В конце концов кто-то из них неизбежно должен был зайти слишком уж далеко. Логично? Я не думаю, что мужчины понимают, сколько времени женщины тратят либо на то, чтобы злиться на них, либо пытаться этого не делать.
Теперь Церера держалась за Лесника только правой рукой. Левую руку поднимать было больно, а скованность в шее распространилась и на спину. Вдобавок она не привыкла ездить верхом, что тоже не помогало. Она не хотела жаловаться, но Лесник был слишком проницателен, чтобы не заметить этого.
– Как твоя рука?
Церера не видела причин лгать.
– Не очень, – призналась она. – Хотя терпимо. Но вообще-то абсолютно все терпимо, пока есть еще силы терпеть.
– Допей-ка лучше остатки настоя. Мы будем на месте еще до наступления темноты, и тогда он тебе больше не понадобится.
Церера отпила из фляжки, но из осторожности решила не опустошать ее до конца, несмотря на заверения Лесника. Сработал материнский инстинкт: никогда не оставляй себя и своего ребенка без пропитания и всегда держи что-нибудь про запас. Действие этого зелья в сочетании с мерным покачиванием лошадиной спины вызвало у нее сонливость, и бо́льшая часть оставшегося пути прошла как в тумане. Но она все-таки увидела – или же ей приснилось, что увидела, – большой черный башмак с жестяной крышей, из изогнутой трубы которого валил дым; а когда им потребовалось пересечь реку, мост представлял собой гигантскую стеклянную женскую туфельку, вымощенную толстыми деревянными досками[15].
Наконец, когда день уже клонился к закату, они поднялись на гребень холма, откуда открылся вид на деревянную хижину. Два поля по соседству были засеяны то ли рожью, то ли пшеницей, а с одной стороны к домику прилегали загоны для скота. В одном Церера увидела кур, выклевывавших что-то из земли, а в другом – пару свиней, уткнувшихся носами в грязь. Рядом со свинарником стояла конюшня, из-за приоткрытой двери которой выглядывала голова пони, а за конюшней виднелось пастбище, на котором жалобно мычала корова. Но в остальном все было тихо, и, несмотря на прохладу приближающегося вечера, огонь в очаге хижины не горел, а ее дверь стояла приоткрытой. Лесник опять тронул кобылу с места, но прежде снял со спины топор и положил его поперек седла.
– Держись за мой пояс покрепче, – велел он. – Если придется сматываться, то очень быстро.
Они приблизились к хижине, но никто не вышел поприветствовать их, даже когда Лесник объявил об их появлении.
– Госпожа Блайт, – крикнул он, – это Лесник!
Неподалеку петух дрался с курицей за единственное кукурузное зернышко, но это был и весь корм, который Церера смогла углядеть в грязи, поскольку все остальное было до последней крошки склевано. Ей стало любопытно, сколько времени прошло с тех пор, как домашних животных кормили в последний раз.
Внутренность хижины – или же то немногое, что удалось разглядеть сквозь приоткрытую дверь, – выглядела очень темной, и Церере не показалось, что в ней кто-то есть. Лесник позволил лошади проехать дальше по грязному двору перед домом, прежде чем спешиться, прихватив с собой топор.
– Садись в седло, – приказал он Церере, – и возьми поводья. Когда я свистну, кобыла вырвется на открытое место и не остановится, пока не устанет. Пригнись пониже, доверься ей, и ничего с тобой не случится.
– А как же вы? Не можем же мы так вот просто вас здесь бросить!
– Я могу и сам о себе позаботиться. И с радостью доверю тебя этой старушке.
Он похлопал лошадь по крупу, и та легкой рысцой удалилась от хижины. Прижавшись к стене, Лесник полностью распахнул дверь.
– Эй, есть тут кто-нибудь? – позвал он и, когда ответа не последовало, вошел.
Внутри не было никаких признаков беспорядка. Стол был накрыт на двоих, хотя между двумя большими креслами стоял еще и высокий детский стульчик. Справа от двери виднелась ниша с двуспальной кроватью и занавеской, которую можно было задернуть для уединения или для защиты от лишнего света. Рядом с кроватью стояла пустая колыбелька, так что ночью мать младенца могла легко дотянуться до нее, чтобы присмотреть за своим отпрыском. С крючков на потолке свисали сухие травы, а на тех полках, где не было еды, стояли баночки с какими-то мазями и зельями. В камине над обугленными холодными дровами висел горшок с тушеным мясом. Рядом стоял кувшин с коровьим молоком. Лесник окунул в молоко палец и попробовал его на вкус – простояло оно тут уже сутки, заключил он, а то и больше. Он осмотрел кровать, одежду в открытом сундуке и прочие раскиданные по хижине пожитки, попавшиеся ему на глаза. Жили здесь двое взрослых – один пожилой, другой помоложе – и младенец: девочка, судя по шерстяной куколке в колыбели. Но куда же они девались?
Услышав позади себя какой-то шумок, он был готов уже взмахнуть топором, но это была всего лишь Церера, стоявшая в дверях с обнаженным мечом.
– По-моему, я велел тебе оставаться с лошадью, – недовольно бросил Лесник.
– Вообще-то нет, – возразила Церера, оглядывая комнату. – Сколько здесь живет народу?
– Двое, когда я был у них в последний раз: госпожа Блайт и Голда, ее дочь. Теперь у Голды свой собственный ребенок, а госпожа Блайт наверняка уже совсем старуха. Однако я не вижу здесь никаких признаков присутствия мужчины.
– Так куда же они подевались?
Лесник указал на посох у камина. Рядом с ним лежал небольшой мешочек, сшитый из кусочков кожи.
– Не знаю, но ни одна пожилая женщина не оставила бы свою трость, прежде чем выйти из дома, а рядом лежит еще и целительская сумка госпожи Блайт. Эта сумка всегда при ней, когда она куда-то отправляется. Кроме того, перевязь для младенца все еще висит рядом с колыбелью, в котелке есть еда, а молоко простояло как минимум сутки.
– Наверное, им пришлось спешно уйти.
– Или же не по своей воле… – Лесник понюхал воздух.
– Что такое? – спросила Церера. – Чем тут пахнет?
– Благовониями или чем-то в этом роде.
– Меня это не удивляет.
Церера принялась изучать полки, уставленные банками с травами и всякими специями, тертой корой, маслами и смолами, и глубоко вдохнула, втягивая в нос смешавшиеся между собой ароматы. Пахло в основном какими-то лекарственными травами. Некоторые ингредиенты ей удалось определить на глаз, поскольку такие же достались ей в наследство от матери: сухой чеснок, эхинацею, пижму, молокан; зверобой, используемый при кожных заболеваниях и пустырник при менструальных спазмах, остролист для лечения колик… Неудивительно, что Лесник привел ее в дом госпожи Блайт. Увы, но самой женщины нигде не было видно, однако та оставила
