— Тут нет вашей вины, Мари, успокойтесь, — сказал граф и задумчиво продолжил, — Если Катрин в Париже, она обратится за помощью — либо ко мне, либо к господину де Шико. Решено, я немедленно возвращаюсь в Париж. Но если не найду там следы госпожи де Шнур, клянусь честью, де Тривьер — ответит сполна за все, что причинил ей.
— Можно мне с вами, сударь? — взмолилась Мари.
Он окинул её хмурым взглядом, затем сказал:
— Я выезжаю один. Вы останетесь здесь, пока я не пришлю за вами. Рене, у тебя найдется для Мари занятие?
— Думаю, что — да, — улыбнулась госпожа де Клермон, целуя брата на прощание, — Береги себя, хорошо?
— Не беспокойся обо мне! Мари, принесите мне Роки, я хочу его взять с собой.
— Как скажете, сударь, — поклонилась горничная.
В скором времени она принесла крысенка, усадив его в дорожный мешок, который до этого использовала Катрин для своего дружка.
Бюсси, выехал в обратном направлении, но в душе скреблись кошки. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вырвать из теплой постели господина де Тривьера и учинить ему среди ночи допрос. Но, тот был у себя дома и, наверняка, имел не один десяток слуг. Конечно, граф без труда мог уложить больше половины из них, но другая половина с удовольствием расправится с ним по одному слову своего хозяина. Умирать просто так Бюсси не собирался, поэтому решил поступить разумно — вернуться со своими людьми, если не встретит Катрин в Париже. Вот тогда этот господин ответит за все, в чем виновен и в чем только собирался быть виновным. Да, даже за помыслы — де Тривьер понесет полный ответ.
Пришпорив коня, граф, почти не испытывая усталости, полетел в Париж, подгоняемый тревогой и страхом за любимую.
Глава 29
Видела во сне родителей, так, как будто оказалась дома, в родных стенах — окунулась в детство, но вдруг проснулась. Почувствовала чье-то присутствие, тревожащее тепло сна, оно пугало…
Открыла глаза, надо мной склонился Антуан де Тривьер и зло ухмыльнулся:
— Ну, что, дорогая Катрин, прогуляемся?
Прежде, чем я успела что-то сообразить и сделать, он зажал мне рот ладонью и быстро скрутил руки чем-то шершавым и тонким — веревкой или шнуром. Затем резким рывком вытащил из постели, притянул к себе и заткнул мне рот какой-то тряпкой. Орать я не могла, только попискивала, как мышка. Роки, разбуженный нашей возней, кинулся на обидчика, но тот пнул его в угол и быстро выволок меня за пределы комнаты. Мари даже не пошевелилась, а мне не верилось в происходящее. На помощь со стороны рассчитывать не приходилось — ночь, в доме все спали. Самой (со связанными руками) освободиться из крепких объятий де Тривьера было практически невозможно, да я и не пыталась, понимала, что тем самым только еще больше вызову его гнев.
"Что происходит? Куда он меня тащит?" — вертелись сонные мысли, а голова совсем не хотела думать о том, как спастись.
Хорошо, что я не разделась с вечера, иначе холод сковал бы меня полностью, а так ночная прохлада вызвала лишь легкий озноб. Странным казалось то, что по пути на конюшню (а именно туда меня и волок мой похититель) нам никто не встретился. По крайней мере, там должен был оставаться конюх. И если мне удастся…
Не удалось. Возле конюшни, де Тривьер одной рукой вцепился мне в волосы, а с помощью другой издал звук похожий на крик сыча или кого-то в этом роде. Ему откликнулись, и будто из-под земли появился коренастый дядька, невысокий и круглолицый, с оттопыренными ушами. Чем-то его облик напоминал увальня — медведя.
— Роже!
— Да, мой господин?
— Немедленно седлай коня и отправляйся без меня, я догоню вас утром, у перевала.
— Слушаюсь, сударь!
— Смотри, чтобы эта сучка не сбежала! Голову сниму! — с этими словами, словно безвольную куклу, он толкнул меня в лапищи Роже и вернулся в дом, как ни в чем не бывало.
Его слуга сгреб в охапку свою брыкающуюся ношу и легко забросил поперек коня. Затем осторожно вывел скакуна за пределы поместья и с характерным кряком (для тучного человека) разместился в седле позади.
— Ну, Ворон! Вперед! — присвистнул дядька, пришпорил коня, и мы помчались быстрее ветра. Во всяком случае, в ушах у меня он свистел, как при полете на парашюте. Доводилось пару раз с ним прыгать, еще, когда училась в школе. И вот теперь меня везли в неизвестном направлении, неизвестно с какой целью, а о дальнейшей судьбе задумываться было очень страшно.
От тряски по неровной поверхности, у меня закружилась голова. Через время поняла, что мои дела плохи. Рана, похоже, открылась и кровоточила, платье намокло, а бок при этом сильно заныл. Застонать я не могла — мешал кляп. Скулить же, как собачонка — совесть не позволяла.
Наконец, Роже сбавил ход и даже спешился, давая отдых своему скакуну. И тут обратил внимание на меня. Светало. Увалень заметил бурые струи, стекающие под брюхо его жеребца.
— Э! Что за черт! — сплюнул он под ноги, останавливая коня. — Кровь? Ворон, ты ранен, малыш? Постой-ка…
Я услышала сопение, какую-то возню, а потом грубые лапищи стащили меня с жеребца, поставили перед собой. Ноги не держали, предательски дрожали и подгибались в коленях.
— Эй, куколка, откуда кровь? У тебя что… течка?
"Ну да, раз сука, значит — течка!" — усмехнулась я, мужики во все времена поражали меня своей бестактностью в тех вопросах, к которым им лучше вообще было не касаться.
В ответ промычала, давая понять, что не смогу вразумительно ответить, пока во рту болтается тряпка, от которой, кстати, в горле давно пересохло.
— А? — дошло, наконец, до него. — Сейчас.
Он освободил меня от кляпа и даже помог смочить горло вином, дал отпить из кувшина несколько глотков.
— Ну-ну, не увлекайся! Так что с тобой?
— У меня рана… в боку… открылась, — сказала я, повиснув у него на руках. Он бережно усадил меня на землю и склонился, чтобы осмотреть рану. Кувшин с вином поставил рядом и тем самым обрек себя… Лучшего, более подходящего момента для побега могло больше и не представиться.
— Да, куколка. Не повезло тебе. Но ничего. Сейчас будет немного больно, ты уж потерпи. Хорошо?
— Хорошо, — ответила я, и пока он разрывал платье, дотянулась до кувшина, вздохнув полной грудью, собрала всю силу и обрушила кувшин с вином ему на голову.
Дядька охнул и упал всей тушей на меня…
В голове застучало время, подгоняя. Здоровый мужик вряд ли долго пробудет без сознания, медлить нельзя ни секунды. Помогая себе ногами, спихнула дядьку в сторону и, превозмогая боль и головокружение, встала, потопала к Ворону, мирно жующему траву вдоль дороги. Взялась за седло связанными руками, времени на то, чтобы освободиться от веревки — не было. С трудом взгромоздилась на коня и пустила его галопом в обратном направлении. И надо сказать — вовремя, так как услышала проклятия за спиной, значит, дядька очнулся. Я не знала куда ехать. В полумраке наступающего утра сложно было ориентироваться, дорогу в висящем положении (поперек лошади) не запомнила.
