— Возможно. Что, если они тиснут какую-нибудь сумасшедшую статейку об этой дьявольской штучке? Что тогда? — Президент гневно хлопнул по столу и вскочил на ноги. — Что тогда, Флетчер? Эта газета ненавидит меня! — Он уныло побрел к окнам.
— Они не могут опубликовать ее, не имея подтверждения из другого источника, а другого источника не может быть, потому что все это неправда. Эта дикая идея пошла дальше того, что она заслуживает.
Президент еще какое-то время продолжал смотреть в окно.
— Как Грантэм узнал об этом?
Коул встал и начал ходить, но уже гораздо спокойнее.
— Кто знает. Здесь об этом не знает никто, кроме вас и меня. Они принесли один экземпляр, и он лежит запертым в моем кабинете. Я лично снял с него одну ксерокопию и передал ее Глински, от которого потребовал держать все в секрете.
Президент криво усмехнулся, глядя в окно.
Коул продолжал:
— О’кей, вы правы. К настоящему времени там может уже существовать тысяча копий. Но они безвредны, конечно, если наш друг на самом деле не совершал этих грязных поступков, но если…
— Тогда мой зад будет поджарен на сковородке.
— Да, я бы сказал, наши зады будут поджарены.
— Сколько денег мы взяли?
— Миллионы, прямо и косвенно. — Законно и незаконно, но президент мало знал об этих сделках, а Коул предпочитал не распространяться.
Президент медленно прошел к дивану.
— Почему бы тебе не позвонить Грантэму и не узнать, что у него на уме и что ему известно? Если он блефует, это станет ясно. Как ты думаешь?
— Я не знаю.
— Ты же с ним раньше разговаривал, не так ли? Грантэма знают все.
Теперь Коул расхаживал за диваном.
— Да, я разговаривал с ним. Но если я ни с того ни с сего позвоню сейчас, он что-то заподозрит.
— Да, думаю, ты прав. — Президент ходил с одной стороны дивана, а Коул с другой.
— Как могут развиваться события дальше? — спросил наконец президент.
— Наш друг может быть замешан. Вы велели Войлзу прекратить вести расследование вокруг него. Но он может быть разоблачен прессой. Войлз в этом случае прикрывает свой зад и говорит, что вы приказали ему заниматься другими подозреваемыми и игнорировать нашего друга. «Пост» набрасывается на нас с бешеными обвинениями в очередном сокрытии преступления. И мы можем забыть о переизбрании.
— Что-нибудь еще?
Коул на секунду задумался.
— Да, все это взято с потолка. Дело — чистая фантазия. Грантэм не найдет ничего, а я опаздываю на заседание штаба. — Он направился к двери.
— Во время ленча у меня партия в сквош. Возвращайся к часу.
Когда за ним закрылась дверь, президент с облегчением вздохнул. На вторую половину дня у него намечено восемнадцать лунок, поэтому надо забыть об этой пеликаньей истории. Если уж Коул не был обеспокоен, то ему тоже не стоит переживать.
Он набрал номер, подождал и наконец услышал в трубке голос Боба Глински. Директор ЦРУ играл в гольф ужасно и был одним из немногих, с кем президент мог легко разделаться, поэтому он оказался приглашенным на игру во второй половине дня.
— Конечно, — ответил Глински, по горло занятый делами. — Я с удовольствием присоединюсь.
Отказать президенту он не мог.
— Кстати, Боб, как насчет этого пеликаньего дела в Новом Орлеане?
Глински прочистил горло и постарался сохранить невозмутимый тон.
— Ну что же, шеф, как я сказал Флетчеру Коулу в пятницу, это плод игры богатого и тонкого воображения. Я думаю, что его автору надо забросить юридический колледж и начать писать романы. Ха-ха-ха.
— Здорово, Боб. Значит, в нем ничего нет?
— Мы копаем.
— Увидимся в три. — Президент положил трубку и бросился к своей клюшке.
Глава 25
«Риверуолк» тянется на четверть мили вдоль реки и всегда переполнен посетителями. На нескольких его этажах теснятся магазины, кафе и рестораны, большинство из которых находится под общей крышей, а некоторые имеют выходы прямо на набережную реки. Он располагается в начале Пойдрас-стрит, откуда рукой подать до Французского квартала.
Она пришла в одиннадцать и потягивала экспресс-кофе в глубине маленького бистро, пытаясь при этом читать газету и казаться спокойной.
Магазин одежды «Френчменз бенд» находился этажом ниже, за углом. Дарби нервничала, и кофе не помогал унять предательскую дрожь.
В кармане у нее лежал план конкретных действий в конкретные моменты времени, детализированный до отдельных слов и фраз, которые она держала в памяти на случай, если дела пойдут ужасно плохо и Вереек выйдет из-под контроля. Она спала всего два часа, а остальное время провела, вычерчивая в своем блокноте графики и схемы. Если она умрет, то это случится не от недостатков при подготовке. Доверять Гэвину Верееку она не могла. Он состоял на службе в правоохранительном ведомстве, которое временами действовало по своим собственным правилам. Вереек получал приказы от параноика, в прошлом у которого было немало темных дел. Его босс докладывал президенту, который возглавлял администрацию, состоящую из дураков. Президент имел богатых и нечистоплотных друзей, которые отваливали ему огромные деньги.
«Но в этот момент, дорогая, больше некому доверять». Через пять дней, дважды едва избежав смерти, она выбрасывала белый флаг.
Новый Орлеан утратил свое очарование. Ей нужна помощь, и если приходится довериться копам, то лучше уж фэбээровцам.
Одиннадцать сорок пять. Она рассчиталась за кофе, дождалась очередной волны посетителей и пристроилась за ними. В магазине одежды бродили с десяток покупателей, когда она миновала вход, где через десять минут должен был ждать ее друг. Она проскользнула в книжную секцию двумя дверями дальше… Поблизости находилось по меньшей мере еще три магазина, где можно было делать покупки и скрываться, наблюдая одновременно за входом в магазин одежды. Она избрала книжную секцию потому, что продавцы в ней привыкли, что люди проводят здесь много времени, и не обращали внимания на таких посетителей. Вначале она посмотрела журналы, а затем, когда осталось три минуты, встала между двумя рядами кулинарных книг и принялась ожидать появления Гэвина.
Томас говорил, что он никогда не приходит вовремя. Ему ничего не стоит опоздать на час, но она даст ему пятнадцать минут и уйдет.
Она ждала его ровно в двенадцать, и он пришел. Черный спортивный свитер, красная бейсбольная кепка, сложенная газета. Он был немного стройнее, чем она ожидала, но несколько фунтов можно было и сбросить. Сердце у нее затрепетало. «Спокойно, — сказала она, — только спокойно, черт побери».
Она поднесла кулинарную книгу к лицу и всматривалась поверх нее. У него были седые волосы и темная кожа. Глаза были скрыты солнечными очками. Он суетился и казался раздраженным, как и во время их телефонного разговора. Газету перекладывал из одной руки в другую, переступал с ноги на ногу и нервно оглядывался вокруг.
С ним было все в порядке. Ей понравился его вид. В его манере держаться было что-то беззащитное и непрофессиональное, что говорило о том, что он тоже напуган.
Через пять минут он вошел в двери, как ему было сказано, и направился в дальний правый угол.
Камель был подготовлен к встрече со смертью. Он был к ней близок много раз, но никогда не пугался. И после тридцатилетнего ее ожидания ничто, абсолютно ничто не заставляло его возбуждаться. Его несколько волновал секс, и только. Нервозность была наигранной. Мелкие суетливые движения были задуманы заранее. Выстояв в схватках лицом к лицу с такими же талантливыми, как он сам, он, конечно же, мог владеть собой на этой несложной встрече с отчаянным ребенком. Он копался в пиджаках «сафари» и старался делать вид, что нервничает.
В кармане у него лежал носовой платок, потому что он внезапно простудился, да так, что даже голос сел и стал немного хриплым. Он прослушал запись раз сто и был уверен, что перенял ритм, интонацию и легкий среднезападный акцент речи. Но Вереек говорил слегка в нос, и для этого были придуманы платок и простуда.
Было трудно позволить, чтобы кто-то подходил к нему сзади, но приходилось терпеть. Он не видел ее. Она была сзади и совсем рядом, когда сказала: «Гэвин». Он резко обернулся. Она держала белую панаму и говорила, уткнувшись в нее.
— Дарби, — сказал он, вытаскивая платок для того, чтобы притворно чихнуть. Волосы были каштановые и короче, чем у него. Он чихнул и закашлялся. — Давай выбираться отсюда, — сказал он. — Мне не нравится эта идея.
Дарби тоже все это не нравилось. Был понедельник, и ее коллеги-студенты занимались делом, осваивая премудрости юриспруденции, а она разыгрывала с ним детективную сцену, которая могла для нее плохо кончиться.
— Делайте, как я говорю, понятно? Где вы подцепили простуду?
Он чихнул в платок и заговорил таким низким голосом, каким только мог:
