Один из ставней громыхнул по стене. Она подошла к окну, чтобы навести порядок, и увидела вдали фигурку Андрополуса, бредущего по направлению к поместью, к могиле Лукреции. «Лукреция, – прошептала Анна, – возьми меня к себе! Я не хочу умирать, но ведь и ты не хотела!»
Надгробный камень стоит рядом с часовней, возле дерева, на том самом месте, где смерть настигла девочку. Только Андрополус навещает могилу. Обычно он пробирается туда ночью и до рассвета сидит рядом с холмиком, прислонясь к стволу старой оливы, а вот сегодня отправился еще до наступления темноты.
Анна положила миф об Орфее и Эвридике обратно в сундук и решительно раскрыла фолиант «О природе». Шестнадцать лет она не держала его в руках, но телячья кожа переплета была по-прежнему мягка под рукой, пергамент страниц цел и буквы нисколько не выцвели.
Название первой главы: «Каталог красящих растений». «Без посредства алунита окраска тканей и кож растительными веществами недолговечна». Знакомые латинские названия: flos, folium, fructus, herba, lichen, lignum, radix[30]… Багрец из кошенили, из красных личинок, именуемый «кровь святого Иоанна»… Кошениль доставляют из Палестины. Личинки предварительно следует тщательно высушить… Марена, Rubia tinctorum, содержит красящее вещество ализарин, или пурпурин…
Следующая глава была целиком посвящена серовато-белому минералу, залежи которого можно отыскать только в Азии, алуниту, или, как его еще называют, квасцовому камню. Он придает растительной краске прочность и глубину.
Алунит ввозят из Турции, это она и раньше знала. В Смирне, говорят, есть мастерские, в которых из камня получают квасцы.
До того как Анна попала в монастырь Ноннесеттер, ее вообще не интересовали минералы, применяемые при окраске растительными веществами. Она ведь всегда пользовалась улиточной слизью, при этом никакие добавки не нужны, и только в красильне обители впервые увидела, как сестры протравливали шерстяные нитки в кислом растворе, добытом из сланца. Шерсть при этом становилась темно-коричневой, потому что в сланце содержится много железа, от этого и цвет такой.
Читая в монастыре книгу, с трудом разбираясь в малопонятной тоща еще латыни, Анна натолкнулась на изображение растения, любящего кислую почву. Там, где оно произрастает, можно найти в земле квасцовый камень, в котором железа почти нет. Она бросилась к монахиням в красильню: а что как поискать эту траву по берегам Бергенфьорда? Вдруг удастся найти алунит? Они облазали все окрестные скалы, но редкостного растения не увидели, зато набрали полные корзины дубовой коры, вереска и мха – ими тоже можно неплохо протравливать нитки, если добавить мыла. Это было шестнадцать лет назад. До того как она вышла замуж за Лоренцо, до того как родилась Лукреция.
Вспоминая о былом, Анна продолжала листать страницы. Вот же он, тот рисунок! Она внимательно вгляделась. Кажется, это растение вживе встречалось ей где-то в долине Орсия! Но где?
Анна стала читать дальше. «Белый камень алунит содержит в своем составе окись калия и глинозем. Хорошо растворяется в воде. При нагревании раствора выделяется большое количество квасцов. Если протравить ими нити, окраска будет глубокой и долговечной».
Она на миг оторвалась от книги. При нагревании… А до какой температуры? На чем? Может быть, на горячих углях?
«Раствор проще и лучше всего выпаривать на солнце».
Анна вскочила, подбежала к окну, с грохотом распахнула ставни. Со двора послышались недоуменные возгласы. Ну и пусть думают, что она сошла сума. Подставив лицо заходящим лучам, Анна смеялась от переполнившей ее радости.
Все дело в нем, в солнце. Оно превращает улиточную слизь в пурпур, оно преобразует камень в соль прочно связующую краску с нитками. Солнце – отец всех красильщиков и красильщиц!
Анна молитвенно сложила руки и вознесла благодарность небесам. Узница ощутила себя свободной, в ней снова проснулась неуемная жажда жизни. Она была счастлива.
Солнце зашло за Амиату, вечер входил в свои права. Ветер утих, слышалось негромкое блеянье овец. Анна снова села с книгой у очага. Она найдет это растение, Господь не оставит ее.
Не оставит? Сомнения опять охватили Анну Просторная опочивальня показалась узкой сырой кельей. Недаром приснилось однажды, будто она заперта в темном шкафу. Посмотри правде в глаза: нет в Италии алунита. Так и будешь жить, всеми забытая, в одиночестве, иногда – впроголодь, отдавая скудные куски Андрополусу, как Лиам делился последним со своей собакой. В венецианском зеркале отразилось лицо женщины со впалыми щеками, сероватой кожей, волосами, потерявшими блеск. Неужели это она – баронесса Анна? Лучше уж совсем не смотреться в зеркало. В Италии алунита нет, хватит обманывать себя. С каждым днем стены комнаты будут все теснее смыкаться вокруг.
Анна сидела не шевелясь, забыв о том, что огонь в очаге надо поддерживать. Сил не было, клонило ко сну.
Она проснулась поздней ночью у слабо мерцающего затухающими углями очага, пробудилась от далекого отчаянного крика. Приснилось или в самом деле кто-то кричал? Книга, открытая на странице с рисунком, лежала у нее на коленях.
Снова послышался крик. Она узнала голос Андрополуса. Душераздирающий вопль, словно долго сдерживаемая боль вырвалась наконец наружу. Это кричит ее отчаяние, отчаяние Лиама, отчаяние Лукреции. Это кричит Андрополус.
Анна открыла окно. На долину наплывала мгла. Отчаянный голос смолк, будто его и не бывало. Звук заглушила тишина, поглотил сумрак, который сильней человеческого крика.
Но голос прозвучал не зря. Навстречу ему открылись тайные закоулки памяти, и перед глазами Анны возникли холмы Тольфы, что чуть к северу от Чивитавеккьи.[31] Именно там средь белесых камней видела она растение, изображенное в книге.
Порошок мелко раздробленного белого камня, говорил ей Андрополус, останавливает кровотечение. Он всегда на всякий случай носит при себе полученную еще от отца в Константинополе маленькую коробочку с этим снадобьем. Такая полезная соль на раны. Называется – алунит.
– Андрополус! – крикнула Анна изо всех сил.
Эхо повторило ее зов, вернуло его обратно.
Никакого иного ответа не было.
* * *
В то самое время, когда Анна читала книгу «О природе», приходской священник поднимался на осле к Рокка-ди-Тентенано, чтобы там повеситься.
Он больше не пастырь, Папа Римский нашел для него иное занятие.
– Тебе более пристал чин стража, чем сан священнослужителя, – сказал Пий Второй, – отныне ты будешь охранять плотину, а не души ближних своих.
Долина Орсия станет озером, так хотят Бог и Папа Римский, и озеро будет давать людям пищу.
Но падре не желает больше быть сторожем! У сторожа нет власти над людьми. О, как ясно он понял это в тот теплый весенний мартовский день, когда увидел Анну в объятиях проклятого архитектора! Росселино, значит, может делать, что хочет, а он – нет? Но ведь и падре имеет право на любовь!
Поднимаясь по крутому склону, он с раздражением думал, что, прислушайся Папа Римский к его предупреждениям, мерзостного соития в крепости не произошло бы. Мужчина и женщина не превратились бы в четвероногое двуглавое чудище.
Раз-два – и Росселино опять в своей Флоренции. Получил, чего хотел, и убрался подобру-поздорову. Таковы мужчины, но падре не таков: если уж он любит, то любит, и его любовь чиста.
Он глянул на долину, на большое поместье Лоренцо, и засмеялся. Скоро замок станет островом. И Анна – островок, отторгнутый от Церкви. И он тоже. Она отлучена, он лишен прихода. Папа Римский обманул, не сделал епископом.
Правду сказать, поначалу падре был даже горд, получив важное поручение. Приятно стать стражем порядка, распоряжаться шестью солдатами, охранять плотину от возможного нападения бандитов, тех, кого именуют populo minuto, следить, чтобы мешки с песком не сдвигались с места и не разворовывались. Но чувство удовлетворения скоро прошло.
Перед отъездом Пия Второго из Корсиньяно в Рим приходской священник попытался было еще раз обратить внимание Папы Римского на трещины в стене церкви и назвал имя того, кто несет ответственность за строительную ошибку, чтобы не сказать – преступление.
Папа только отмахнулся, неприязненно скривившись:
– Мы сами решаем, кто виновен, а кто нет. От нас ничто не может скрыться.
Так ли это? Падре готов был поклясться, что стоит к истине ближе наместника Божьего» Хорошо хоть не назначили сборщиком трупов, караульщиком смерти, одним из тех, что под звон колоколов являются на восходе за свежими покойниками, очищая город от зловонных помет чумы. Обычно сборщики и сами долго не живут.
Что греха таить, он всегда боялся умереть. Постоянно остерегался, все время был начеку. Но после того как отлученная баронесса и архитектор осквернили Рокка-ди-Тентенано, страх исчез, сменившись обидой и гневом. Его отправили охранять плотину специально, чтобы удалить от Анны. Коли так, смерть предпочтительней жизни.
