Лишил себя и возможности получить совет и поддержку. Он знал, что Тит продолжает переписку с Филиппом, наверно, для того, чтобы узнать хоть что-нибудь о нем. Но, увидав в руках отца письмо, написанное таким знакомым почерком, со знакомой печатью, он не осмеливался даже спросить, о чем пишет Тит и передает ли ему что-нибудь.
Положение осложнялось тем, что Филипп продолжал тайно готовиться к войне с Римом. Персей был соучастником всех планов отца, от Деметрия их тщательно скрывали. А Персей все продолжал нашептывать на брата. Однажды, видя, что отец доволен успешным ходом их тайных дел, он со вздохом сказал:
— Что в том пользы?.. Мы держим у себя, я не хочу сказать изменника, но во всяком случае шпиона (Liv. XL, 5, 9–12).
Однажды Деметрия как-то уж совсем бесцеремонно устранили от участия в походе. Ему было очень обидно. Отец отослал его, а проводить и охранять поручил своему вассалу Дидасу, правителю Пеонии. Деметрий был очень грустен. Его спутник ласково с ним заговорил. В его голосе слышалось сочувствие и жалость. Деметрий был так одинок, он сразу потянулся к новому другу и рассказал о своих обидах. Дидас был глубоко возмущен бездушием его брата и отца и горячо утешал царевича. Деметрий подумал, что боги сжалились над ним и послали Дидаса. Он открыл новому другу душу — он задумал бежать к римлянам, а сделать это возможно было только через страну Дидаса. Увы! Новый друг был шпионом, которому поручено было вкрасться в доверие Деметрия и выведать его планы.
К Филиппу полетело известие, что сын задумал бежать к его злейшим врагам. Царь еще колебался, когда ему принесли письмо. Письмо было от Квинктия с его подписью и печатью. Тит был явно ужасно смущен и обеспокоен. Письмо было какое-то неловкое и извиняющееся. Римлянин просил не сердиться на Деметрия, если жажда власти толкнула его на неверный шаг. Он, Тит, ручается головой, что Деметрий никогда не посягнет на жизнь своих близких. Словом, было ясно: Титу стало известно, что его питомец разоблачен, и он изворачивался, как мог, чтобы его спасти. Немедленно схватили Геродора, самого преданного друга Деметрия. От него потребовали рассказать об измене Деметрия. Геродор отвечал, что Деметрий не изменник. Его стали пытать. Он умер на пытке, но не сказал ни слова. Но его верность и мужество не спасли царевича. Отец отдал приказ его умертвить.
Деметрий ничего не знал о судьбе Геродора. Между тем Дидас пригласил его в гости. На пиру ему дали яд. Выпив чашу, Деметрий сразу почувствовал себя плохо и догадался, что отравлен. Он встал, с трудом добрался до своей комнаты и упал на кровать. Начались страшные боли. В полубреду он все время говорил об отце и брате. К нему вошли двое убийц, накинули ему на голову одеяло и задушили его. Ему было 27 лет (180 г.) (Liv. XL, 21–24){23}.
С этого дня мрак, окутывавший душу Филиппа, стал еще чернее. И тут последовало самое страшное открытие. Филипп узнал, что царевич был невинен. Он обнаружил, что письмо Тита, из-за которого он обрек сына на смерть, было подложным. Филипп проклинал свою слепоту. Как он мог поверить, что Тит, которого он знал очень хорошо, написал такое идиотское письмо?! Теперь царь без труда размотал весь клубок интриги и понял, что нить ведет к старшему сыну. Он возненавидел Персея. Он убил бы его, если бы мог. Но было уже поздно. Персей забрал огромную власть. Филипп мечтал хотя бы лишить убийцу наследства и передать трон дальнему родственнику. Примерно через год после гибели Деметрия он заболел. Умирал он тяжело, в мучениях. Кое-кто подозревал, что он отравлен сыном. Дело в том, что личный врач царя, дежуривший у постели умирающего, был подкуплен Персеем. На смертном одре больной вызвал к себе родственника, которого хотел видеть царем. Он надеялся, что благословение умирающего монарха будет решающим для македонцев. Но он опоздал. Вскоре во все концы Македонии скакали гонцы с вестью, что Филипп умер и на престол взошел новый царь Персей (179 г.) (Liv. XL, 55–56).
Глава IV. ПОСЛЕДНИЙ ЭЛЛИН
Положение в Элладе
Вернемся теперь в Грецию. В Пелопоннесе как будто водворилось спокойствие. Только в Этолии продолжалась война. Все усилия этолийских заступников были напрасны. Сам Сципион тщетно ходатайствовал о мире. Случилось то, о чем предупреждал этолян Тит. Римлян нелегко было вывести из себя, особенно, если их противник был слабее. Это-то и обманывало многих, тем более таких наглых людей, как этоляне. Зато никому нельзя было пожелать иметь дело с разгневанными римлянами.
Теперь, когда друг этолян Антиох бросил их на произвол судьбы, их главным заступником и покровителем стал, как это ни парадоксально, Тит Фламинин. Он отчаянно бился за этолян в сенате. Но даже он не мог ничего сделать. Сенаторы уже составили себе мнение об этолянах как о дерзких разбойниках, причем составили на основании писем самого Тита. Потом эти этоляне предали их и заключили союз с Ганнибалом и Антиохом, злейшими врагами Рима. И теперь сенаторы и слышать не хотели об этом народе.
Из Этолии в Рим шли посольства за посольством и униженно молили о прощении. В сенат их водил Тит. Один раз с очередным посольством случилось забавное и грустное приключение. Оно настолько ярко характеризует тогдашнюю Грецию, что я не могу не рассказать о нем. Возглавляли посольство наши старые знакомцы — Фенея и красноречивый Александр, который так отличился на переговорах с Филиппом. Но до Рима они не доехали. По дороге их похитили эпироты и потребовали выкупа. Сначала они хотели по пять талантов с человека, но потом сбавили цену до трех. «Всем пленникам, кроме Александра, эта сумма не показалась чрезмерной, и они готовы были уплатить ее, ибо жизнью дорожили больше всего». Но старик Александр был тверд, как алмаз. Это был один из самых богатых людей Греции. Он наотрез отказался и решительно заявил, что заплатит один талант, да и это много. «Мне даже кажется, что он скорее расстался бы с жизнью, чем заплатил три таланта», — говорит Полибий. Бедный старик потерял аппетит, потерял сон. Ночью он ворочался и охал, представляя, что придется расстаться с талантом.
Кончилось все неожиданно. Римляне хватились посольства и спросили, почему оно так запоздало. Греки хладнокровно отвечали, что послов похитили по дороге — дело житейское и волноваться не стоит. Но римляне взглянули на это по-другому. Они отправили эпиротам письмо, требуя, чтобы те немедленно выпустили этолян. Эпироты
