Поступив в институт, я продолжил делать многие вещи для родителей. Ездил на выходные домой, не впутывался в темные истории, покупал на стипендию туалетную воду маме и одеколон папе. Да, и потом я во многом себе отказывал или наоборот принимался за что-то для них. При этом я не чувствовал какой-то зависимости, это стало скорее привычкой. Но писать книгу для них мне не очень хотелось. Тогда я решил высказать Ане первый попавшийся вариант:
– К примеру, писать для издательства. Как тебе такая идея? Мне вот понравилась. То есть написать такую книгу, прочитав которую, издательство обязательно ею заинтересуется. Кроме того, привлечь их не только книгой, но и своей персоной. Причем не обманывать, а действительно предложить взаимовыгодное сотрудничество. Я ведь только первую книгу пишу, но до этого много других читал и, кажется, знаю, каких элементов не хватает маркетингу издательских домов. Можно гораздо эффективнее продавать книги, несмотря на то, что появился интернет, и некоторые экономят на покупке. Я бы посоветовал им, где практичнее разместить рекламу, как привлекательнее подать отдельного автора или целое направление, какая обложка привлекает внимание в книжном магазине, а какую не замечаешь. Да и вообще. Издательства могли бы скооперироваться по продвижению на рынок такого товара, как книга. Рекламируют же пиво в алюминиевых банках, почему не взяться за книги в твердом переплете? А, приложив определенные усилия, можно вообще это подавать как социальную рекламу и значительно сэкономить на расходах. Как ты думаешь, можно считать, что это будет книга для издательства?
– Надеюсь, ты не учебник по экономике пишешь? Не знаю, это ты уж решай сам. Солнце, я уже, честно говоря, скоро буду ложиться спать.
– Я чуть попозже. Приятно было с тобой поговорить.
– Мне тоже. Спокойной ночи. Пока.
– Спокойной ночи. До встречи.
– Пока. Пока.
Не включая свет, я прошел в комнату и сел на диван. Начиналось все с идеи написать ПроБы, а теперь – книга для издательства. Все с ног на голову. Впрочем, как и большинство событий последних дней. Совпадения стали не удивительными, а скорее занятными, поступки не решительными, а скорее неизбежными, даже сны… Были волшебными, а стали повествовательными. С другой стороны – нарастает какое-то напряжение. Затишье чувств перед бурей эмоций. Я медленно погружался в сон. Он был короткий и нервный. Я не люблю, когда мне снятся такие сны.
Тихий летний парк, раннее утро. Слышно шарканье метел дворников в глубине тенистых аллей. На деревянных скамейках блестящие капли утренней росы. Точно такие же – на травинках и лепестках раскрывающихся ромашек. Под крышей зеленой беседки сидят две девушки. Девушками их назвать сложно, скорее, женщины, и одну из них я хорошо знаю. Это Таня, она сидит ко мне спиной, и я не вижу ее лица. Но точно знаю, что это она. Вторая – разговаривает с Таней и улыбается. Лицо ее одутловатое, покрытое шрамами и морщинками. Волосы черные (Таня блондинка) и всклокоченные. Грязные космы падают на лицо, но она даже не пытается их смахнуть. У Тани тоже не все в порядке с головой. Редкие белесые пряди падают на плечи, сквозь них видна розовая кожа с сотнями маленьких золотистых язвочек. А вот одежда на них молодежная и фигуры стройные, модельные. В зубах у второй женщины сигарета. По дыму, плывущему возле Таниной щеки, я понимаю, что она тоже курит. Неожиданно она оборачивается, скорее всего, ей что-то сказала её подруга, и смотрит в ту сторону, где стою я. И начинается…
Погоня, типичная для многих моих снов. Я стараюсь не оборачиваться, слишком хорошо помню выражение лица Тани. И само лицо. Нижняя отвисшая губа не закрывает ряд желтоватых, пропитанных никотином зубов. Кратный подбородок, неестественно большие уши и чуть приплюснутый нос. Страшнее всего были глаза. Они резко контрастировали с внешностью. Были почти не видны за водянистыми веками и пухлыми буграми, сходящимися у переносицы. Но они были молодые, живые и молящие о помощи. Так сильно, что я ни капельки им не поверил. Слишком пронзительно и убедительно. Я бежал и думал о том, что способно превратить человеческое лицо в кошмарную физиономию, оставив при этом глаза такими… Страх перестал накатываться волнами, он достиг своего максимума и не уменьшался.
Я выбежал из парка и мчался по пустым улицам, залетел в какой-то двор и тотчас же наступил вечер. Зажглись три или четыре фонаря, стало сыро, прохладно и тихо. Я слышал топот их ног за спиной и тщетно пытался найти выход из двора. Он был непроходной, все двери подъездов закрыты, под одним из фонарей была разбита детская площадка. Песочный холмик, напополам с окурками и битым стеклом. Несколько качелей и покосившаяся набок горка. Почему-то я подумал, что, если заберусь по ее скользкому спуску наверх, а затем спущусь с другой стороны по лестнице, то сумею оторваться от преследовательниц. Подниматься было тяжело, ноги скользили по блестящему металлу, но до площадки наверху оставались считанные сантиметры. Потные ладони соскакивали с поручней. Перед последним рывком я сделал глубокий вдох, собрался с силами и… Заметил перед своим носом облепленные грязью черные туфли на высоком каблуке. Надо мной стояла безобразная собеседница Тани.
А внизу, возле спуска, сидела на корточках сама Таня. Широко раскрыла рот и придвинулась к горке. Железный выступ полностью скрылся в ее пасти, она еще больше разомкнула челюсти и начала втягивать в себя воздух. Зрачки в ее глазах начали вращаться, и цвет их менялся от голубого к красному. И тут я увидел, какие у нее по-настоящему глаза. Этого было достаточно, чтобы в спешном порядке научиться далеко прыгать. И я прыгнул. Фантастический прыжок. Приземлился на грунт в нескольких метрах от детской площадки и припустил, что есть мочи, к длинному решетчатому забору. Перепрыгнул через него. Но за первым забором оказался второй. Я очутился между двумя решетками. Если смотреть в одну сторону, то они расходились, я побежал в противоположную. Становилось все уже и уже. Я бежал, почти касаясь плечами стенок прохода. Зато считал, что обезопасил себя от встречи впереди. В том, что меня продолжали преследовать, – нисколько не сомневался. Проволочная сетка по обе стороны тряслась от тяжелых ударов. Гулко звенела и скрипела. Видимо, те, кто гнался за мной, с трудом продвигались вперед.
Я бросил взгляд за спину. Так и есть – черноволосая женщина все еще гналась за мной, цеплялась крючковатыми ногтями за ячейки ограждения и подтягивала вперед свое тело. Блондинки Тани не было. Не было сзади… Она рвалась ко мне из ущелья двух почти сомкнувшихся рядов сетки. По лицу текла кровь и пенящаяся слюна. Но глаза вновь были синими. Знакомыми синими глазами со знакомыми сигналами в них. Смирение и боль. Меня передернуло. Смирение и боль. Перестал контролировать свои движения. Смирение и боль. Я шагнул ей навстречу. Смирение и боль. Я уже почти подал руку, чтобы помочь ей вырваться из тесной ловушки. Но тут мне на плечо легла рука второй догоняющей. Это была их ошибка. Танины глаза вновь закатились, сменив цвет зрачков. Еще секунда и они меня разорвут на части. Но…
Когда бежишь стометровку, то первые метры выводишь свой организм из состояния не-движения. Он сопротивляется, пытается оставаться на месте, и лишь усилием воли можно заставить мышцы работать. Потом легче, но примерно на середине дистанции подступает усталость. Пытаешься понять, где находится твой конкурент. Выжигаешь до последнего кубика весь стартовый кислород в легких, начинаешь задыхаться. Еще пара метров – и оно включается. Не второе дыхание как на длинных дистанциях, а спринтерское второе сердцебиение. А за несколько десятых секунды до финиша, ты вдруг понимаешь, что уже не можешь проиграть. Не можешь и все. Даже падение или мгновенная атрофия мышц тебе не помешают, тело само по инерции порвет собой красную черту и остановит стрелку секундомера. И понимание это – абсолютное и безапелляционное. Это твой забег и твоя победа. Точно так же, алмазным резцом в моем сознании, прочертила линию мысль – это мой сон, и я его хозяин.
В это же мгновение я оказался на свободе. А две страшные женщины остались внутри решетчатого капкана. Пытались разорвать сетку, но я, улыбаясь, превратил стальную проволоку в вольфрамовые нити. Их хриплые голоса сотрясали воздух проклятиями в мой адрес. Я взглянул наверх. Фонарный столб. Отлично! И вот уже со звоном лопается изоляция силового кабеля, он обрывается и падает сверху на ограду. В электрическом свечении и сером дыму горят придуманные мной образы. Я сжигаю несуществующих людей. Без позерства и скрещенных на груди рук. Без слез на щеках и безмятежной улыбки. Черты моего лица не видны, как бы ярко ни светили вспышки погребального костра. Я мог быть любым, могу быть и никаким. Двести двадцать вольт и два обуглившихся трупа. Моментально поднимаю напряжение в десятки раз и над двором разлетается облачко пепла. Все. Можно просыпаться. И я проснулся.
