Стася его жалела. Готовила паровые котлеты, потому как у него начал желудок болеть. И еще компоты из сушеных яблок варила. Яблоки ей присылали из дому, в старых наволочках, от которых неуловимо пахло пером. Ему нравилось думать, что со Стасей у него почти семья.
…Маргоша испортила. Случайная встреча, заставившая осознать, что большой город не так уж и велик. Несколько слов, внимательный взгляд, скользнувший по Стасе, которая от взгляда этого смутилась, зарозовелась и поспешила спрятаться за него.
– Неплохо выглядишь, – сказала Маргоша тоном, который не оставил сомнений в том, что, на придирчивый ее взгляд, выглядит он аккурат отвратно. – Но все равно… Жениться тебе надо бы…
Она ушла, оставив Стасю и ее вопросы, которые рвались с языка, но Стася терпела. Дотерпела до квартиры, и вправду съемной, спрятавшейся в улье многоквартирного дома. А там уже…
– Ты мне врал? – спросила Стася, глядя в глаза. Почему-то она была уверена, что если смотреть человеку в глаза, то этот человек не сумеет солгать.
– Нет, конечно, – он ответил с возмущением, он уже научился играть эмоции. – Это старая знакомая… еще с университета… она просто ничего не знает.
– Не знает, что ты женился?
Опасный вопрос, скользкий. Все-таки на ложь нужна хорошая память. Он судорожно пытался вспомнить, что именно рассказывал Стасе о своей жене.
Поспешный брак. Университет и…
– Марго брала академку. Она не с нами доучивалась, – новая ложь легла на старую, хотелось бы думать, что к старой приросла прочно, надежно и сомнения Стасины разрешила. – Да и… с моей она никогда не дружила.
Стася кивнула и, прикусив губу, задумалась.
– Как зовут твою жену? – спросила Стася.
– Что?
– Жену твою как зовут? – она повторила вопрос, глядя все так же в глаза, а он… он судорожно пытался вспомнить, называл ли имя… нет, кажется, нет…
– Ольга, – он ответил спокойно, пытаясь унять бешеное сердце. – Ее зовут Ольга. Или тебе полные паспортные данные нужны?
Именно сейчас, на самом краю лжи, он предпочел разыграть обиду. Стася поверила. Она смутилась, она всегда смущалась, когда думала, что причиняет ему боль. И сейчас, разом отринув все подозрения, стала хлопотать над ужином, пытаясь этой иллюзией их общей жизни сгладить неловкость.
А спустя три дня он понял, что кто-то копался в его документах.
– Я свою справку куда-то засунула, – не стала отрицать Стася и снова в глаза посмотрела. – Думала, может быть, в ящике…
…Хорошо, что паспорт он держал на настоящей квартире.
– А свадебных фотографий у тебя нет? – спросила она еще через неделю.
– Нет…
Подозрения не ушли, отступили. И верно, Стася чуяла неладное, ложь, но не знала, кому верить – собственной интуиции или же ему.
Пришлось спешить.
Стасина смерть не доставила ему того удовольствия, на которое он рассчитывал. Более того, вернувшись на съемную квартиру, которую рассчитывал покинуть, он понял, что Стаси ему не хватает.
А еще нашел снимок… и старый ее альбом. И кажется, именно тогда ему в голову пришла замечательная идея – создать собственный.
Маргоше в нем места не будет. Или все-таки будет? Она умирала достаточно долго, живучая, упрямая, так и не понявшая, что проиграла уже тогда, когда открыла свой поганый рот. Сама виновата.
– Привет, – Машка прошла бочком и, не дожидаясь приглашения, уселась в кресло. – Я… поговорить хотела… о Маргоше…
Тоже шантажировать будет?
Нет, сомнительно. Маргоша не настолько глупа, чтобы трепаться о таком. И Машку она знает распрекрасно… одно дело – доверить письмо, и совсем другое – тайну, с которой Машка не управится. Не потому, что не способна молчать, но совесть ей не позволит. Всегда-то была слишком совестливой.
– Что с Маргошей? – Он изобразил зевок, показывая, сколь мало волнует его эта тема.
– Ничего… ее не нашли.
Искали ее, следовало сказать, весьма формально. В полицию Василий заявил, но там от заявки отмахнулись, поскольку не был Василий ни родственником, ни супругом.
– И что ты предлагаешь?
– Ты… ты и вправду думаешь, что она сбежала с любовником? – Машка уставилась на него прозрачными глазами…
…располнела, поплыла, и странно, куда подевалась прежняя ее красота. Нельзя сказать, чтобы Машка вовсе внушала отвращение. Скорее уж… она была другой. Нелепой. Фарфоровая кукла в розовом наряде. К розовому она еще с тех давних времен прикипела душой и сердцем, и к искусственным камням, ожерелье из которых терялось в складках Машкиной шеи.
– После родов располнела, – призналась она, скромно потупившись. – Гормоны.
– Конечно.
Он сел, поскольку разговаривать лежа было неудобно. Он чувствовал себя до отвращения беззащитным, пусть бы и сама мысль о том, что Машка причинит ему вред, была смешна. Она же сидела, теребила волан на юбке, вздыхала.
– Нет, я не думаю, что она сбежала, – сказал он. – Сбегают от мамки-папки или, на худой конец, от муженька. А Маргоша была свободна. Если бы захотела уйти, то пожалуйста. Держать бы ее никто не стал. Забрала бы сумки и…
– У нее очень дорогой чемодан, – Машка вздохнула и сгорбилась. – Не только чемодан. Ты, наверное, не знаешь, но она много тратила… на шмотье и вообще… она всю жизнь мечтала жить красиво.
– Дура.
– Не дура, просто… несчастная очень.
С этим он мог бы и поспорить. Кто мешал Маргоше стать счастливой? Никто. Вышла бы за Стасика, пожила бы пяток лет в комнатушке съемной, в той, в которой они с Васькой ютились, пока дело подымали. Зато после была бы в шоколаде.
Небось Стаськина супруга локти себе кусает от злости.
– У нее мало что осталось, – Машка вновь вздохнула. Как-то у нее получалось вздыхать печально, едва ли не трагически. – Она очень рассчитывала на Ваську.
– Не только она.
– Да, но… я не о том. Я о другом. Она отсюда не ушла бы, особенно если без вещей… Я думаю, что случилось страшное.
– Что?
– Не знаю… ее убили.
Интересно, откуда эта мысль взялась в Машкиной пустой голове. Не сама же собой возникла… или сама собой? Вариантов-то немного. И пожалуй, ему и вправду следовало бы разыграть отъезд, но не подумал… а вот с Машкой…
– И кто?
– Не знаю, – так же ответила она и, понизив голос, добавила: – Анна…
– Что? – это он не готов был услышать. – При чем здесь Анна?
– Как при чем? Мстит! Ты… ты только не смейся! Я в кино такое видела! Там тоже девушку убили, и дух ее не мог себе покоя найти, пока не отомстил всем виноватым… и теперь вот…
– То есть, – от смеха он губу прикусил, сдерживаясь с немалым трудом, – ты полагаешь, что призрак Анны что-то сделал с Маргошей?
Машка кивнула.
– Ты тоже думаешь, что я… дура?
Дура, еще какая, это всем было ясно изначально, но с Машкой мирились. Где-то с ней даже забавно было, да и, несмотря на дурость, была она незлой, но напротив, весьма даже сострадательной. Легкой в общении.
В компании Маргоши и Ники легкости недоставало категорически.
– Послушай, – он взял Машку за руку, пухлую такую руку с длинными розовыми ногтями. – Даже если допустить, что Анна вдруг… воскресла… ну, или стала духом…
– Полтергейстом!
– Ладно, полтергейстом. Ты сама подумай, за что ей Маргоше мстить? Убил мужчина.
– Я… – Машка сглотнула и призналась: – Мне кажется, Маргоша знала, кто ее… с самого начала знала и ничего никому не рассказала.
И хорошо. Тогда, много лет тому назад, он был неопытен и вряд ли сумел бы справиться с Маргошей и избежать ненужного внимания. Взяли бы… но стоит ли думать о том, чего не случилось?
– И еще Ника…
– А что Ника? – Ему подумалось, что, кажется, в этой компании он многого не видел, не понимал. – Она тоже… знает?
Не знает. Ника стерва похлеще Маргоши, и догадывайся она о том, что случилось на самом деле, уж не отказала бы себе в удовольствии знание сие использовать.
– Нет, – подтвердила его догадку Машка и кулачки стиснула. – Но она хотела, чтобы Анна умерла… понимаешь, я… это уже давно было, но я слышала… и теперь вот…
– Рассказывай, – он подавил зевок. Вот что его в Машке бесило, так это ее вечная неспособность правильно подобрать слова. Она вздыхала, мямлила и ныла, перемежая полезную информацию с пустой, о собственных бесконечных проблемах.
Но ныне Машка, верно, от страху заговорила спокойно.
Машеньку любили родители. И не только родители, но дяди, тети и даже зловредная соседка с первого этажа. Машенька с ней здоровалась и не боялась соседкиной облезлой собачонки, которая всякого облаивала с остервенением. Машку любили друзья за спокойный характер, школьные учителя и, казалось, все люди, с которыми Машке только приходилось встречаться. И она пребывала в счастливой уверенности, что люди, ее окружающие, сами по себе замечательны.
В университете не то чтобы Машка испытала потрясение, столкнувшись с действительностью, скорее уж эта действительность ее разочаровала.
