— Да. Потому что я не обманываю — ни ее, ни себя. Мне первым поездом в Лондон ехать, забыл в офисе кое-какие бумаги. Крюк невелик, составишь компанию?
72
— Коньяк… — Ноэль возвращается в машину, бросает на заднее сиденье папку. — Я чуть в офисе не заснул. Коньяк подкосил… Ничего не соображаю. Давай возьму тебе комнату в отеле. Тут недалеко. «Таверна Трех Ступенек».
— Ноэль, что я дома скажу?!
— Что осталась у подруги. — Молчание. — Страхи? Ладно, поехали.
73
— Франсуа? Добрый вечер. Это Денис. Спасибо, что подвезли Марину. Не подвозили? А, значит, я ошибся — это был другой Франсуа. Пойду его поблагодарю. Всего хорошего.
74
— Ты эгоистка, Марина. Я бы никогда так с тобой не поступил. Никогда, понимаешь? Непонятно, как я до дома живым добрался.
В отель зашли двое, попросили ключ. Дала, не отрываясь от трубки.
Ноэль вернулся из Лондона, но не звонил. Теперь ясно почему.
— Ты ни о чем не думаешь, кроме себя и своих проблем. И идеально подходишь этому своему Денису.
Вошли еще двое. Попытались что-то спросить — знаками показала: ждите.
— Ноэль! Что ты хочешь сказать?
— То, что тебе лучше оставаться там, где ты есть. Это твое место.
Двое разглядывали рекламные проспекты.
— То есть между нами все кончено?!
Двое оглянулись.
— Кончено? Что кончено? — Усмехнулся. — Разве между нами что-то было?
Двое смотрели на нее, но ей не было стыдно реветь.
75
— Ксень, он не простит. Сказал на днях: «Ты идеальная». С улыбкой, но без ехидцы. И тут «идеальная» оказывается…
— Ага, он идеальный! В сорок два — ни семьи, ни близкого человека.
— Он просто очень требовательный. К себе и другим.
Ксения хмыкнула:
— Про Дениса ты то же самое говорила. Не устала от требовательных?.. Чем разговор-то закончился?
А ничем. В голове каша — ищешь в ней французские слова и не находишь. Забыла их все, напрочь. Захлебываясь в этой каше, нащупала, уцепилась: “plus tard”, «позже». Он спросил: «Что позже?» — «Позже…» — «Перезвонить позже? Когда?» — «Позже…» И трубку положила.
— Марин, попроси, чтобы подменили, и приезжай. Куда тебе сейчас за стойкой сидеть. Только ливень страшный… Зонт есть?
Это была пятница, у Бена начался его шаббат, но он приехал.
В дверь они вошли друг за другом — Бенжамен и Ноэль.
76
Дождь падал стеной — дворники еле справлялись. Она молчала, вжавшись в кресло. Когда проводила по глазам тыльной стороной ладони, Ноэль повторял: «Ну что ты плачешь?»
— Ты прости. Я так долго жила в эгоистичном мирке. Денис спокойно съедает последнее яблоко, и я научилась.
Под мостом дождь прервался и снова обрушился, как выехали.
— Моя бывшая подруга тоже «ела последнее яблоко». Два года были вместе.
— Вы жили в доме с лифтом?
— Нет. Ей от меня на работу было на полчаса дольше ехать… Мы не вылезали из ресторанов, она ни разу не предложила: давай я тебе приготовлю.
— И ты с ней оставался!
— Сестра погибла, стало не до выяснений отношений. — Съехал с трассы. — И потом, я уважал ее. Она перенесла операцию, могла бы не работать, сидеть на дотациях, но не захотела.
— Француженка?
— Вьетнамка. Мы и разошлись, потому что Лин вечно по-азиатски отмалчивалась, я устал в закрытое лицо стучаться. — Выключил мотор. — Держи зонт. Я так добегу.
77
Маринка позвонила в соплях — с Буратиной поссорилась. Ревет в три ручья: «Ну скажи что-нибудь!» Сказал: «Сочувствую». Ловко она подстроила — якобы Бенжамен подменить попросил и передумал. Последовал ответ: «Тебе на меня наплева-ать!» Хотел уточнить: «Тебе на меня тоже», — но не стал. Просто спросил: «У тебя всё?»
78
Круглые столы, глубокие диваны полукружьем: сидишь в этакой мягкой корзине. Никого. Сквозь стеклянную стену виден — далеко внизу — подсвеченный бассейн: он при отеле, как и ресторан. Бирюзовая вода, несколько пловцов снуют по дорожкам. Марина едва пробует рыбное филе, даже на вид нежное, — сворачивается комочком на диване.
— А мама Клелии, она откуда из России?
Хорошо говорить на «посторонние темы», следить за человечками-головастиками. Она соскучилась по Ноэлю за его три дня в Лондоне. Денис впервые не стоит за спиной, чувство вины ушло. Таким безразличным голосом заявил: «У тебя всё?»
Ноэль сидит вполоборота, подвернув под себя ногу.
— Она из Туркменистана, там русских притесняют: попросила здесь убежище. Но она только наполовину русская, отец у нее туркмен.
— Азиатка… Вот почему ты не смог мимо пройти.
Ноэль пожимает плечом:
— Красивая, но поступает некрасиво. Подстроила беременность…
— Может, ей хотелось простого женского счастья?
— Денег ей хотелось. — В голосе у Ноэля не было злости, одно удивление. — Пришла в дом к родителям, решила, что получится его к рукам прибрать. Она с другом жила, русским. Они как-то поссорились, и он явился ко мне с откровениями. Она целый план разработала: выйти за меня замуж, получить семейный вид на жительство, развестись и потребовать свою долю. Идея с беременностью — это был для него перебор. Но она заявила, что на мои алименты они будут жить, не работая, а ребенок может многое унаследовать.
— Ты уверен, что ее друг не наболтал лишнего?
— Я сам не верил. Он завелся, сказал: «Выходи из машины, докажу, что это правда». Разогнался и врубился в дерево. Разбил свой «ситроен». Вышел, говорит: «Теперь веришь?»
Марина улыбнулась:
— Это по-нашему.
Ноэль помолчал, глядя на бирюзовую воду бассейна.
— Я не жалею. У меня прелестная дочка. Кстати, убежище Анне предоставили, брак не понадобился.
— Ее зовут Анна?..
— Аннагуль. — Помолчал. — Я на нее зла не держу. Она по-своему несчастна.
Свет в бассейне погас. Ноэль смотрел на темную воду пустыми глазами, и Марине остро захотелось, чтобы он вернулся.
— Если бы ты женился на ней, она стала бы Анна Дель Анна.
— Да, это был один из аргументов. Она говорила, что хочет на мою мать походить, которую как раз и зовут — Анна Дель Анна. У родителей с этим романтическая история связана.
Пока официант нес счет, Марина произнесла, глядя в сторону:
— А я ведь якобы на работе. Ты мог бы остаться со мной до утра? — Столкнулись глазами. — Нет, просто побыть вместе.
Еще не отошла от страха его потерять. И у Корто безразличный голос.
79
Около полуночи надумал Маринке позвонить — узнать, очухалась или всё сопли жует. Итальянец морочит ей голову в надежде перепихнуться, надо быть двенадцатилетней целкой, чтобы этого не понимать. Но «сопли» могут пойти ей на пользу — а то живет в своих картинках, мультиках и замках воздушных. Жизнь, она с пустыми глазами.
Выключила мобильный — никак от Буратины шифруется. Позвонил в отель.
80
Утро. Из окна в ванной комнате виден бассейн, кишащий «головастиками». Приятно воду не экономить, дома-то все на счетчике. Теплые струйки по телу…
В дверь стукнули. Ноэль заглянул — высунулась из-за занавески.
— Марина, тебе знаком этот номер?
— Это… наш домашний телефон…
— Твой муж звонил моим родителям.
81
— Я что говорю? Ночевала у подруги?
Ноэль сидел на кровати, обернувшись одеялом.
— Так ты “homo crichicus” или верная жена?
Сказала ему: я хомо кричикус, человек кричащий. Только не докричишься до Дениса.
Сердце ходило ходуном, начнешь ловить руками, сразу и не поймаешь.
— Так тебе там плохо или хорошо? Если плохо — зачем врать, а если хорошо — зачем ты здесь?
Не к месту эти умствования. Включила телефон — там сообщение на автоответчике. Прослушала, перезвонила. Денис трубку не снял.
82
Все так весело начиналось.
Выбирали комнату: Ноэль прислушивался, браковал: «Дорога!», «Кондиционер слышно!», «Тут… нет… я еще раз послушаю в предыдущей!» Марина, с детства жившая в квартире окнами на трассу, смеялась.
Он казался таким нужным. Его тепло ей было как запах скумбрии оголодавшему коту: за хвост тащи — не оттащишь от сумки. Орет и цепляется.
В темноте забралась под одеяло. Ноэль обнял:
— Ты одета?!
— Ноэль! Мне нужен ты, а не…
— …мой шлэн?
— Что?!
— Шлэн. Так говорят по-русски? Меня Анна научила.
Фыркнула. Помолчали. Ноэль снова заговорил.
— Все-таки я хочу тебя. Но никогда не понимал — как можно настаивать. Женское тело — как рояль: станешь лупить по клавишам — музыки не будет.
Музыки не было. Вернее, это была другая музыка. Другие инструменты.
