ждать исполнения приговора. Они пустились наутек и бежали до тех пор, пока не повстречали Аппия Клавдия. Он возвращался от царя Филиппа, с которым говорил об избиении жителей Маронеи. Спартанцы молили римлянина спасти их. Аппий пришел с ними в собрание ахейцев и спросил, за что должны умереть эти люди. В конце концов, казнь была отменена. Но возвращенные изгнанники изгнаны снова. Так что теперь были старые изгнанники и новые изгнанники (
XXIII, 18, 2; 5, 18). И все запуталось окончательно.
И тут началось. Спартанцы удвоили свою настойчивость. Они ездили в Рим непрерывно. Ездили послы от всего города, ездили послы от каждой партии и надрывали римлянам сердце своими стонами и непрерывными жалобами. Ездили послы от старых изгнанников, ездили послы от новых изгнанников. Рим атаковали лаконские посольства. Даже выход к морю, как злобно говорили ахейцы, был им нужен единственно для того, чтобы ездить к римлянам. Словом, как горько констатировал верный ученик и лучший друг Филопемена, Ликорта, спартанцы, бывшие некогда грозой Пелопоннеса, стали теперь первыми ябедниками Пелопоннеса. И еще неизвестно, что хуже, прибавлял он (Liv. XXXIX, 35, 6).
Ахейцы тоже слали послов в Рим, чтобы опровергнуть спартанцев в сенате. Лакедемоняне плакали, ахейцы со всей убедительностью доказывали, что, во-первых, невозможно устроить дела в Спарте прекраснее, чем устроили они; во-вторых, так лучше будет для самих спартанцев. Спартанцы в ответ простирали руки к римлянам и умоляли убрать от них непрошенных благодетелей. Однажды спартанцы прислали послов от четырех партий. Одни требовали, чтобы старым изгнанникам возвратили все имущество; другие — только один талант из этого имущества; третьи требовали восстановить то государственное устройство, которое было у них с 192 по 188 г.; четвертые требовали вернуть новых изгнанников и восстановить конституцию, которая была до 192 г. (Polyb. XXIII, 4). У отцов голова пошла кругом. Их смятением воспользовался Тит, который давно рвался вмешаться в спартанские дела. Он предложил свои услуги. Сенаторы ухватились за это предложение и поручили Титу и двум другим экспертам по греческим делам во всем разобраться.
Тит ликовал. Он тут же нашел блестящий выход. Он составил бумагу, согласно которой, во-первых, Спарта входит в Ахейский союз; во-вторых, ахейцы возвращают всех изгнанников и прощают приговоренных к смерти. Ахейский союз остается высшим судом для Спарты, но он не может приговаривать спартанца к смерти. Затем он совершенно неожиданно вручил бумагу ахейскому послу. Посол страшно смутился. Первая часть ему очень нравилась. Вторая не нравилась вовсе. Он колебался, но тут Тит стал его торопить, говорил, что подписать надо срочно, что это единственная возможность вернуть Лакедемон в союз. Словом, посол совсем растерялся и подписал бумагу. Тит был доволен. Он воображал, что наконец-то обыграл ахейцев. Жестокое заблуждение! Ахейцы преспокойно выполнили первую часть договора, а вторую оставили без внимания.
Римляне отправляли в Пелопоннес уполномоченных, слали письма, требовали — тщетно! Проходили месяцы, а дело не сходило с мертвой точки. Ахейцы тянули время, медлили, не собирали собрание, ссылались на законы. Однажды Аппий вырвал у них обещание уладить дела Спарты. Но они просили, чтобы римляне не заставляли их нарушать клятв. Римляне, разумеется, это им разрешили. Тогда ахейцы выбили все свои постановления о спартанцах на стеле и дали торжественную клятву их не нарушать. Короче, ахейцы «оставляли без внимания все предписания римлян» и «все планы их терпели неудачу» (Polyb. XXIV, 11, 1–2; 11). Казалось, Филопемен мертвой хваткой вцепился в горло Спарты, и не в человеческих силах было заставить его разжать челюсти. Стратег даже не имел сил говорить с римлянами, до того был возмущен. Переговоры взял на себя верный Ликорта. Обе стороны были раздражены до предела. Аппий однажды очень резко говорил с ахейцами. Ликорта однажды в глаза назвал римлян деспотами; сказал, что они обращаются с ахейцами как с рабами. Если ахейцы истинно свободны, если свобода эта не пустой звук, почему не дают им наказывать спартанцев, как им заблагорассудится?
Неизвестно, чем кончилось бы дело, но тут произошла новая трагедия, столь страшная, что на миг все забыли даже о Спарте (Polyb. XXI, 15, 7–16, 1–4; XXII, 3, 1; 13; XXIII, 4; 17; XXIV, 2; 11; Liv. XXXIX, 35–37).
Кровавая драма в Мессении
Из всех народов Греции мессенцы считались самыми несчастными. В их песнях пелось о их неисчислимых страданиях, о том, как преследовали их спартанцы, отняли все, лишили земли, превратили их в илотов, а других расточили по лицу земли. Так страдали они много веков, пока Эпаминонд не принес им свободу и избавление, вернул им землю, родину, построил укрепленный город Мессену и завещал всегда жить в мире с соседями аркадцами и помогать друг другу в беде.
И долгие годы они свято блюли завет Эпаминонда. Когда аркадский город Мегалополь был взят Клеоменом и жители бежали, эти несчастные обездоленные беженцы нашли радушный прием у мессенцев. Но неожиданно их дружбе пришел конец. Дело в том, что аркадцы были самым сильным народом Ахейского союза, а мессенцев никакими силами нельзя было заставить вступить в этот союз. Все эти годы после смерти Арата мессенцы упорно ускользали из рук ахейцев, а ахейцы столь же упорно пытались их подчинить.
В то время когда Антиох вторгся в Грецию, а Тит был легатом у Мания Ацилия, он неожиданно получил письмо. Оно было от мессенцев. Они писали, что Мессену осадили ахейцы, поля уже выжжены, город вот-вот падет. Но они хотят открыть ворота и отдать свой город римлянам, а не ахейцам. Надежда только на их Освободителя. Все письмо было вопль о помощи. Тит был в трудном положении. Что делать? Ясно, что мессенцев нужно было спасать. Но как? О том, чтобы занять город римским войском, как они просят, нечего было и думать. Это было бы нарушением договоров и клятв и противоречило свободе эллинов. Приказать ахейцам снять осаду? Но кто он такой, чтобы отдавать приказы союзному стратегу? Он частный человек, почти что простой офицер. И все-таки Тит решил рискнуть. Другого выхода он не видел.
Он тут же написал письмо стратегу Диофану, прося оставить Мессену и срочно явиться к нему на важное совещание. Тит с нетерпением и волнением ждал результатов. О чудо! Письмо подействовало. Диофан дал знать, что готов встретиться с Титом близ Мегалополя. Греки считали, что Тит очень вспыльчив. Вероятно, он и впрямь бывал горяч, но иногда находил нужным изображать праведный гнев. Во всяком случае, сейчас Диофан застал Фламинина совсем в другом настроении. Тит был словно мурлыкающий у печки кот. Самым нежным и ласковым голосом он осведомился,
