Адмирал Эксельманс, получив телеграмму, предписывающую ему приступить к ликвидации эскадры, собрал на миноносце «Дерзкий» русских офицеров и гардемарин, чтобы лично пережить с ними тяжкую новость. Ни один русский моряк этого не забудет!
Вот как старший лейтенант Монастырев описывает собрание на «Дерзком»: «Старый адмирал был очень взволнован, и несколько раз его глаза были полны слез. Достойный моряк, он нас понял и переживал с нами наше горе. Но долг офицера заставлял его исполнять данный ему приказ: „…мы должны были оставить корабли… и мы ушли“».
В тот же день, 24 октября, в 17.45 Андреевский стяг был для наших отцов спущен навсегда!
Все они сражались в мировую войну; были при спуске флага и порт-артурцы, были и пережившие Цусиму.
На «Георгии Победоносце», на котором под конец жили еще несколько семей, стояли на корме два-три старичка, женщины и дети. Эти дети теперь старые люди, но не забыть им тяжелого прошлого. Хотелось бы оставить память о нем, передать своим детям и внукам, чтобы не все с ними умерло.
11 ноября адмирал Эксельманс составил отчет, что все корабли ему переданы русскими без инцидентов. Все суда стояли на причале в арсенале Сиди-Абдаля, за исключением броненосца и крейсера, оставшихся на рейде.
Было решено, что при передаче кораблей франко-советская комиссия прибудет в Бизерту, чтобы решить их судьбу.
По многим причинам адмирал Эксельманс считал несвоевременным приезд комиссии в Тунис. С другой стороны, он понимал и уважал отношение русских моряков к этой комиссии. Он не поколебался написать своему министру: «Я прошу скорее снять с меня командование, чем предписать мне принять советских уполномоченных. Это не должно рассматриваться как отказ исполнить приказание, но как просьба, чтобы подобный приказ, если он в Ваших мыслях, был дан кому-нибудь другому.
Я знаю долг солдата, и Вы согласитесь, что я его выполняю, принимая это решение».
Получив отпуск по болезни и разрешение на жительство в районе Бреста, адмирал Эксельманс покинул Бизерту в конце ноября 1924 года.
Про него «забыли». Так он рыцарски поплатился своей карьерой за свое уважение к собратьям-морякам. Но не благодаря ли этому обоюдному уважению удалось избежать «инцидентов», которых так боялся министр?
Перед тем как покинуть Тунис, адмирал Эксельманс сделал все, от него зависящее, чтобы помочь семьям, которые оставались еще на эскадре и в Морском корпусе. Его хорошее знание положения вещей позволило генеральному резиденту в Тунисе Люсьену Сенту обратиться к председателю Совета министров Франции Эдуар Эррио: «Я имею честь доложить, что я смог изучить этот вопрос, осторожно наводя справки у морского префекта.
Необходимо указать, что в Бизерте, кроме уже малочисленных моряков, составляющих сокращенные экипажи, существуют еще две категории людей, которые достойны особенного внимания.
Первая категория — это Сиротский дом, которым занимается адмирал Герасимов. Какое бы ни было мнение о русских, интернированных в Бизерте, можно только иметь самое высокое уважение к этому старому человеку, апостолически преданному делу воспитания детей, покинувших с ним русскую землю. Кроме того, Сиротский дом не имеет никакого отношения к эскадре и Советы не могут претендовать на людей, которые его составляют. В этой школе находится еще около 80 детей. Все уедут приблизительно через год, как уехали старшие ученики зарабатывать на жизнь во Франции или Бельгии. Будет простой гуманитарностью позволить адмиралу Герасимову докончить свое дело и представить ему для этого возможность, как это делалось до сих пор.
Вторая категория состоит из жителей „Георгия Победоносца“. Как выше указано, этот старый броненосец не способен на морской переход. Он служит казармой или, скорее, семьям моряков. Некоторые из этих людей, относительно молодые и способные работать, зарабатывают себе на жизнь хотя и трудом, но смогут продолжать; другие же ни на что больше не способны — это старые люди, которые более не в состоянии работать. Их ожидает старческий дом. Для каждого из них придется принять решение, так как невозможно их бросить на произвол судьбы.
Но во всяком случае, так как „Георгий“ не может идти в плавание, надо постараться его сохранить для его теперешнего предназначения в ожидании возможности разрешить вопрос о дальнейшей судьбе каждого из его жителей. Обе предлагаемые мною меры не могут быть не принятыми. Положение русских в Бизерте хорошо известно иностранцам. Адмирал Эндрюс, командующий американскими морскими силами в Европе, пробыл долго в Бизерте на „Питсбурге“ и встречался там с адмиралами Герасимовым и Беренсом, которые изложили ему положение. Командир другого иностранного судна, аргентинского фрегата „Президент Сармиенто“, который пробыл в Бизерте 4 дня, также встречал русских адмиралов. Для него, так же как и для адмирала Эндрюса, мы дали убежище людям, потерпевшим крушение, так как это настоящие обломки… Сделав это, Франция осталась верна своим традициям щедрости и гуманитарности.
Что касается других — я говорю о русских офицерах и матросах, — то их права усложняются тем фактором, что они принимаются в стране протектората, и вытекающей из этого необходимостью считаться с суверенитетом Его Высочества Бея.
Французскому правительству надлежит объявить русским о широкой амнистии, о которой упоминается в конце министерского письма. Они должны быть свободны или использовать эту амнистию и обосноваться в стране, которая им подойдет.
Но очень важно, по моему мнению, спустить людей на берег, как только переговоры о передаче их кораблей будут закончены, и взять корабли под надзор, поставив на каждом военную охрану. Эта мера необходима, чтобы помешать им потопить свои корабли, покидая их.
В доказательство действительности этой опасности мне достаточно напомнить, что в 1923 году два русских офицера пытались потопить в Сиди-Абдаля два судна, которые французское правительство решило продать иностранцам. Вполне очевидно, что если это могло случиться с судами небольшой стоимости, продажа которых состоялась по договору между французским правительством и русскими представителями бывшего правительства Врангеля, то есть еще больше причин думать, что это может повториться при передаче судов советскому правительству».
Несмотря на годы, несмотря на официальный тон, как сильно чувствуется в этом архивном документе человечность! Как утешительно чувствовать в нем солидарность моряков, крик о помощи погибающим!
Мы смогли прожить на «Георгии» еще несколько месяцев — время найти работу и устроиться в городе. Морской корпус — Сиротский дом закончил учебный год 25 мая 1925 года. Эту дату следует считать датой окончательной ликвидации Морского корпуса в Бизерте.
* * *
Перед тем как покинуть Тунис 20 ноября 1924 года, почти накануне своего отъезда, адмирал Эксельманс написал лично своему министру, чтобы поставить его в известность о трудностях, с которыми сталкивались люди в поисках работы, и уточнить предпринятые меры. Он писал: «Разрешите представить Вам списки русских офицеров и матросов, ищущих работу, со сведениями, могущими заинтересовать людей, имеющих возможность предоставить им какую-нибудь работу. Я послал такие же списки главным директорам общественных работ по сельскому хозяйству, индустрии и финансов, а также директору компании трех портов и господину де Шавану. У меня нет времени сделать больше».
Ему удалось сделать больше, так как в ответ на его просьбу резидент Совета министров Эррио послал главному резиденту в Тунисе следующую телеграмму:
«Париж, 4 ноября 1924 года, 12 часов 25 минут.
Получено в 17 часов
С согласия морского министра я прошу Вас обеспечить бесплатный проезд русским морякам с эскадры Врангеля, которые желали бы ехать во Францию. Эррио».
Списки, о которых пишет адмирал, были составлены по его просьбе в следующем порядке: первая категория — «главы семейств»: семья, состоящая из стариков и детей; порядок зависит от числа и возраста стариков и детей на иждивении главы семьи.
Вторая категория — «женатые без детей»: молодые люди 19—23 лет, холостые старше 50 лет без детей и родителей на иждивении.
Третья категория — «холостые люди 23—50 лет».
В большинстве случаев русские довольствовались самыми скромными предложениями работ, не имеющих ничего общего с их образованием. И как можно было на что-нибудь претендовать? Только доктора могли надеяться найти работу по специальности в кадрах колониальных врачей. В «общественные работы» требовались землемеры или наблюдающие за работами по постройке дорог; чаще всего в отдаленные местности Туниса, куда, за исключением русских беженцев, никто ехать не стремился.
Скоро можно было шутя сказать: «Если вы видите палатку на краю дороги или убежище под дубами Айн-Драхама, вам может пригодиться знание языка его обитателя: один шанс на два, что этот землемер или лесник — русский».
