «Хорошо». (Развитие отношений со взрослым человеком показывает, что он готов к установлению постоянных связей: очень важный шаг на пути к становлению индивидуальности.)
В конце занятий он обнял меня. Совершенно неожиданно. Это нарушение всех моих принципов. Думаю: оставлять ли Тобеса в доме Андерсонов??? Нужно перечитать решение в деле: «Тарасов против членов правления Калифорнийского университета». Проконсультироваться в Ассоциации американских психологов?
Черт возьми, за кого он меня принимает? Я одалживаю платье, гримируюсь, ставлю спектакль, которым мог бы гордиться Шекспир. И что же: аудитория аплодирует? Как бы не так!
