— Мы не знаем, — тихо признался он.
17
Салливан Оби мчался на «Харлее» по Марсу.
В полночь, когда на небе сияла полная луна и перед ним простиралась рябая поверхность пустыни, Салливан представлял, что его волосы развевает марсианский ветер и красная марсианская пыль разлетается из-под колес его мотоцикла. Это давняя фантазия из детства, из тех дней, когда не по годам развитые братья Оби запускали самодельные ракеты, мастерили из картона космические корабли и носили скафандры из мятой фольги. Из тех дней, когда они с Горди были уверены, точно знали, что их будущее связано с небом.
«И вот куда привели эти великие мечты, — пронеслось в голове у Салливана. — Накачавшись текилой, ношусь по пустыне». Другой возможности попасть на Марс или на Луну у него нет. Вряд ли у него получится даже оторваться от этой чертовой стартовой площадки, наверняка он мгновенно разлетится на мелкие кусочки. Быстрая, красивая смерть. Черт возьми, это лучше, чем умереть от рака в семьдесят пять.
Резко затормозив — так, что его мотоцикл поднял клубы пыли, Салливан пристально посмотрел на «Апогей II», стоявший вдали, за песчаными барханами, залитыми лунным светом, он блестел, словно полоска серебра с направленным к звездам носовым обтекателем. Вчера они перевезли его на стартовую площадку. Неторопливая праздничная процессия — десяток сотрудников «Апогея», сопровождавших грузовик с платформой по пустыне, изо всех сил жали на клаксоны и барабанили по крышам автомобилей. Когда корабль занял нужное положение и на него устремились сощуренные от солнца взгляды, вдруг наступила тишина. Все знали, что это последний шанс. Через три недели, когда «Апогей II» стартует, он унесет с собой все их надежды и мечты.
«И мою жалкую тушу», — подумал Салливан.
Понимая, что он, возможно, глядит на свой будущий гроб, Салливан вздрогнул.
Он завел «Харлей» и с ревом понесся обратно на дорогу, подпрыгивая на дюнах и перелетая через ямы. Он мчался как угорелый, подгоняемый текилой и внезапной непоколебимой уверенностью, что он уже мертвец. Что через три недели корабль умчит его в небытие. До этого момента ничто не сможет тронуть или ранить его.
Перспектива смерти сделала его неуязвимым.
Салливан ускорил ход, летя по суровому лунному ландшафту своих мальчишеских фантазий. «Вот я еду на луноходе, мчусь через Море Покоя. Въезжаю на лунный холм. Взлетаю и мягко приземляюсь…»
Он почувствовал, что земля уходит из-под его колес. Почувствовал, что летит куда-то — «Харлей» рокочет под ним, а луна светит прямо в глаза. Он все еще парит. Далеко ли? Высоко ли?
Удар о землю был таким сильным, что Салливан, не справившись с управлением, отлетел в сторону, а «Харлей» рухнул на него сверху. Некоторое время он потрясенно лежал на земле, зажатый между мотоциклом и плоским камнем. «Чертовски дурацкая поза», — подумал он.
Затем на него обрушилась боль. Сильная и мучительная, словно его бедра превратились в осколки.
Издав крик, Салливан перевернулся на спину, лицом к небу. Луна продолжала светить, посмеиваясь над ним.
— Тазовые кости сломаны в трех местах, — сообщила Бриджит. — Прошлой ночью врачи наложили гипс. Сказали, что он будет прикован к койке по крайней мере шесть недель.
Касперу Малхолланду показалось, что его мечты лопаются словно воздушные шарики.
— Шесть… недель?!
— А потом ему предстоит курс реабилитации, это еще три или четыре месяца.
— Четыре месяца?!
— Ради всего святого, Каспер. Скажи что-нибудь пооригинальней.
— Мы пропали.
Он ударил ладонью по лбу, словно наказывая себя за дерзкие мечты о том, что у них все получится. Над «Апогеем» довлеет какое-то проклятие — оно вставляет палки в колеса, стоит лишь достигнуть финишной черты. Из-за него взрывались их ракеты. Сгорел дотла первый офис. А теперь оно вывело из строя единственного пилота.
Он мерил шагами приемную, думая: «Нам никогда не повезет». Они вложили в проект все свои сбережения, хорошую репутацию и тринадцать лет жизни. Господь подает им знак, что стоит отказаться от затеи. Сократить потери еще до того, как случится что-нибудь по-настоящему страшное.
— Он был пьян, — добавила Бриджит.
Каспер замер и обернулся к ней. Она стояла, сурово скрестив руки; ее рыжие волосы казались нимбом мстительного ангела.
— Так сказали врачи, — пояснила она. — Уровень алкоголя в крови ноль девятнадцать. Он был пропитан алкоголем, как селедка солью. Это не просто обычное невезение. Это наш дорогой Салли снова облажался. Единственное утешение, что ближайшие шесть недель он проведет с трубкой в члене.
Не говоря ни слова Каспер вышел из приемной, прошел по коридору и вошел в палату Салливана.
— Идиот, — сказал он.
Салли посмотрел на него стеклянными от морфия глазами.
— Спасибо за сочувствие.
— Ты не заслуживаешь сочувствия. До запуска три недели, а ты в пустыне откалываешь номера в духе Чака Йегера.[37] Что ж ты остановился на полпути? Размозжил бы себе башку. Черт, это бы ничего не изменило!
Салли закрыл глаза.
— Прости.
— Ты только и делаешь, что просишь прощения.
— Я все испортил, я знаю…
— Ты пообещал управляемый полет. Это не моя идея, а твоя. Теперь они ждут. Им это понравилось. Когда последний раз инвесторам нравилась наша затея? Все могло бы измениться. Если бы ты не взялся за бутылку…
— Мне стало страшно.
Салли говорил очень тихо, и Каспер решил, что он ослышался.
— Что? — переспросил он.
— Ну, насчет запуска. У меня было… плохое предчувствие.
Плохое предчувствие. Каспер медленно опустился на стоявший рядом стул, и весь его гнев мгновенно испарился. Страх — чувство, в котором человек признается неохотно. То, что Салли, регулярно навлекавший на них беды, признался в собственном страхе, потрясло Каспера.
Он проникся к нему сочувствием.
— Для запуска я вам не нужен, — сказал Салли.
— Ожидалось, что в кабине будет пилот.
— Ты можешь посадить на мое место чертову мартышку, и они ничего не заметят. Кораблю не нужен пилот. Ты можешь передать все команды с Земли.
Каспер вздохнул. Теперь выбора нет; это будет непилотируемый полет. Конечно, у них есть серьезное оправдание, но примут ли его инвесторы? Или решат, что программа «Апогей» скисла, что им не хватает уверенности и они не хотят рисковать человеческой жизнью?
— Думаю, я струсил, — тихо признался Салли. — Очень хотелось выпить прошлой ночью. Не смог остановиться…
Каспер понимал страх напарника, а еще то, что одно поражение неумолимо приводит к другому и так далее, пока не поймешь: ты полный неудачник. Неудивительно, что Салли испугался, ведь он перестал верить в мечту. В «Апогей». Возможно, они все перестали.
— Мы все равно можем осуществить запуск, — заметил Каспер. — Даже без обезьяны в кабине.
— Ага. Отправь вместо обезьяны Бриджит.
— А кто будет отвечать на звонки?
— Обезьяна.
Оба рассмеялись. Они походили на старых солдат, собиравших остатки веселья накануне поражения, в котором были уверены.
— Значит, мы сделаем это? — спросил Салли. — Запуск состоится?
— Для того мы и построили ракету.
— Что ж, ладно. — Салли глубоко вздохнул, и в выражении его лица мелькнула прежняя бравада. — Тогда давай все сделаем как надо. Пресс-релизы во все телеграфные агентства. Угощение с шампанским. Черт, пригласите моего братца-праведника и его дружков из НАСА. Если ракета взорвется на стартовой площадке, по крайней мере мы красиво выйдем из дела.
— Да. Красоты у нас всегда хоть отбавляй.
Они ухмыльнулись.
Каспер поднялся, собираясь уйти.
— Поправляйся, Салли, — пожелал он. — Ты будешь нужен нам для «Апогея III».
Бриджит все еще ждала в приемной.
— И что теперь? — спросила она.
— Запуск по расписанию.
— Беспилотный?
Он кивнул.
— Мы будем управлять кораблем из зала.
К его удивлению, она вздохнула с облегчением.
— Аллилуйя!
— Чему ты радуешься? Наш человек лежит в больнице.
— Вот именно. — Она повесила сумочку на плечо и повернулась, собираясь уйти. — Это означает, что теперь мы не облажаемся.
11 августа
Николай Руденко плавал в шлюзе, наблюдая, как Лютер втискивает бедра в нижнюю часть скафандра для работы в открытом космосе. Невысокому Николаю Лютер казался экзотическим гигантом с широкими плечами и ногами-поршнями. А кожа! За несколько месяцев, проведенных на борту МКС, Николай становился все бледнее, а кожа Лютера оставалась блестящей и темно-коричневой — поразительный контраст с бледными людьми, населявшими их бесцветный мир. Николай уже облачился в свой скафандр и теперь висел рядом с Лютером, собираясь помочь напарнику надеть верхнюю часть скафандра. Они мало разговаривали друг с другом; ни у кого из них не было настроения для болтовни.
