В одной американской газете Семин как-то прочитал, что, если бы фиксировать, сколько девиц рассталось со своей невинностью под ту или иную мелодию, то чемпионом пятидесятых стала бы "Love Me Tender" великого короля поп-музыки Элвиса Пресли. "И кабы каждая дефлорация сопровождалась выстрелом, то во время исполнения по радио песни Элвиса "Don"t Be Cruel", в Америке стояла бы такая же канонада, как во время высадки союзников в Нормандии" Да… А Ритка рассталась с невинностью под "Скорпионз"… под тягучую песенку "Still Lovin You"…
I"m still Lovin You…
Я все еще люблю тебя.
Я все еще люблю тебя, Ритка!
Семина это злило. И это заставляло его еще сильнее нажимать на газ тогда, когда другие гонщики, завидев чей-то перевернувшийся и горящий автомобиль, инстинктивно жали на тормоза. И поэтому он выигрывал и выигрывал, все поднимаясь и поднимаясь в рейтинге раллийных гонщиков Европы.
А Сохальский женился по уму.
Женился на дочери очень влиятельного чиновника из Госплана СССР.
Отец его Иринки, позднее ставший для Игоря любимым тестем и партнером по семейному бизнесу, решил, что дочку следует выдать за перспективного "гоя". Было это еще при коммунистах, когда евреев не очень-то назначали на высокие посты.
Так что сам Аркадий Семенович, хоть и крутил у себя в Госплане миллионами, имея все и больше, чем имели некоторые Ивановы из Цэ Ка, застрял по должности между гражданскими эквивалентами "полковника" и "генерала" по причине пятого пункта своей анкеты. Вот и решил Аркадий Семенович дочку свою Иринку за перспективного питерского выскочку "коренной национальности" отдать. Дети-то по еврейскому закону – все равно евреями будут!
А Игорька Аркадий Семенович вычислял по всей тысяче признаков – "годен-не годен" . Аркадий Семенович даже заведующему министерской поликлиникой доктору Кацману позвонил, чтобы тот выяснил, как у Игорька с простатой да с печенью?
Потом устроили смотрины.
На даче в Ильинском.
Сделали что-то вроде дня рождения да попросили одного из своих в Игоревом министерстве непременно этого молодого порученца привезти.
Ирка тоже не дура, ей папа объяснил что и как, да и мама тоже накрутила: мол, бери парня в оборот и все два дня уикенда от него ни на шаг! А если заладится, так и не ломайся, дело-то молодое – тащи парня в спальню да заваливай прям на себя!
А потом, а потом был разговор у Аркадия Семеновича в кабинете.
И перспективы, от которых дух захватывало.
– Мы тебя за десять лет до министра по лесенке додвигаем, – сказал Аркадий Семенович, задорно поглядывая поверх очков, – была б моя Ирка мужчиной, я бы ее додвигал до министра, но, во-первых, у нас в стране девушек, сам уже разобрался – не маленький, понимаешь, не назначают министрами, а во вторых, как у Галича в песне поется, "сам еврей и отец еврей", так что и с этой стороны биографии Ирке моей не повезло. Но так как я уж больно хочу, чтоб внуки мои имели маму министершу, быть тебе, Игорь, министром, вот тебе мое слово!
Перспективы были самые блистательные.
Игорь тоже не дурак – тоже справки о будущем тесте навел.
– Аркадий Семенович? – переспросил кадровик в его, Игоря, министерстве. – Да этот дяденька половиной экономики страны крутит-вертит, как своим дачным хозяйством. Мимо него ни один министр не проскочит просто так. Без его визы ни одной области, ни одному заводу лишнего винтика никогда не получить!
Перспективы были блистательными.
А обязанности?
Что семейные обязанности?
Они в еврейской семье были совсем не такими уж и обременительными.
Игорьку даже понравился практичный цинизм, с которым его новая родня подходила к вопросу семейного строительства.
– У нас, у евреев, – поучал зятя Аркадий Семенович, – ты можешь сто и тысячу раз изменять жене, но только при одном условии – никогда не бросать ее и детей без средств. А в твоем случае, когда я сам позабочусь об Ирочкином состоянии, ты будешь должен раз в год ездить с семьей на курорт, будешь должен соблюдать все приличия, то есть всюду выводить Ирочку как свою законную супругу – на приемы в Кремле, на рауты, коктейли министерские… А любовниц… А любовниц имей себе столько, сколько здоровье позволит. А если и заболеешь чем, то доктор Лившиц вылечит!
И, похлопав Игорька по коленке, тесть похотливо засмеялся.
Игорь быстро усвоил порядки еврейской семьи.
И уже через два года супружества с Иркой был среди ее родни как самый что ни на есть свой – еврей до мозга костей. Сам уже мог так же цинично говорить об адюльтере и заигрывать с женами Иркиных кузенов, похлопывая родственников по плечам и спинам и хохоча при упоминании о докторе Лившице, который может ВСЕ вылечить.
А Ирка была не такой уж и страшной.
Не модель, конечно, но в сексе раскрепощенная и даже очень старательная.
Портили Ирку толстые икры, черненькие усики над верхней пухлой губой и рано начавшийся целюлит.
Насчет усиков Ирка усиленно поработала с косметологом, и с усиками справились.
С целюлитом и с икрами было посложней.
Но Игорешка привык.
А вернее – приспособился.
И первые два года выполнял свои супружеские обязанности на все сто!
И усекнув систему, любовниц себе заводил в среде своих… Из числа жен бесчисленных Иркиных кузенов. И те были довольны, и Аркадий Семенович был спокоен, и Ирке это даже нравилось.
Через два года, на дне рождении дяди Левы, Игорь уже хохоча по-свойски рассказывал за столом анекдот, как приходит Абрам к жене своего соседа Хаима и говорит ей: Сара, дай мне, потому что жена моя в положении, Сара дала ему, а тут приходит с работы Хаим…
Тесть был доволен.
А когда они с Иркой родили ему внучку Анечку – Анну Игоревну Сохальскую, Аркадий Семенович сказал, задорно поглядев на зятя поверх очков: – Ну, на полминистра ты уже наработал. Сделаешь Ирке парня, станешь министром!
Риту Игорь вспоминал.
И даже больше того: вспоминая ее в каждый день ее рождения, Игорь не ложился спать с женой, а тихо напивался в своем кабинете.
Карточек Риткиных у него не было.
Все порезал в терминаторе для служебных бумаг, чтобы не давать тестю повода усомниться в правильности его выбора.
Уж больно хотелось стать министром!
Игореша вспоминал их первый "настоящий" секс.
Не первый робкий неудачный пересып, а тот первый раз, когда, преодолев полосу привыкания, они настолько притерлись друг к дружке, но в то же время еще не успели пресытиться, и им было просто "атомно хорошо", как сказала тогда Ритка. И где она это словечко подцепила? Неужели у Витьки Семина?
А один раз, выпив в Риткин день рождения на две рюмки "Джонни Вокера" больше обычного, Игорь позвонил в ночной эфир на радио "Континент-Европа" и попросил диск-жокея поставить Лу Рида для девушки Риты, которая, может быть, услышит и вспомнит своего друга Игоря, с которым училась в питерском универе на экономическом факультете. Диск-жокей ответил, что Лу Рида у них в коллекции нет – не их формат и предложил поставить для Риты песню ансамбля "Моральный кодекс"…
Вряд ли Ритка слышала это поздравление.
Вряд ли.
Антон тоже хотел послать Ритке песню.
Сам он петь и играть на гитаре не умел, поэтому в день Риткиного рождения позвонил на радио "Старый Хит" и попросил диск-жокея поставить в эфир песню "Я встретил девушку – полумесяцем бровь". Эту песню Антоха от мамы слышал, у нее старая-престарая пластинка была, еще на семьдесят восемь оборотов. Там узбек какой-то с сильным восточным акцентом пел:
"Ах, эта девушка, меня с ума свела, разбила сердце мне, покой взяла!" Да, бывают девушки, которые могут свести с ума.
Антоха вдруг вспомнил, как умный, начитавшийся Фрейда с Юнгом Игорешка с коронной своей ироничной усмешкой на губах принялся однажды говорить о том стихотворении Некрасова, где про то, что, де, "есть женщины в русских селеньях"…
Было это на Восьмое марта. И как раз по радио по случаю женского праздника это стихотворение как бы кстати и припомнили. И тут Игорь завелся: де, Некрасов был больным человеком, подсознательно стосковался по сексуальному типу бабы-госпожи, что эта женщина, что коня на скаку остановит, есть ни что иное, как архетипическая матриархальная матка, от которой пошли потом в европейском эпосе все эти бабы-богатырки Брунхильды и Кримхильды, и что Некрасов, который боялся отца и в том очень страдал по классике от эдипова комплекса, подсознательно хотел этакую сильную мамку, которая и остановила бы не только коня на скаку, но и страстишки самого Некрасова – нашлепала бы его по попе за игру в картишки…
Нашлепала бы, а потом на себя, на огромные груди свои, положила бы и успокоила…
Умный он – Игорешка.
Потому к нему и Ритка ушла.
Потому и Ритка к нему ушла, окончательно сведя с ума Антоху-бедолагу.
Тот и сам имел кое-что о Некрасове рассказать. Про того самого мальчика и его колесо. Поиронизировать. Но не стал. Потому как мелко это и Фрейда не привяжешь.
