свою записную книжку, страницы которой были заполнены рисунками растений, цветов и кореньев, а также перечнями всяких ингредиентов. Лежала та рядом с миской, полной подгнивших чернильных грибов, баночкой толченой гвоздики и кувшином с водой – выделившийся из грибов сок был готов к смешиванию с водой и гвоздикой, чтобы превратиться в чернила для пера госпожи Блайт, которое лежало вдоль корешка раскрытой записной книжки.
В маленьком женском зеркальце с довольно мутной поверхностью Церера впервые увидела себя после ручья. Ее первой мыслью было: до чего же странно для взрослой женщины смотреть на себя совсем юную таким вот образом и в такой момент – хотя, пожалуй, не более странно, чем для оставшегося внутри нее ребенка наблюдать, как он год за годом становится все старше.
Теперь Лесник стоял у пустой колыбели, прижимая к носу одно из одеял. Когда он опустил его обратно, лицо у него было еще более встревоженным, чем раньше.
– Переночуем здесь, – сказал он. – Я сомневаюсь, чтобы госпожа Блайт отказала бы нам в месте в своей конюшне, но она наверняка не станет ворчать, если мы устроимся в тепле ее хижины, пока она и ее родня отсутствуют.
– А не стоит их поискать?
– Если они ушли пешком, в темноте их будет трудно выследить.
– Вы ведь думаете, что с ними что-то случилось?
Лесник направился к двери.
– Цыплята не кормлены, – ответил он, – а корова мычит, потому что ее не подоили. Госпожа Блайт не оставила бы своих животных страдать или голодать. Надо позаботиться о них. Ты когда-нибудь доила корову?
Церера покачала головой. Она никогда даже не гладила корову, не говоря уже о том, чтобы доить ее, и надеялась прожить всю свою жизнь, так и не научившись этому.
– Тогда можешь насыпать корму домашней птице и проверить, как там свиньи. А я пойду поставлю кобылу в стойло, накормлю и напою пони, а после этого мы вместе займемся коровой. Я не хочу оставлять тебя одну, пока мы не выясним, что тут произошло.
Церера последовала за ним во двор и посмотрела, как Лесник ведет кобылу в конюшню. Не дожидаясь, пока он убедится, что та удобно устроена, а у обеих лошадей есть еда и вода, Церера подошла к загону для кур. На крючке, прибитом к одному из столбов, висело прикрытое крышкой ведро с овощными очистками, яблочными огрызками и прочими остатками с кухни, смешанными с кукурузой и овсом. Она высыпала половину его содержимого в загон, и куры во главе с петухом жадно набросились на корм. После своего опыта общения с крысами Церера почти ожидала, что какая-нибудь из птиц вежливо поблагодарит ее, но разговорные навыки кур оказались не столь развитыми, как у грызунов.
Потом она направилась к загону для свиней, обнесенному крепким деревянным забором. Два животных внутри не обратили на нее ровно никакого внимания, поскольку вовсю набивали животы. И тут Церера увидела, чем они лакомятся, – и невольно завизжала.
XXIII
BANHUS (староангл.)
«Дом из костей»: грудная клетка, тело
Лесник держал в своих объятиях Цереру, которая спрятала лицо у него на груди. Она уже перестала визжать, но вся тряслась и едва сдерживала тошноту. Единственное, что уберегло ее от окончательного конфуза, – это отсутствие аппетита: в течение дня она почти ничего не пила и не ела, кроме целебного настоя и пригоршни орехов из запасов Лесника.
Наконец Церера обрела дар речи.
– Это… это они? – прошептала она.
– Не могу сказать, – ответил Лесник. – Я хочу, чтобы ты зашла в хижину и заперла за собой дверь. И больше не открывай ее, пока не услышишь мой голос. Ты поняла?
Но она вцепилась в него еще крепче. Церера не хотела ни отпускать его, ни отрывать лицо от его одежды. Если б она это сделала, ей наверняка опять попались бы на глаза тела в жидкой грязи.
– А вы что будете делать?
– Надо вытащить их оттуда.
Лесник отстранил ее от себя, повернув так, чтобы она смотрела в сторону от загона для свиней, а вход в хижину оказался прямо перед ней.
– Разведи огонь, – велел он. – Сегодня ночью будет холодно, и мы будем только рады оказаться в тепле.
Церера на ватных ногах зашла в хижину. После всего увиденного разговоры об огне и тепле казались чем-то несущественным, даже бессердечным. До сегодняшнего дня она только раз видела мертвое тело, и это было тело ее отца, мирно лежащее на больничной койке. Медсестры даже расчесали ему волосы – маленький акт заботы о человеке, который при жизни всегда следил за своей внешностью и не хотел бы неприглядно выглядеть после смерти. По отношению к госпоже Блайт или ее дочери такой заботы не проявили, бросив их на съедение свиньям. Что же касается младенца…
Но Церера не хотела даже думать об этом. Чтобы отвлечься, она начисто вымела каминную решетку и уложила на нее наколотые дрова и сухую солому для растопки. В укромном уголке каменной кладки нашлись обломок кремня и кусок железа. После нескольких неудачных попыток и одного поцарапанного пальца – все благодаря ее слабой руке – ей удалось высечь достаточно искр, чтобы огонь разгорелся, и вскоре в хижине стало не так холодно и пусто. Она присела в ожидании у окна, но в сгущающихся сумерках Лесника нигде не было видно. Корова, однако, перестала мычать, и Церера больше не слышала сопения и хрюканья кормящихся свиней. Сама она редко ела мясо, но даже если б и была более плотоядной, то никогда больше даже не притронулась бы к свинине или бекону.
Уже совсем стемнело, когда она услышала стук в дверь и Лесник позвал ее по имени. Церера сдвинула засов, чтобы впустить его. Он нес ведро с молоком, и хотя руки у него были чистыми, одежда была вся перемазана кровью и грязью, так что она знала, что именно он смыл со своей кожи. На спине у него была одна из седельных сумок с едой и сменой одежды для него самого. Лесник поставил сумку на пол, а затем задернул занавеску у кровати, чтобы переодеться, не смущая Цереру. Когда он вернулся, перепачканная одежда была уже свернута и перевязана ремешком. Отложив сверток в сторону, он присоединился к Церере у очага.
– Что вы сделали с телами? – спросила она.
– Похоронил их, – ответил Лесник. – Там были только госпожа Блайт и ее дочь. Ребенка с ними не было.
– А не могло ли быть так, что?.. В смысле, не могли ли свиньи?..
Она так и
