Официантка подала мне кофе, и я еще заказал кучу блинчиков размерами с доллар и сосиски. Гордон отказался.
– Я уже завтракал.
Когда официантка отошла, я спросил его:
– В каком мы положении? Он закурил.
– В одном смысле нам повезло. Обвинение в убийстве нам не угрожает.
– Не угрожает?
– Нет, – ответил он. – По законам штата Калифорнии несовершеннолетний, который совершил уголовное преступление, не может быть судим по законам, применяемым к взрослым преступникам. Особенно справедливо это по отношению к правонарушителям, не достигшим шестнадцати лет.
– Так как же выясняют вину и определяют наказание для детей?
– Снова должен подчеркнуть, что в данном случае закон идет нам на пользу. Не существует такого понятия, как наказание детей. В Калифорнии считают, что ребенок не может нести ответственности за свои действия, даже если вина доказана. Вместо этого во время слушания дела в суде для несовершеннолетних идет поиск наилучшего решения ситуации, которая обеспечит социальную реабилитацию ребенка и возвращение его в нормальное общество. – Он улыбнулся. – Не слишком ли много по адвокатской привычке я говорю? Я покачал головой.
– Я внимательно слушаю вас. Продолжайте.
Вернулась официантка с моим завтраком. Прежде, чем продолжить, Гордон подождал, пока она отошла.
– Суд должен определить, какой режим содержания в наилучшей степени будет отвечать интересам и благополучию ребенка. Будет ли он находиться у одного или у обоих родителей, если так сложится ситуация, или в доме-интернате; в таком исправительном учреждении как Лос-Гуилкос или даже в больнице или психиатрической клинике, если необходимо. Но решение принимается только после тщательного изучения дела. В том случае, если суд решит держать ее в заключении, Дани могут послать в Калифорнийский центр по приему молодежи в Перкинсе, где она будет подвергнута глубокому психологическому и психиатрическому обследованию.
– Что это значит?
– Одну вещь надо твердо усвоить, – быстро ответил он. – Если вы лелеете надежду получить Дани под свою опеку, с ней необходимо расстаться. Суд никогда не позволит ребенку покинуть пределы штата.
Мы посмотрели друг на друга. Наконец я понял, на каком я свете. Мне ни в коем случае не позволят взять на себя заботы о Дани. Я постарался придать голосу бесстрастные нотки.
– Значит, я ее не получу, – сказал я. – А кто ее получит?
– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что суд решит вернуть ее Норе. Остаются три возможности – ее бабушка, определенный судом интернат и Лос-Гуилкос. Думаю, что нам удастся избежать интерната. У бабушки Дани масса преимуществ.
– Значит, решение будет только в пользу или старой леди, или заведения?
Он кивнул.
Я покончил с последним блинчиком и попросил принести еще кофе.
– И как, по вашему мнению, развернутся события?
– Вы хотите услышать мое откровенное мнение?
– Да.
– Я бы поставил десять против одного за то, что она попадет в Лос-Гуилкос.
Несколько секунд я молчал. Мысль о Дани, которой придется долгие месяцы, может быть, даже годы провести за колючей проволокой была нестерпима.
– Что мы должны делать, чтобы избежать этого? Гордон пристально посмотрел на меня.
– Мы должны доказать, что способны дать Дани все, и даже больше того, что она получит в исправительном заведении. Это означает непрестанный контроль за ней, посещение школы, религиозное образование. Если необходимо, анализ и психотерапия. И постоянный контакт с инспектором по надзору, который будет контролировать ее.
– Зачем это, если Дани будет под присмотром бабушки?
– Потому что доверять будут только мнению полиции. Она все время будет находиться в ведении суда, пока тот не сочтет, что она больше не представляет собой социальной опасности.
– И сколько это продлится?
– Предполагаю, что она будет под присмотром суда до восемнадцати лет.
– Любому невыносимо столько времени жить под микроскопом. И тем более ребенку.
Он как-то странно посмотрел на меня.
– Она убила человека, – сказал он. – И от этого уже никуда не деться.
Он был предельно откровенен.
– Что я могу сделать, чтобы помочь ей?
– Я думаю, что вам необходимо быть в Сан-Франциско, пока суд не вынесет решение по делу Дани.
– Это невозможно, – сказал я. – Суд может длиться бесконечно.
– Это не суд в привычном смысле слова, полковник. Собравшееся жюри будет решать, признать или отвергнуть вину. Закрытое слушание перед лицом судьи, в присутствии непосредственных участников. Даже полиция и окружной прокурор не участвуют в таком слушании, если их специально не приглашают высказать свое мнение относительно специфических деталей жизни и поведения ребенка. Дело будет рассмотрено достаточно быстро. Закон защищает детей от излишних проволочек. Если ребенка содержат под стражей больше пятнадцати дней и дело еще не рассмотрено, он подлежит немедленному освобождению.
– Откровенно говоря, – спросил я, – как долго это может продлиться?
– Решение о содержании под арестом или освобождении состоится в четверг. Через неделю будет судебное слушание. Примерно, через десять дней.
– Десять дней! – взорвался я. – Моя жена должна со дня на день родить! Почему мы должны ждать до вторника?
– Так уж положено, полковник, – терпеливо объяснил Гордон. – Вопросы содержания под стражей рассматриваются по вторникам, потому что в этот день судья занимается делами подростков. Конечное слушание назначается на неделю позже, чтобы за это время инспектор по надзору, как я уже говорил, мог тщательно исследовать каждый аспект этого дела. Это расследование важно для нас так же, как и для суда. Именно из этого заключения судья и принимает решение, если не считать таких сложных случаев, когда ему приходится направлять ребенка для дальнейшего изучения в Перкинс. Наша обязанность будет убедить суд, что в интересах и Дани, и штата лучше всего было бы передать ее на попечение бабушки.
– Для чего же я тут нужен? Я ничем не могу убедить окружающих, что Дани необходимо передать бабушке.
– Не согласен, полковник. Вы можете сыграть решающую роль, просто указав, что и вы так считаете – это будет наилучшим выходом для вашего ребенка.
– Ну да, – с сарказмом сказал я. – Так к моим словам и прислушаются. Многого стоят мои слова. На них даже пива не купишь, если не бросишь квотер.
Он посмотрел на меня.
– Вы недооцениваете себя, полковник. Ваше слово может оказать решающее значение. Люди не так легко забудут, как вы служили стране.
– Вы хотите пустить в ход мои лавры героя войны?
– Все, что может пойти на пользу дела. И это уже сработало на нас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
