Весьма вероятно, что он видел ее гневное движение, потому что улыбнулся и поклонился, а она скрылась в предназначенную дедушке гостиную.
Но это поспешное бегство не помогло: несколько минут спустя Герберт стоял пред нею. Он почти ежедневно приезжал в Дамбах навещать отца, но тем не менее так радостно протянул ей руку, как будто они долго не виделись.
— Хорошо, что ты опять здесь, — сказал он. — Теперь мы вместе будем ухаживать за нашим больным. Но и тебе было уже пора вернуться в этот дом с его большими высокими комнатами: пребывание в душном, тесном павильоне скверно отозвалось на тебе, ты совсем побледнела. — Герберт с насмешливой улыбкой, но все-таки встревоженный, старался заглянуть Маргарите в глаза; однако она смотрела в сторону, и ландрат продолжал: — твое бледное личико напугало меня, когда я вышел из пакгауза.
— Из пакгауза? — недоверчиво переспросила она.
— Ну, да, я ходил навещать бедную больную… ты что-нибудь хочешь возразить, Маргарита?
— Я?.. Я буду против того, что ты поступаешь по-человечески? — с увлечением воскликнула она, причем ее взгляд засиял. — Нет, в этом отношении я думаю совсем так же, как и ты… дядя!
— Вот видишь, наконец-то я поступил в твоем духе, я слышу это по сердечному тону твоего голоса. Мы оба чувствуем одинаково… юношески тепло. Но это совершенно не подобает седому, чопорному дядюшке. Ты это уже чувствуешь, потому что с большим трудом произнесла сейчас этот почтенный титул. Не лучше ли нам совсем похоронить этого старого дядюшку?
По губам Маргариты пробежала слабая улыбка, но, несмотря на это, она ответила отрицательно:
— Нет, он должен остаться. Да и что скажет бабушка, если я снова вернусь к своему «детскому капризу».
— Я думаю, что это касается только тебя и меня?
— О, нет, пока бабушка жива, она не выпустит из своих рук власть над нами, я это знаю! — с горечью ответила девушка. — Ты должен считать за счастье, что она не видела твоего визита в пакгауз, иначе она очень рассердилась бы.
— Какое же наказание постигло бы такого старого мальчишку, как я? — расхохотался Герберт. — Стоять на коленях в углу или остаться без ужина? Нет, Маргарита, — серьезно добавил он, — несмотря на то, что я усиленно стараюсь отстранять от своей матери все огорчения и неприятности и по мере сил и возможности доставить ей приятное существование, я тем не менее не могу допустить, чтобы она имела решающее влияние на мои поступки, а потому ты еще не раз увидишь меня выходящим из пакгауза.
Маргарита сияющим взором взглянула на него.
— Если бы в мою душу закралось какое-нибудь подозрение, то теперь, при твоем здравом суждении, оно исчезло бы. Старый живописец, которого я любила еще в детстве, не может быть нашим врагом.
— Кто это говорит?
— Бабушка. Правда ли, что он предъявляет к нам какие-то требования?
— Да, Маргарита, это — правда, — серьезно подтвердил Герберт. — Он может потребовать от вас многого. Могла ли бы ты принять это без протеста?
— Как бы я могла поступить иначе, если бы требования были справедливы? — без колебания ответила Маргарита, но по ее лицу разлилась яркая краска.
— Даже если бы его требования значительно сократили твою долю наследства?
— До сих пор обо мне заботились и за меня платили другие, а потому я не имею понятия об истинной цене богатства. Я знаю только одно: что в тысячу раз больше согласна зарабатывать себе хлеб шитьем, чем незаслуженно владеть хотя бы одним грошом. Я знаю также, что ты не станешь покровительствовать какой-нибудь несправедливости, а потому готова на всякую жертву.
— Маленькая мужественная Маргарита, которая сейчас же вдевает ногу в стремя, когда вопрос идет о том, чтобы исполнить какое-нибудь хорошее дело…
Лицо молодой девушки омрачилось, и она резко заметила, пожав плечами:
— Неудачно выбранное сравнение, потому что я не умею ездить верхом. Высший свет отражается во всех твоих мыслях, дядя!
— Что делать? Никто легко не может отделаться от влияния того общества, в котором постоянно вращается. Была ли бы ты такой ярой поборницей гордого, сильного бюргерского сословия, если бы не жила в доме дяди Теобальда? Вряд ли!
— Ты ошибаешься. Это не привито, это врожденно. Это было бы свойственно моей душе и без внешнего влияния, так же, как говорят, что Рафаэль был бы великим художником даже в том случае, если бы появился на свет без рук. Но по какому праву выдвигается требование Ленца? — без обиняков спросила она. — Каким образом он сделался нашим кредитором?
— Тебе придется потерпеть некоторое время, — нерешительно ответил Герберт, и его испытующий взор скользнул по ее лицу, словно он колебался, сказать ли ей все немедленно или нет.
— А, это, вероятно, — дело моего опекуна, — сказала Маргарита по-видимому равнодушно, но ее щеки вспыхнули и голос зазвучал резче.
— У тебя пока еще нет опекуна, — с улыбкой ответил он.
— Да, пока еще нет; ты ведь не захотел стать им.
— А, тебе уже доложили и об этом? Да, я решительно отказался от этого, потому что моей душе претит все бесцельное.
— Бесцельное? Ах, так! Бабушка права, говоря, что ты отклонил это, потому что с «моим безграничным своенравием» ничего нельзя поделать!
— Ну, эта фраза, безусловно, имеет основания, потому что ты достаточно зла, — сказал Герберт, лукаво взглянув на нее. — Но этого я не побоялся бы, потому что справился бы с «этим безграничным своенравием». У меня есть другая причина, которую ты узнаешь в ближайшем будущем.
Их разговор был прерван появлением обойщика. Ландрат хотел положить для своего отца новые ковры, и пришел мастер, чтобы измерить пол. В то время как Герберт беседовал с ним, Маргарита выскользнула из комнаты.
XXIV
На другой день в бельэтаже царило большое оживление. Обойщики, маляры, трубочисты приходили и уходили. Маргарита была занята с самого утра, и это было очень хорошо; у нее не оставалось времени для размышлений, которые и без того лишили ее сна. Она всю ночь пролежала с открытыми глазами, и в ее голове и сердце бушевала сильная буря.
Портреты из красной гостиной решено было снова повесить на их прежнее место. В первый раз после того, как в сенях стоял катафалк, тетя София отперла коридор, находившийся позади комнаты прекрасной Доротеи, и Маргарита последовала за нею с пыльной тряпкой и метелкой; она хотела сама вытирать картины.
При входе в мрачный коридор Маргарите стало как-то жутко и даже страшно. Таинственное поведение отца в тот день, когда он заперся в комнате прекрасной Доры, его загадочные слова относительно бури, ужасный путь по старому, скрипящему полу чердака пакгауза, который привел ее к трупу безвременно скончавшегося отца, все это потрясающе восстало пред ней.
Маргарита шла так робко и неуверенно, как будто шум ее шагов мог оживить эти стоящие у стен портреты и вместе с ними должны были раскрыться все тайны старого дома, унесенные с собою этими людьми.
Портрет прекрасной Доры все еще стоял лицом к стене в темном углу, куда швырнул его тогда покойный. Когда Маргарита повернула этот портрет, то после многих заурядных лиц, с которых она уже вытерла пыль, этот прекрасный женский образ произвел на нее еще более потрясающее впечатление; она в течение нескольких минут стояла пред ним на коленях, раздумывая о том, чем могли провиниться эти чудные глаза и розовый улыбающийся ротик, чтобы по прошествии целого века вызвать такое озлобление, проявленное покойным в тот ужасный момент!
Фридрих, который, выходя из красной гостиной, заглянул в коридор, рассказывал в это время внизу:
— Наша барышня стоит на коленях пред «той с рубинами». Если бы она только знала, что знаю я! Эта женщина при жизни, вероятно, была настоящим дьяволом, потому что даже в раме не имеет покоя. Эту проклятую картину следовало бы бросить на чердак за трубу, там пусть Доротея разгуливает себе без рамы.
Однако портрет не попал на чердак. Маргарита при помощи обойщика повесила его на старое место, затем отправилась вниз, чтобы немного погреться.
Она села к окну и стала смотреть на покрытый снегом двор. Температура несколько повысилась. Время от времени с ветвей лип падали комочки снега. Зяблики, воробьи и синицы толпились у приготовленного для них корма; голуби спустились и помогали им клевать щедро насыпанные зерна.
Вдруг вся птичья стая с шумом поднялась; кто-нибудь, вероятно, шел по двору со стороны пакгауза. Маргарита выглянула в окно и увидела маленького Макса, который, устремив беспокойный взгляд на кухню, направлялся по снегу прямо к главному зданию.
Маргарита испугалась. Если Рейнгольд увидит мальчика, то будет беда. Она открыла окно и, понизив голос, подозвала к себе мальчика. Он тотчас же подошел к ней и снял свою шапочку; Маргарита увидела слезы на его задорных глазах.
