Приступая к вербовке советских военнопленных в германскую армию, командование вермахта менее всего беспокоилось о соблюдении статей международных конвенций 1899 и 1907 гг., запрещающих принуждать военнопленных к участию в боевых действиях против собственной страны. При этом первостепенное внимание уделялось все же привлечению добровольцев, прежде всего тех, кто так или иначе пострадал от действий советских властей в период коллективизации и сталинских чисток, кто был озлоблен репрессиями по отношению к себе и к своим близким и искал случая, чтобы отомстить.
Данный аспект нашел свое применение и в российском кинематографе, в частности в художественном фильме «Штрафбат», где наглядно показано, как часть пленных красноармейцев соглашается идти на службу к немцам, аргументируя свою измену различными обидами на советскую власть.[408]
От этой категории красноармейцев уже в самом начале войны исходила инициатива участия в вооруженной борьбе против ненавистного им режима. И хотя таких добровольцев, готовых из политических побуждений сражаться на стороне врага, было относительно немного, они составляли активное ядро восточных формирований и служили надежной опорой немецкого командования.
Наиболее активно поиск добровольцев осуществлялся среди военнопленных — представителей национальных меньшинств Советского Союза. Было объявлено, что последние по своим религиозным убеждениям являются в основной своей массе противниками большевизма и что с ними следует обращаться хорошо для того, чтобы завоевать их расположение.[409]
В некоторых случаях обращалось внимание на социальное происхождение вербуемых. В докладе штаба 5-й танковой дивизии об использовании «добровольческой роты» рекомендовалось в первую очередь отбирать крестьян и сельскохозяйственных рабочих, «поскольку в них таится непримиримая ненависть к коммунизму». О промышленных рабочих говорилось, что они «в большей степени заражены коммунизмом» и «их вступление и согласие служить чаще всего объясняется желанием на какое-то время получить хорошее содержание, чтобы потом при первой возможности исчезнуть». Что же касается офицеров Красной Армии, то их предложения рекомендовалось отклонять в связи с тем, что «они находятся под коммунистическим влиянием и в большинстве являются шпионами». В подтверждение приводился эпизод, когда двое принятых в роту офицеров в первом же бою перебежали на сторону Красной Армии, прихватив с собой еще трех человек из числа «добровольцев».[410]
Агитируя военнопленных за вступление в ряды вермахта, немецкие офицеры и пропагандисты из национальных комитетов обещали им хорошие жизненные условия, питание и денежное довольствие как для германских солдат, а после войны — щедрое вознаграждение и разнообразные льготы. Учитывая ужасающие условия, в которых находились военнопленные, беспроигрышным аргументом вербовщиков было напоминание об отношении к ним Сталина, что должно было окончательно убедить доведенных до последней степени страданий людей, что обратного пути для них нет. Именно это стало для многих военнопленных последним толчком в их решении пойти на службу к немцам.
Говоря о добровольности советских военнопленных, следует иметь в виду, что в подавляющем большинстве случаев речь шла о выборе между жизнью и смертью в лагере от непосильного труда, голода и болезней. Изъявляя желание вступить в германскую армию, многие из них объявляли себя «казаками» и «украинцами», так как последним немцы всегда отдавали предпочтение.[411]
Вступая в создаваемые немцами формирования, часть завербованных надеялась, что до прямого участия в боях против своих соотечественников дело не дойдет, зато по прибытии на фронт создастся реальная возможность вырваться из рук немцев и перейти на сторону Красной Армии и партизан. Других подкупало новое положение в качестве солдат вермахта и связанное с этим улучшение питания и жизненных условий. Были и такие, кто выбирал службу у немцев из карьерных побуждений или ради материальной выгоды, кто стремился завоевать доверие новых хозяев и навсегда связать с ними свою судьбу.
Не ограничиваясь одним лишь набором добровольцев, германское командование уже с весны 1942 г. стало широко практиковать прямой набор в охранные и вспомогательные формирования вермахта всех военнопленных, признанных медицинскими комиссиями годными к строевой службе. В распоряжениях немецких командных инстанций говорилось о необходимости тщательной проверки лагерей «на предмет годности военнопленных как вспомогательной силы»[412]. Особое внимание уделялось прежде всего представителям тюркских и кавказских народов, а также казакам и украинцам. При вербовке нередко использовались угрозы расстрела, а также прямой обман, когда военнопленные отбирались под предлогом создания из них рабочих команд и зачислялись в воинские формирования без всякого на то согласия.[413]
Уже в сборных лагерях происходил отбор по национальным группам, которые размещались в разных бараках, а затем отправлялись в подготовительные лагеря центров формирования национальных легионов, казачьих и других частей, расположенные на оккупированной территории СССР и в Генерал-губернаторстве (Польша). По сравнению с условиями лагерей военнопленных режим здесь менялся в лучшую сторону, и хотя будущие легионеры и казаки все еще содержались под строгой охраной, охранникам теперь запрещалось избивать их без всякого повода. В целях восстановления физических сил военнопленных улучшалось их питание. По прибытии в лагеря все они проходили санитарную обработку и получали взамен своей изношенной красноармейской одежды стандартное обмундирование из трофейных запасов.[414]
О действительных причинах таких перемен пленные узнавали иногда по прошествии некоторого времени от выступавших перед ними представителей германского командования и национальных комитетов, которые говорили им, что они более не являются военнопленными, а будут приравнены к немецким солдатам и сами станут солдатами национальных легионов, казачьих и украинских частей, что теперь им придется следовать строгой военной дисциплине и тот, кто не хочет выполнять приказы своих новых начальников, будет вновь отправлен в лагерь военнопленных[415]. Желающих возвращаться, как правило, не находилось. Те же, кто имел мужество отказаться, попадали в категорию «политически нежелательных» со всеми вытекающими отсюда последствиями.
1942 г. принес немецкой стороне новые проблемы в этом вопросе. Начатое летом немецкое наступление выдохлось, так и не достигнув ни одной из намеченных целей. В такой обстановке перед германским военным и политическим руководством как никогда ранее остро встал вопрос поиска дополнительных резервов борьбы и в связи с этим — изменения традиционных методов восточной политики.
Поднятая проблема обсуждалась 18 декабря 1942 г. на организованной Розенбергом конференции с участием начальников оперативных тыловых районов Восточного фронта и представителей центральных военных управлений, ответственных за проведение политики и осуществление хозяйственной деятельности на оккупированной территории. Обсуждая возможности привлечения советского населения к активному сотрудничеству с немцами, военные представители недвусмысленно заявляли, что вермахт нуждается в непосредственном использовании населения оккупированных районов для ведения боевых действий и восполнения потерь личного состава войск. Без привлечения сил местного населения, по их мнению, не могла быть успешной и борьба со все расширяющимся партизанским движением. Поэтому они считали необходимым пойти на определенные уступки в обращении с населением, такие как ускоренное восстановление частной собственности, в особенности на землю, улучшение продовольственного снабжения, свертывание принудительной депортации, ограниченное участие местных жителей в решении управленческо-административных вопросов, а главное — дать русскому населению такую политическую цель, которая пришлась бы ему по вкусу. При этом участники совещания недвусмысленно высказывались о том, что речь идет лишь о мероприятиях временного характера, которые сразу же после окончания войны могли быть подвергнуты любой ревизии.[416]
Прозвучавшие аргументы произвели сильное впечатление на Розенберга, который обещал довести результаты конференции до сведения фюрера. В январе 1943 г. рейхс-министр подготовил для Гитлера проект так называемой «Восточной декларации», сводившейся в основном к выполнению таких мероприятий, как 1) создание национальных представительств отдельных народов, 2) формирование народных армий в качестве союзников Германии в войне против СССР, 3) отмена всей большевистской экономической системы и переход к восстановлению частной собственности.[417]
