Окинув взглядом комнату, Громов не обнаружил в ней ничего подозрительного. Неспешно перемещаясь по квартире, он продолжил поиски и вскоре держал в руках миниатюрный цилиндрик, привлекший его внимание в прихожей. Семь крошечных янтарных капсул, хранившихся внутри, прояснили ситуацию. Все они носили на себе метку в виде латинской буквы L. Фирма, туды ее в качель вместе с ее создателями!
Являясь офицером ФСБ, Громов был знаком практически со всеми видами оружия и способами убийства, существующими на планете. Дилизергиновая кислота диатэмина тартрата являлась именно орудием уничтожения, все более массового. Она отправила на тот свет людей не меньше, чем, скажем, цианистый калий. Правда, действие ЛСД коварнее. Цианидом травятся лишь несчастные, видящие в смерти единственный выход. А ЛСД добровольно глотают те, кто желает ощутить всю полноту жизни. Итог одинаков. Разве что последние получают некоторую отсрочку.
Лишь для непосвященных ЛСД является веществом без вкуса и запаха. Потребители кислоты во время своих «путешествий» ощущают как раз массу всевозможных ароматов и оттенков вкуса. Они слышат чарующую музыку, они видят райские ландшафты, они напрямую общаются с богом. А выглядят при этом со стороны, как последнее дерьмо. Таковым они со временем и становятся.
Задумчиво разглядывая ядовитые горошины, перекатывающиеся на ладони, Громов вспомнил оперативную сводку, согласно которой в Москве было зарегистрировано появление особой разновидности ЛСД, вызывающей моментальную физиологическую и психологическую зависимость. LSD-EX. Убойная штука. Наивные новички, опасающиеся «сесть на иглу», полагают, что прием наркотиков через пищевод, «на кишку», как они выражаются, гарантирует им свободу выбора. Эти иллюзии рассеиваются одновременно с первым кислотным дурманом. У попробовавшего ЛСД-ЭКС выбор небогат. Искать новую дозу немедленно или выждать часок-другой. Вот и вся их свобода действий. Очень походило на то, что к дорогому наркотику студентку-второкурсницу приобщил тот самый благодетель семьи Северцевых, который носил усы и звучное имя Валентин. Бравому предпринимателю это было выгодно во всех отношениях. Даже если он не имел отношения к термосу со взрывчаткой, то в его полной зависимости оказывалась молодая девчушка, сложенная именно так, как пожелало бы большинство мужчин среднего возраста. Бери и пользуйся. Значительно дешевле, чем содержать достойную любовницу или регулярно оплачивать услуги высококлассной шлюхи.
Но интуитивно Громов догадывался, что с помощью ЛСД Валентин удовлетворял не только свои сексуальные фантазии. Попавшая под его влияние и утратившая над собой контроль Регина запросто согласилась бы сунуть в отцовскую сумку переданный ей «сувенир», понятия не имея, какую свинью тем самым подкладывает любимому папочке. Могла она совершить это и вполне осознанно, поскольку человек, все помыслы которого сосредоточены на получении очередной дозы, способен на все.
Как же добраться до этого пресловутого Валентина, чья личность вызывала у Громова все возрастающий интерес? Возвращаться к Регине и задавать ей какие-либо вопросы было занятием абсолютно бесперспективным. Дожидаться, пока она очнется и станет вменяемой, можно было до утра. И тогда Громов спросил самого себя: каким образом Валентин или кто-то другой контролировал семью Северцевых, дожидаясь удобного случая? Мог ли тот же Валентин ограничиваться отрывочными сведениями о предстоящих рейсах летчика, получаемыми от его жены и дочери? Не лучше ли пользоваться более надежными источниками информации?
Еще до того, как в голове Громова сформулировались мысленные ответы, он протянул руку к простенькому телефонному аппарату, стоявшему на тумбочке в прихожей. Приборов для прослушивания за последнее время изобрели множество, но так и не придумали ничего проще, экономичнее и надежнее старого дедовского способа находиться в курсе событий. Микрофончик, установленный в телефоне, не требует специальной подпитки, а кроме того, позволяет слушать как разговоры в помещении, так и те, которые ведутся с внешним миром. Было бы странно, если бы Валентин Мезенцев, попав в дом Северцевых, не установил здесь первым делом неприхотливый «жучок».
Так оно и оказалось. Бегло осмотрев начинку трубки, Громов заговорщицки подмигнул своему отражению. Находка его обрадовала. Он шел по верному следу, и расставленная ловушка лишний раз подтверждала это. Оставалось лишь заманить в нее тех, кто ее установил.
Громов перебрал в уме несколько телефонных номеров, отложившихся там случайно, и остановил выбор на журналисте Балаболине. Сам по себе борец за свободу печати его мало интересовал. В данном случае от Балаболина требовалось лишь одно: не бросать трубку раньше времени и худо-бедно поддерживать с Громовым хоть какое-то подобие диалога. При этом было совершенно не важно, поймет ли он, о чем, собственно, идет речь. Главное, чтобы это правильно восприняли те, кто занимался прослушиванием телефона Северцевых. Представление разыгрывалось специально для них. И гарантировано им было все что угодно, кроме приятного времяпрепровождения.
* * *
Двадцатишестилетний Дмитрий Викторович Балаболин, известный читателям под псевдонимом Москвин, страдал в первую очередь от острого и продолжительного приступа самобичевания, затем – от ревности и только в самую последнюю очередь – из-за похмелья. Неравный поединок с зеленым змием, начавшийся после допроса в застенках Лубянки, свалил его примерно в пятом часу дня, и теперь, кое-как оклемавшись, журналист чувствовал себя совершенно усталым и разбитым. Правильно он сделал, что не вернулся сегодня в редакцию. Еще растрепался бы по пьяни о своем позоре. А так только он сам знает, чего стоит. Переживать унижение в одиночку легче, хотя все равно противно.
– Дрянь! – сказал Балаболин, уставившись на ополовиненную бутылку водки, водруженную на кухонный стол. – Дрянь такая!
Имелся в виду не напиток, к слову говоря, качества действительно неважнецкого, и даже не сам Балаболин, а его законная супруга, полноватая тридцатилетняя бабенка с разными по объему грудями и родимым пятном на интимнейшем месте. Себя ненавидеть трудно. В подобных ситуациях удобно использовать в качестве объекта ненависти собственную супругу.
Сегодня после полудня Балаболина прилетела из Стамбула с пятью неподъемными баулами, в которых был привезен стандартный набор челночницы среднего пошиба, базирующейся на мелкооптовом рынке. Пока она смывала с себя пыль дальних странствий, успевший причаститься Балаболин на скорую руку досмотрел ее личные вещи и сделался желт лицом, обнаружив в косметичке упаковку презервативов. Окончательно его добило отсутствие одного изделия, наводившее на самые мрачные предположения.
Учиненный Балаболиным допрос длился примерно шесть минут. Уже на второй супруга продемонстрировала, как удобно хранить свернутые трубочкой купюры в презервативе, и даже не поленилась показать, куда именно она прячет незадекларированную валюту при прохождении таможенного контроля. С 15.04 до 15.07 Балаболин с непроницаемым видом выслушивал пояснения по этому поводу, в семь с половиной минут четвертого кивнул, как бы соглашаясь с услышанными доводами, а в следующую секунду опять преисполнился сомнений и неожиданно ударил жену сначала по левой скуле, а потом по правой.
Теперь она находилась у сестры, к телефону подходить отказывалась, а посему накопившиеся вопросы Балаболин мог адресовать лишь стенам своего жилища – любой на выбор. Чем он и занимался сегодня весь день, нанося непоправимый вред своему организму и центральной нервной системе. Продолжительный послеобеденный сон Балаболина тоже нельзя было назвать оздоровительным. Но вместо того чтобы основательно поужинать или хотя бы попить чайку, он влил в себя остатки водки и принялся гримасничать, вцепившись пальцами в столешницу.
За этим занятием и застал его телефонный звонок.
– Да! – просипел он в трубку, кое-как переборов подступившую к горлу дурноту.
– Балаболин? – поинтересовался смутно узнаваемый мужской голос.
– Ну? – этим вечером обычно речистому репортеру было проще всего изъясняться короткими, односложными словами, лучше даже междометиями.
– Я ее нашел, – заявил мужчина.
– Кого? – Балаболин в замешательстве отнял трубку от уха и посмотрел на нее, словно надеясь разглядеть сквозь дырочки говорившего. Не разглядел. Возвратил трубку в исходное положение.
– Сам знаешь, кого, – донеслось оттуда. – Она сейчас не в лучшем состоянии, но скоро будет готова давать показания.
– Показания, – повторил Балаболин. Ему вдруг вспомнились всевозможные истории про белую горячку, приключающуюся с теми, кто пьет в одиночку. Раньше эта тема казалась смешной. Сегодня был совсем другой случай.
– Вот именно, – продолжал незнакомец тоном, не терпящим возражений. – Передай по своим каналам, чтобы за нами подъехали часика через два. Я пока обыщу тут все для порядка.
