Ирина ломала голову лишь до тех пор, пока привлекший ее внимание мужчина не вошел в столовую, остановившись пообщаться со спутниками. С этого момента она обратилась в слух, и, несмотря на то, что приезжие разговаривали вполголоса, кое-какие обрывки их фраз долетали до ее ушей, отчего ее лицо становилось все более озабоченным.
Стрелять… меры предосторожности… шальная пуля…
«Вот тебе и романтическое знакомство», – ахнула про себя Ирина. Улыбка, которой она поприветствовала светлоглазого мужчину, приблизившегося к прилавку, была кислее всякого уксуса. Приняв от Ирины жареную колбасу с гарниром и водку, он расположился за ближайшим столиком, но к еде притрагиваться не спешил, чего-то ждал.
Шальная пуля… тут могут появиться люди… меня здесь нет…
Фр-р-р!
Услышав неожиданный звук, Ирина вздрогнула и осторожно высунулась из окошка. Мужчина подмигнул ей и показал глазами на вращающуюся на столе монету. Импровизированный волчок походил издали на серебристый шарик. Приготовившаяся нахмуриться Ирина расплылась в улыбке:
– Почему же вы не кушаете?
– Жду, пока появится аппетит.
– Говорят, он приходит во время еды.
– Нет, – возразил мужчина. – Во время еды, как правило, приходят незваные гости. Или милиция с обыском.
– У нас тут всего один милиционер на всю округу, – сказала Ирина. – Хромоногий. У него в феврале сломался мотоцикл, так что теперь он лежит на печи и пьет самогон.
– Думаю, что он и при наличии транспорта занимался бы тем же самым, – произнес мужчина с серьезным выражением лица.
Наградив остановившуюся монету новым щелчком, он посмотрел на Ирину таким долгим взглядом, что ее груди сделалось тесно под платьем.
– Я живу одна, – быстро сказала она, чувствуя, как стремительно пересыхает во рту слюна. – Почему вы не пьете? Хотите, я составлю вам компанию?
– Спасибо за предложение. – Мужчина слегка наклонил голову. – Боюсь, я буду вынужден отказаться. Мы здесь проездом. Дела.
Внезапное прозрение заставило Ирину податься вперед.
– Послушайте, – произнесла она шепотом. – А вы случайно не грузовики в наших краях разыскиваете?
– Допустим.
– Значит, ваша фамилия Громов?
– Что из того?
– Если так, – заторопилась Ирина, – то забирайте своих приятелей и немедленно сматывайтесь отсюда.
– М-м? – Мужчина приподнял брови, выказывая легкую заинтересованность услышанным. – Почему?
– Вас ищут. Лично мне пообещали тысячу рублей, если я сообщу о вашем появлении. Это большие деньги по нашим меркам. Уезжайте.
– Кто же так жаждет встречи с этим Громовым, не подскажете? Возможно, он попадется мне на пути, и тогда я передам ему ваше предостережение.
– Вы и есть Громов, – сказала Ирина с горечью. – Это вас бандиты дожидаются. И вы уже не успеете уехать. Потому что…
Она прикусила язык и замерла. Громов тоже сидел неподвижно. Только монета продолжала кружиться на его столе. Виток за витком, виток за витком.
Серебрянный шарик. Миниатюрная планета, завораживающее вращение которой не будет вечным.
* * *
Они ввалились шумной гурьбой, поочередно пиная двери ногами, потому что руки у всех прятались в карманах. Молодые, разгоряченные спиртным и предвкушением скорой потехи. Все пятеро остановились посреди зала, оценивая обстановку.
Зал постепенно наполнялся зловонием: запах перегара, пота, нечищенных зубов. Первая очнувшаяся от зимней спячки муха вилась над отрядом, возбужденно жужжа, отсвечивая в полумраке зеленым. Парни молчали. Трое из них ухмылялись, двое – играли желваками.
– Не торчи в окне, – пробормотал Громов Ирине, двигая только одной половиной рта. – Спрячься, а то схватишь пулю.
Она поспешно отпрянула и попыталась присесть на корточки, но не смогла: колени не гнулись.
«З-з-з», – назойливо зудела навозная муха.
«Ра-та-та», – тарахтела теряющая инерцию монета на столе Громова.
Пятеро казахов разглядывали присутствующих. Бледный пьяница в драном ватнике не заинтересовал их вовсе, персоне Королькова они уделили внимания чуть больше, а его спутницы удостоились сладострастного причмокивания. Постепенно взгляды компании собрались в единый луч, направленный на Громова. Один из казахов, самый высокий из всех, одетый в кожаный плащ с сигаретными подпалинами на рукавах, повелительно щелкнул пальцами. Пятерка двинулась через зал, выстраиваясь на ходу в неровную шеренгу. Загремели отбрасываемые ногами стулья. В столбах солнечного света заплясали искрящиеся пылинки.
– Эй, ты! – подал голос высокий. Его редкие усики подергивались.
– Я? – всполошился предупредительно приподнявшийся Громов.
Наблюдавшая за ним Ирина почувствовала жесточайшее разочарование. Мужчина, которого она приняла за героя, оказался на поверку самым обыкновенным трусом с лакейским изгибом позвоночника. Вот так метаморфоза. О какой стрельбе, о каких шальных пулях могла идти речь? Достаточно было услышать заискивающий голос Громова, чтобы сообразить: он даже не пикнет, когда его возьмут за шкирку и поволокут к выходу.
Не выпуская стакан из руки, он встал.
Казахи, пересмеиваясь, смотрели на него. Парень в плаще, которого, насколько помнила Ирина, звали Арманом, выставил перед собой пистолет и взял покачивающуюся фигуру на мушку.
– Ты Громов? Отвечай!
Громов энергично закивал:
– Ну да, ну да. А в чем, собственно говоря, дело? Я тут случайно.
– Иди сюда, – приказал Арман, оглаживая свободной рукой усики.
– У меня день рождения, ребята, – забормотал Громов. – Вот, ставлю по такому поводу. – В дополнение к полному стакану он прихватил со стола бутылку водки и, выставив угощение перед собой, засеменил к казахам. – День рожденья… только раз в году… к сожаленью…
Казахи слегка расступились, замыкая его в полукольцо. Усики Армана насмешливо приподнялись, обнажив сгнившие до самых корней зубы.
– Не надо было тебе сюда соваться, дядя. И баб с собой не надо было брать.
– Так день рождения ведь, ребятки. Уважьте, а?.. От чистого сердца…
Громов остановился: бутылка в одной руке, стакан – в другой.
Бегающие глаза, дрожащий голос, заплетающийся язык.
«Тряпка», – вынесла окончательный приговор Ирина.
– Ты нас чем угощать собрался? – презрительно воскликнул один из казахов. – Этим дешевым пойлом?
– Очень даже приличная водочка, – обиделся Громов. – Впрочем, не хотите – не надо. Могу предложить вам кое-что посущественней…
Ирина выпучила глаза.
Пальцы Громова разжались. Бутылка и стакан зависли в воздухе. Казахи тупо уставились на них, сделавшись частью одного стоп-кадра.
Конечно же, бутылка и стакан разбились о каменный пол вдребезги, но за мгновение до того, как это произошло, в правой руке Громова возник большущий пистолет, выплюнувший язык оранжевого пламени:
«Чах-х!»
Пуля пронзила Армана насквозь, за его спиной загремело осыпавшееся осколками окно.
Вторую пулю Громов вогнал ему в лоб. Армана подбросило в воздух и швырнуло об колонну за его спиной с такой силой, что Ирина отчетливо услышала, как хрустнул его позвоночник.
Если до этой секунды все происходило, как в замедленном кино, то теперь события приняли головокружительный оборот.
Громов нажимал спусковой крючок так стремительно, что серия выстрелов слилась в один сплошной непрерывный треск.
Чах-чах-чах…
Казалось, под низким потолком столовой взрываются петарды. Темные фигуры казахов вздрагивали, подпрыгивали, падали, катались по полу. Один из них, с отстреленным ухом, болтающимся на лоскуте кожи, метнулся к выходу, но тут его голова взорвалась, расплескивая содержимое черепной коробки на соседние столы и стулья. Другой сослепу врезался в стену, он сползал на пол бесконечно долго, подвывая и оставляя на поверхности стены кровавые отпечатки растопыренных пальцев.
Чах-чах-чах…
Голубоватый дым. Истошные вопли. Грохот переворачиваемых столов, звон бьющейся посуды.
Вот уже только двое на ногах… уже только один… уже никого.
Прижавшаяся к холодильнику Ирина услышала тоненькое поскуливание и не сразу осознала, что эти звуки вырываются из ее собственной гортани. После ярких вспышек в глазах ее было темно, так темно, что Громов, стоящий посреди зала, представлялся ей черной тенью. Потом зрение прояснилось, и она увидела его спутников, отплевывающихся и откашливающихся от едкой пороховой гари, наполнившей помещение. Протрезвевший пьяница в сером ватнике полз на четвереньках к выходу, выкрикивая, как заклинание:
– Я свой, русский!.. Я свой, русский!..
Боднув головой дверь, он скрылся за нею, после чего всякое движение в столовой прекратилось. Живые стояли, мертвые лежали, где-то звучал дробный перестук капель, и это лилась не вода, не клюквенный сок.
– Отбой, – объявил Громов, выводя своих спутников из столбняка.
У его ног слабо закопошился парень, изрешеченный пулями от шеи до живота. Фланелевая рубаха раненого пропиталась кровью до такой степени, что при каждом его движении раздавался неприятный чавкающий звук.
