резко обернулся, увидел, что прямо на него идёт человек с огромными медвежьими лапами на плечах. В его руках был тяжёлый топор на длинном древке. Лицо его было залито кровью. Бросил взгляд назад – его заметил и тот, что сражался с двумя хольдами у стены, только теперь вместо топора он владел мечом. Тут же кто-то напал из-за спины, и воин ввязался в новую склоку, оставив Ситрика один на один с лесным человеком.
Подойди Ситрик ещё на шаг, и топор обрушится прямо на его голову. Он уже видел, как медвежий воин приготовился замахнуться.
Ситрик выхватил нож, и, быстро скользя вдоль стены, приблизился к воину с топором. Лезвие просвистело где-то очень близко, но уже за спиной парня, и вонзилось в стену. Человек вытащил из дерева топор и принялся замахиваться снова, но он был куда медленнее Ситрика. Парень бросился прямо под руку, ныряя под занесённое древко. Он упал на снег, полоснув ножом воина по ноге. Перекатился и ринулся к частоколу.
Холь вскрикнул, забив крыльями. Он взвился в небо, спасаясь от удара об землю. Чёрная птица облетела кругом залитый кровью город. Ситрик бежал вдоль домов, надеясь поскорее оказаться у ворот. В правой руке он продолжал судорожно сжимать нож. Холь вернулся к нему на плечо, вцепился когтями в плащ.
В небо поднялся дым, прибиваемый к земле ветром и снегом. Где-то рядом горел уже второй дом. В нос ударила омерзительная вонь горящей плоти и палёной шерсти. Ситрик случайно вдохнул тяжёлый дым и закашлялся, задержавшись. Только он поднял голову, как понял, что из пламени угодил снова в огонь – кругом него вились клубы дыма, из-за которых было невозможно понять, куда бежать дальше. Где-то позади остались крики и звон битвы, здесь же был лишь ядовитый чёрный туман, выедающий лёгкие и глаза.
Холь поднялся на крыло и вскоре вернулся.
– Туда! – крикнул он, скача по снегу, и Ситрик, доверившись, бросился следом за ним в едкий дым, где его обдало внезапным жаром.
Он ничего не видел, а когда смог различить хоть что-то, то налетел на распластавшееся тело. Ситрик с удивлением обнаружил, что труп был одет в одежду Эйрики, а из-под её плаща торчала белая детская ручка, безвольно обмякшая.
Он приподнялся, Холь толкал его в плечо, царапая когтями, торопил, шурша крыльями. Ситрик закашлялся, его тошнило от дыма, который проник в его нутро.
– Быстрее! Быстрее! – кричала чёрная птица.
Ситрик, держась на полусогнутых ногах, подался прочь. Стирая вытравленные дымом слёзы, он быстро огляделся. Кругом валялись тела убитых, а воинов здесь было куда меньше – наверняка почти все они были уже в Большом доме. Он ринулся к южным воротам, по-прежнему раскрытым. Ноги несли его прочь – скорее в лес, скорее к Ингрид.
Вот уже почти добежав до ворот, он бросил вслух свою мысль:
– Пора бы уже привыкнуть, что веттиры постоянно врут.
Только Ситрик произнёс это, он жутко улыбнулся. Сердце его колотилось где-то в горле. Он выберется из города живым. Он выберется живым!
Наверняка Ингрид снова хотела напугать его, только чтобы выманить из леса и отвести к колдуну. За ней станется…
Он спрятался в тени крайнего дома, проверяя, не стоит ли кто на воротах.
– Холь, ты видишь кого-нибудь?
Огненная птица соскочила с плеча, взлетела невысоко, облетела ворота и тут же вернулась на место, ныряя в худ.
– Никого не вижу, – доложил Холь.
Ситрик высунулся, огляделся ещё раз, выскочил к воротам. У самых створ он обернулся быстро, проверяя, не заметил ли его кто.
Стрела со свистом впилась ему в шею, прорезая одежды и плоть насквозь, царапая позвоночник да выпуская из телесного плена кровь.
Ситрик пошатнулся, вытянул руку, пытаясь ухватиться за створку и удержаться, но упал на бок. Кровь хлынула из его рта и шеи, окропив дерево и снег. Она толчками вырывалась из пробитой шеи. Ситрик услышал, как Холь под его головой вскрикнул, но ничего не мог уж поделать. Кажется, не прошло и нескольких мгновений, как над ним склонился человек в припорошённом снегом плаще. Он ударил по руке так, что вся прочая боль, в какую превратилось тело, показалась шуткой рыжеволосого бога. Ситрик выпустил из руки нож, и лесной человек тут же подобрал его. Стащил из-под худа и куртки богатые ножны волчьего ножа и недолго думая срезал с шеи серебряный оберег.
Только лесной человек исчез, как над Ситриком снова навис тёмный образ. Это была Ингрид. Кругом её лица распростёртыми крыльями танцевала метель. Она склонила голову и протянула руки, точно вопрошая что-то.
– Я бы не стала врать тебе, – произнесла она, склонившись над ним.
Её косы упали на грудь Ситрика, и они показались тяжёлыми, точно железные цепи. Резко стало нечем дышать. Воздух больше не шёл в лёгкие. Чувствуя, что проваливается в темноту, Ситрик вытаращил глаза на Ингрид – её взгляд притягивал, манил, и вскоре не осталось ничего, кроме их льда.
– Ингрид, – выдохнул Ситрик.
Его тело дёрнулось, и он почувствовал, как провалился в мир, где нет ничего, кроме холода, тьмы и тысяч проклятых душ, обращённых в северные ветра.
Это был её мир.
Руна о колдуне
Шёл снег. Неспешно, словно нехотя.
Было тихо. Так тихо, что казалось, будто мир стал бессловесным и беззвучным сном. Закричи, и голос потонет в снежной пелене, ляжет на сугробы. Лишь слышался скрип верёвки, затягивающейся всё туже и туже на кряжистой ветви дуба под тяжестью мёртвого тела.
Когда колдун умирал, его следовало похоронить на дубе, повесив за шею на верёвке. Так он навсегда оставался в лесу, и дух его, беспокойный и вечно живой, привязывался к незыблемому древу.
Здесь, в Священной роще, на дубах висели оборванные, почерневшие от времени верёвки. Они слегка покачивались, несмотря на то что в лесу не было ветра. Верно, дубы водили своими узловатыми руками над землёй, где ходили лишь звери и колдуны, которых в этих краях звали нойтами, искали в снегу рассыпанные, точно жёлуди, жизни.
Прежняя роща была осквернена и срублена, и души колдунов, потревоженные и обозлённые приходом чужаков, рассыпались по близлежащим землям, обратившись в дымных тварей, ворующих огни и смелость. Они больше не были привязаны к деревьям, на которых их похоронили, не были привязаны к семьям и дому, где их помнили, ведь не осталось никого в живых из уничтоженных племён. Пусть мертвечину и растаскивали по лесу рыси, волки да медведи, вот только души оставались внутри верёвки и древа.
Нельзя, чтобы новую
