покупали поножи и шлемы. А увидав нарядно одетого франта, они показывали на него пальцем и прогоняли с собраний (
Polyb. XI, 9–12; X, 22, 7; Plut. Philop. 9).
Ахейская армия сделалась самой мощной в Элладе. Их вождь также не знал себе равных. Блестящий полководец, он часто бился как простой воин и являл чудеса храбрости. В одной битве он был ранен навылет. Копье пронзило оба его бедра, и он оказался нанизан на пику. В нетерпении он попытался было вытащить копье. Но с одной стороны не пускал наконечник, с другой — ременная петля. И тогда Филопемен, не обращая внимания на адскую боль, переломил древко посредине, вытащил оба обломка и снова ринулся в бой (Plut. Philop. 6). Своей рукой сразил он спартанского тирана Маханида, которого узнал по багряному плащу. Вообще в битвах Филопемен, подобно гомеровским героям, «многим сокрушил колени и сердце».
Слава его доходила до небес. На Немейских играх он показал всей Элладе свою гордость, ахейское войско, блиставшее красотой вооружения и послушное каждому знаку полководца. Когда Филопемен входил в театр, все вставали и разражались аплодисментами. Рассказывают, что Филипп, узнав о новом герое, пытался его отравить. Но, казалось, какое-то божество хранило Филопемена. Он счастливо избежал яда, и слава его заблистала еще ярче, если возможно (Plut. Philop. 11–12). Но карьера его в Пелопоннесе неожиданно прервалась.
Филопемен, как истинный аркадец, главным врагом считал Спарту. Маханида он поверг, но на смену ему пришел еще более жестокий и сильный тиран Набис. Филопемену удалось отнять у него захваченную им Мессену и даже как будто разбить его в нескольких битвах. Но в целом Набис оставался неодолим и по-прежнему был грозой Пелопоннеса. И вдруг в самый разгар военных действий Филопемен все бросил и уехал наемником на Крит. Мегалополь он оставил в самом отчаянном положении, осажденным спартанцами. Сограждане пришли в такую ярость, что хотели приговорить его к изгнанию. К ним срочно послан был от союза стратег Аристен и насилу утишил их гнев. А Филопемен, узнав об этом, в отместку поднял против родного города пригородные общины (Plut. ibid. 13).
Поклонники Последнего эллина с недоумением останавливаются перед этим событием. Как мог Филопемен в самую трудную минуту покинуть родину? И как мог он столь недостойно сводить счеты с родным городом? Дело, вероятно, в том, что Филопемен был не просто смелый воин. Он сделал войну своей профессией. Война интересовала его сама по себе, и подчас он вовсе не думал о цели. На Крите ему предложили захватывающе интересную работу. Мог ли он отказаться? Критяне считались самыми коварными людьми на свете и непревзойденными мастерами во всяческих хитростях, кознях и ловушках. Этим-то и была интересна война с ними. Филопемен досконально изучил все их приемы и стал бороться с критянами «их же средствами — обманами, хитростью, воровскими уловками, засадами». И достиг таких успехов, что критяне казались рядом с ним просто мальчишками (Plut. ibid. 13).
Что же до недостойной вражды с Мегалополем, то даже почитатели знаменитого героя отмечают одну его черту. Филопемен, как известно, всю жизнь стремился походить на Эпаминонда, и это отчасти ему удалось. Но в одном он резко отличался от великого фиванца. Эпаминонд был мягок и великодушен даже с врагами. Филопемен же — суров, гневлив и очень злопамятен. Плутарх даже называет его жестоким (Plut. Flam. 22; Paus. VIII, 49, 3). С годами нрав его становился все круче. Наложила на него отпечаток и долгая служба наемником и участие в сражениях, которые велись «самыми свирепыми из воинов — наемными солдатами… людьми, в силу своей профессии свыкшимися со всеми жестокостями беспощадной, кровавой битвы и не имеющими ни капли патриотизма или романтического духа рыцарства»[26].
Ахейцы, несмотря ни на что, по-прежнему любили Филопемена и ждали его. Но только через пять или шесть лет, когда шла война против Набиса, Последний эллин вернулся на родину (195 г.). Филопемен не узнал Пелопоннеса. С недоумением осматривался он кругом. Все совершенно переменилось. Когда он уезжал, ахейцы подчинялись Филиппу, римляне же были их врагами, он сам некогда воевал с ними. Ныне же великая Македония, наводившая ужас на Грецию, была разбита римлянами, которые сделались лучшими друзьями ахейцев. Филопемену торжественно представили молодого римлянина — он был лет на двадцать моложе самого Филопемена — и объяснили, что это их спаситель и освободитель Тит. Филопемен с изумлением видел повсюду храмы и портики с именами Тита и слышал, как ему поют пеан. Когда же этот молодой человек входил в театр или появлялся на площади, народ разражался бурей восторгов.
Титу, в свою очередь, представили пожилого человека в потертом плаще с безобразным лицом и сказали, что это любимец ахейцев Филопемен. Новые знакомые взглянули друг на друга и сразу почувствовали резкую антипатию. Чем объяснить эту неприязнь? Плутарх думает, что дело тут во взаимном соперничестве. Титу не нравилось, говорит он, что Филопемена эллины приветствуют чуть ли не так же восторженно, как его самого. Уж конечно, Титу это нравиться не могло. Он относился к своей славе очень ревниво. Его возмущала одна мысль, что Филопемена и вообще кого бы то ни было греки могут сравнить с ним. Думаю, что и Филопемен возмущался не меньше, видя, что в его отсутствие к нему охладели и носят на руках какого-то римского варвара.
И все-таки мне кажется, что нельзя объяснить эту многолетнюю упорную неприязнь одними уколами мелкого тщеславия. С другой стороны, мы не слышим и о какой-нибудь крупной ссоре или обиде, которая могла бы положить начало этой вражде. Что-то, верно, было в характере каждого из них, совершенно невыносимое для другого. Тит был честолюбив, говорит Плутарх, Филопемен упрям; Тит вспыльчив, Филопемен злопамятен (Plut. Flam. 22). Очень неудачное сочетание! В гневе Тит мог задеть Филопемена, затем остывал, но Филопемен уже не прощал обиду. Насмешливый римлянин прибег к своему обычному оружию и стал подшучивать над ахейским стратегом. Опасная игра, если вспомнить крутой и тяжелый нрав Филопемена! Тот кипел от негодования. Очень не нравилась ему также новая привычка греков по всякому поводу советоваться со своим Освободителем. Оба и не думали скрывать свои чувства и прятать их под лицемерной маской светских приличий. И вскоре и Греции и Италии стало известно, что Филопемен и Тит терпеть друг друга не могут. И если Тит что-нибудь предлагал, Филопемен непременно делал наоборот.
Вообще отношения его с новыми покровителями Эллады, римлянами, были не всегда гладкими. Римлян Филопемен уважал. Однако для него священна была свобода Эллады,
