Тейм повернулся к Советнику и еле-еле удержался, чтобы не отвести наконец душу:
— Благодарю вас, но вкусы у меня простые; я отдохну со своими людьми и приготовлюсь к выступлению на Колглас. И на Андуран.
— Вы не дождетесь возвращения Верховного Тана? — невинно спросила Тара. — Уверена, что вы его опередили всего на два-три дня.
Тейм улыбнулся ей, как того требовали обстоятельства, хотя все, что имело для него значение, находилось там, на севере.
— Я должен идти, моя госпожа, — сказал он. — Мое место рядом с моим Таном. И меня ждет жена, которую я более чем когда-либо хочу увидеть.
* * *
Андуран и Гласбридж, самые большие поселения Крови Тейма, по сравнению с чудовищным по размерам и населенности Веймаутом были просто деревнями. Улицы, по которым носились толпы людей, можно было сравнить только с полным рыбы неводом. Тейм отказался от предложенного Советником сопровождения под тем предлогом, что хорошо знает дорогу к казармам; ему очень хотелось вырваться из-под агрессивной опеки Мордайна и его ближних. Но сейчас, пробираясь сквозь толпы, он был уже не так в этом уверен. Он дважды бывал в столице Кровей, но грубое, почти непристойное богатство, самодовольство и размеры города все-таки сбивали его с толку.
Странные запахи незнакомых специй и зелени атаковали его со всех сторон; снова и снова звучала музыка неизвестных на севере инструментов. Время от времени привлекали внимание интонации чуждых языков или странный, похожий на жаргон, язык торговцев, уроженцев Тал Дира, или грубые старинные формы его собственного языка, на котором еще говорили в отдаленных местах земель Крови Эйт-Хейг. Его то и дело толкали, но объясняться с каждым не имело смысла.
Тейма удивляло, что в этом энергичном хаосе продолжается жизнь. Его собственный мир рухнул, до основания потрясенный новостями Мордайна Джерана, а на этих улицах день как день. Там, далеко, у северной границы его отечества умирают люди, люди, которых он знал еще с того времени, как служил в гарнизоне Тенври. А здесь торговцы распродают товары, и горожане спешат по своим делам. Он даже почувствовал что-то вроде ненависти ко всем этим людям.
Казармы располагались в самом центре города. До них было еще далеко. Наконец над далекими еще крышами он увидел шпили и башенки с балкончиками Лунного дворца, где жила и откуда правила семья Гривена ок Хейга. Еще один поворот за угол, и толпа стала еще плотнее, потому что улица выходила на широкую площадь. Городские казармы стояли на другой ее стороне, массивные и строгие. По всей площади жонглировали и показывали фокусы артисты, демонстрируя благодарным зрителям невероятную ловкость рук. Был там и человек, ходивший босыми ногами по раскаленным углям. Судя по оливковой коже, цветастой тунике и панталонам в обтяжку, он пришел с Костяных Островов Дорнака. Среди его публики метался невысокий худой человек в тряпье.
— Они не ушли, — кричал он и показывал на небо. — Это неправда. Я видел их, они еще наблюдают за нами. Я в Дрендаре встретил на улице Привратника. Создатель! Я ходил в Скрытый Лес и видел там Дикого. Он лакомился убитым оленем.
Тейм решил, что это сумасшедший. В свое время за такие слова его ждал бы топор палача. Когда рыбачка из Килвейла родила Темный Путь, Монак ок Килкри был беспощаден. Убежденный, что подобные ереси несут только страдания и хаос, он не отступил, даже когда споры переросли в гражданскую войну. Впрочем, этого сейчас никто даже не слушал. Никого такие вещи не волновали, и это здесь, где правил Гривен. Когда-то стабильность и порядок были единственной целью Кровей. Они в конце концов и появились как отклик на Бурные Годы, после того как пало королевство Эйгл. А теперь Тейму казалось, что все Крови служат только одной цели — удовлетворению честолюбия Крови Хейг.
Не обращая внимания на суровые взгляды стражников, Тейм прошел через ворота казармы. Он нашел своих товарищей в самом дальнем закоулке лабиринта зданий, дворов и арсеналов. Именно в такие моменты бремя его должности возрастало непомерно, а при нынешних новостях становилось почти невыносимо. Он увидел крайнее утомление в позах и глазах воинов. Они были угрюмыми, грязными, в оборванной одежде. В конце зала на соломенных тюфяках лежали больные и раненые. Им, да и всем остальным, безусловно, нужен длительный отдых, а вместо этого он вынужден будет поднять их в дальнюю дорогу к дому, и, возможно, их ждут еще более серьезные сражения, чем те, что остались у них за спиной.
Хотя, в конце концов, все оказалось не настолько уж трудно. Он гордился их невеселым решением, но при всей своей усталости спал в эту ночь плохо.
II
В темнице Эньяры было холодно и неуютно. В качестве еды ей давали только жидкую овсяную кашу с несколькими кусками плававшего в ней удручающе серого хлеба. Еду приносили стражники, иногда это были женщины, но никто из них никогда не заговаривал с ней, просто стояли тут же и наблюдали, как она ест. Она чувствовала их презрение и иногда что-то более сильное: почти ненависть. Это ее сердило. Она была племянницей Тана, какими-то самозванцами лишенная свободы в собственном отечестве. Это она должна ненавидеть тюремщиков, а не они ее. Гнев раз от разу усиливался. Она кинула миску под ноги стражника и выплюнула проклятие. Он посмотрел на размазню, расползавшуюся по его башмакам, а потом ударил девушку. Она ахнула и схватилась за нос, безуспешно пытаясь остановить брызнувшую кровь. Он снова ударил ее, теперь по голове, и сбил на пол. Потом поднял пустую миску и унес, лязгнув засовом на двери камеры. После этого Эньяра держала свои чувства на коротком поводке.
По ночам она призывала сон, чтобы сбежать в него от действительности. Он приходил очень неохотно. Она лежала на потерявшем вид матрасе, который ей выдали, и вертелась, как червяк в каменном желудке проглотившего ее огромного животного. Ее неотвязно мучил Темный Путь. Сама Эньяра эту веру считала бесплодной. Ей казалась отвратительной идея, что и жизнь, и смерть в ее конце, все заранее предопределено с самого момента рождения. Но все же теперь собственное бессилие казалось горьким отзвуком этой веры. Все силы, что она набрала за пять лет после Лихорадки, теперь пошли прахом. Кто-то выбрал для нее жестокую, мучительную смерть, а она ничего не могла поделать.
Она еще помнила, как много лет назад, в том мире, который теперь казался призрачным, как сон, она сидела на коленях у отца в зале Когласа и слушала его рассказы о былых сражениях. Как молодым еще человеком Кеннет вместе со своим отцом и братом сражался против воинов Темного Пути под Тенври. В тихом голосе, которым он нашептывал ей истории тех дней, она расслышала нерадостное уважение к врагу. Отряд Инка Уйма стоял в стороне и наблюдал, как под стенами Тенври окружили и разбили армию Горин-Гира. Кто-то говорил, что отряд не участвовал в сражении потому, что вороны желали обуздать высокомерие Кровей, кто-то — что вмешиваться запретил Верховный Тан Гиров, и Горин-Гир был таким образом наказан за неповиновение. И тем не менее, сказал Кеннет, среди избиваемых не было страха. Они час за часом сражались и умирали.
Лэрис отругана Кеннета за то, что он во время еды рассказывает маленькой девочке такие истории, но он возразил любимой жене:
— Она должна знать природу своих врагов.
И хотя это знание сейчас было ей почти бесполезно, она действительно знала врага, его безжалостную и живучую ненависть.
* * *
В узкое высокое окно своей камеры она могла видеть только небольшую полоску неба. В нем было мало радости. По нему в основном неслись тяжелые темные облака. Иногда она слышала, как по крыше барабанил дождь, и думала, что даже под этими каплями ей было бы приятнее, если б можно было хоть несколько минут погулять. Часы тянулись еле-еле. В течение многих лет она выстраивала сильную защиту против страхов и боли, против Лихорадки, смерти, страданий отца. Теперь этой защите предстояло самое серьезное испытание.
Большинство своих стражников она узнавала по тяжелым шагам еще до их подхода к дверям каморки. Услышав, после трех или четырех дней заключения, приближающиеся более легкие шаги, она воспряла духом от одной только мысли, что что-то изменилось в сокрушительной рутине. Но ее сердце опять упало, когда она увидела посетителя, переступившего порог. Это была Вейн, сестра Наследника Крови Горин-Гир. Длинные волосы гостьи уже не так сильно блестели, как тогда, когда Эньяра видела ее в последний раз. И одежда была немного запачкана грязью и закопчена, но взгляд не стал ни менее суровым, ни менее презрительным.
Вейн ухмыльнулась при виде Эньяры, которая с трудом поднялась, машинально пригладила волосы и поправила одежду. Прошло то время, когда она старалась притворяться не голодной, не замерзшей и не всклокоченной.
