Знаменитая оранжерея, которая на самом деле была рестораном, находилась совсем недалеко от Пушкина, тут же в переулках. Большая угловая стеклянная веранда, парадный подъезд со ступеньками. Метров на пятьдесят в обе стороны не припарковаться – все заставлено напрочь огромными блестящими машинами. Тут тебе и джипы разных сортов, тут и лимузины. Возле некоторых тоскливо топтались плечистые молодые люди.
Наш джип остановился вторым рядом, шофер выскочил, обежал и открыл дверцу сперва мне, а потом хозяину. Мы выгрузились и прошествовали в заведение.
У входа нас встретил элегантный метрдотель, учтиво поздоровался по имени – не со мной, естественно, а только с Василием – и вызвал официанта, который проводил нас к столику в центре зала, во втором ряду от окна. Надо сказать, народу в заведении было немало, свободных столиков я заметила только два или три, да и свободными они оставались недолго. Контингент, насколько я смогла понять во время короткого дефиле, был примерно тем же, что и в недоброй памяти ночном клубе – несимпатичные мужики в дорогих костюмах, разбавленные прелестными блондинистыми русалками. Все явно были знакомы со всеми. Василий, проходя, здоровался то с одним, то с другим, а русалки посылали ему воздушные поцелуи. Меня же, что неудивительно, окатывали суровыми взглядами прищуренных в скрупулезнейшей оценке глаз, от которых, честное слово, хотелось прикрыться сумкой «Биркин», как щитом.
Я и без того любила свою сумку – она знаменовала собой мою новую жизнь. Можно сказать – почти заменила. Была жизнь, осталась сумка. И я уж точно ценила ее (сумку, а не жизнь) – еще бы, за такие-то деньги. Но теперь, в Москве, я оценила ее стократ. Здесь это было больше, чем деньги, больше, чем новая жизнь. Это явно был Символ. Вроде тайного масонского знака. Только вот я еще не понимала, что конкретно это должно символизировать. Но, усаживаясь за столик, я не стала запихивать сумку вниз, а аккуратно посадила ее на соседнее кресло. Вынудив тем самым Василия сесть не рядом со мной, а напротив. Что тоже было само по себе неплохо. На всякий случай.
На нашем столике стояло несколько цветов в изящной вазочке – очевидно, символизирующих собственно оранжерею. Загадочное название, из-за которого я, можно сказать, тут и оказалась, пока оправдывало только это, да еще плетеные спинки стульев, обтянутых холстиной. Ну и, с натяжкой, большая стеклянная веранда с видом на забитый машинами тротуар. Оглядевшись, я заметила еще несколько букетов на стенах. Ну что ж.
Нам принесли меню. Официант, уже другой, интимно наклонившись к моему спутнику, что-то обсуждал с ним вполголоса. Не иначе, согласовывали напитки. Поскольку я все равно решила ничего спиртного не пить, то и не пыталась вникнуть в эту беседу, а раскрыла кожаную папку со «списком блюдей», то есть меню. С «блюдями», не включенными в список, здесь все, как я уже успела заметить, обстояло отлично.
Меню было, мягко говоря, эклектичным. Набор классических салатов, включая непременный «Цезарь» и креветки с рукколой, какая-то фуа-гра в трюфелях и крутонах, что-то еще непроизносимо французское... И тут же, рядышком, в горячих закусках – драники из кабачков и картошки. Рядом с супом прентаньер мирно соседствовала похлебка из молодого щавеля. Почему-то это было трогательно.
Я задумалась. Охоту к экзотике и изыскам мне вполне отбил эксперимент в предыдущем хваленном Дашкой кафе. Если у них считается возможным даже лосося подавать размороженным, то страшно подумать, что эти люди могут сделать с гусиной печенкой. Заказывать суп по понятным причинам мне показалось неэтичным. Плотно наедаться каким-нибудь мясом, которое было представлено в изобилии, не хотелось, учитывая позднее время. А просить драники было как-то обидно. Ну в самом деле – стоило идти в самый модный ресторан, чтобы есть драники. Драники надо жарить дома на кухне, брызгаясь маслом во все стороны, и поедать тут же, с пылу с жару, чтобы сметана текла по подбородку...
Я вздохнула и выбрала креветки с рукколой. Проверенная классика никогда никого не подводила. Возьму потом еще штрудель на десерт, вот и будет мне счастье.
Закрыв меню, я положила его на стол и увидела, что мой кавалер с неподдельным интересом наблюдает за мной со своей стороны стола. Я ответила ему вопросительным поднятием бровей – дескать, что, мол? Он пожал плечами.
– Забавная ты все-таки ужасно. Совершенно ни на кого не похожа.
Ага. Экзотическое животное. Обезьяна редкого вида. И опять на ты. Впрочем, да, на это я же уже согласилась, пусть живет.
– Что же во мне такого забавного?
– Да вот я сам стараюсь понять. Но не могу. Ты чем занимаешься-то?
– В смысле?
– Ну, по жизни что делаешь?
– А, это. Ничего. Я домохозяйка. А вы кто?
– Вот те раз. Я ж визитку давал – там все написано.
Упс. Там, конечно, было написано про банк, но чтоб я знала, что это значит. Банк, насколько мне известно, предприятие крупное, там тьма народу работает.
– Да-да, конечно. Я помню – банк. Вы работаете в банке. А чем конкретно вы занимаетесь?
– Да неважно. Ну там, всякое помаленьку, долго рассказывать. А что ты в кабаке тогда делала?
Интересно, это допрос или такая манера поддерживать светскую беседу? В Америке я бы точно проголосовала за первое, но тут, наверное, надо быть проще. Тем более, что и сама не очень-то красиво выступила с этой визиткой... И я ответила правду.
– От пластической операции отходила.
Василий чуть не подавился куском рогалика.
– Не понял. Это как?
– Да вот так, – и рассказала историю в подробностях.
К концу рассказа он откровенно ржал в голос. За это время у нас успели принять заказ, принести бутылку вина, графинчик водки и нечто загадочно-корявое на маленьких блюдцах. «Комплимент от шеф-повара».
– Ну ты даешь, – махал руками Вася, слушая мои мысли по поводу салфетки. – А тут еще я с этой... В жилу попало... Мне еще, можно сказать, повезло, что ты меня только супом... А могла бы ведь и чем покруче приложить...
Я вежливо улыбнулась. Пусть опасается.
Нам принесли заказ. Салат, вопреки моим опасениям, оказался совсем неплох, креветки отчетливо различались, и я было погрузилась в еду, как вдруг...
Подняв случайно глаза от тарелки, я увидела прямо напротив себя, в глубине зала, Дашку собственной персоной. Она стояла, прислонившись к стене, и глядела на меня в упор. Заметив, что я тоже ее зафиксировала, она резко мотнула головой в сторону, явно делая мне знак, и ушла. Посмотрев, куда она направилась, я обнаружила там характерный указатель с дамской фигуркой. Я с сожалением отложила вилку, взяла сумку и поднялась.
– Я сейчас... На минуточку.
В туалете Дашка накинулась на меня прямо у двери.
– Ну ты даешь! Это надо же! И молчала, главное! Как тебе хоть это удалось-то? – она почти кричала, но при этом почему-то шепотом, и это слегка пугало.
– Даш, да подожди ты. Что удалось?
– И еще скромничает! Да Редькина подцепить, вот что! А я еще думаю, что ты меня спрашиваешь про «Оранжерею»? И тут как раз возможность подвернулась, дай, думаю, схожу. И точно! Ну рассказывай!
– Да нечего рассказывать, Даш. Ну мужик, познакомились в ресторане, я его супом облила, он меня поужинать пригласил... В каком-то банке работает.
– Да неужели? И в каком же? – спросила Дашка как-то уж больно язвительно.
Я выкопала в сумке визитку.
– Вот, смотри сама. Каппа-банк какой-то, – пожав плечами, я протянула Дашке карточку.
– Балда ты, – горячо вскинулась Дашка в полный голос, но тут же осеклась и снова зашептала. – То есть, извини, конечно, теть Лиз, но на самом деле. Это не какой-то, это огромный банк, очень известный. А он – его хозяин. По крайне мере один из. Вполне так себе средний олигарх, без дураков. Да у нас каждая девочка за честь считала бы. Он еще и широкой души к тому же... Что ты там про суп сказала?
– Да неважно, – отмахнулась я. – Я же не знала. Ну и что теперь?
– Как то есть что? – удивилась Дашка. – Уж поймала удачу, так держи. И пойдем лучше отсюда куда-нибудь, а то, знаешь, тут у каждой стены три уха.
Я обернулась и только тут заметила, что небольшое помещеньице туалета и в самом деле было, пожалуй, перенаселено русалками. Кто-то не спеша красился у зеркала, кто-то плавными движениями, как в замедленной съемке, расчесывал белокурые пряди, кто-то курил, кто-то задумчиво сушил под феном ладошки с длинными ногтями – и все напряженно вслушивались.
Мы вышли за дверь и забились в какой-то закут между кухней и мужским сортиром.
– Ну так что, Даш?
– Что-что. Повезло тебе, даже удивительно. Ты давай, не упускай. Главное, веди себя правильно.
– Правильно – это как?
– Ну – как? Я ж тебе не расскажу тут, у туалета. Это долго, это мы потом. Но главное – ты с ним не спорь. Соглашайся со всем, улыбайся и кивай.
– Ну вот еще. А если он будет какую-нибудь чушь пороть?
– Ну и что? Какая разница-то? А ты кивай и думай о своем.
