Кортеж автомобилей медленно направлялся за город. Через час президент должен был выступать с речью в Колледж-парке. Он сидел в своем автомобиле, расслабившись, и читал текст, написанный Мэбри. Скривившись, сделал пометку на полях. В обычный день это была бы приятная поездка в красивый университетский городок для небольшого и легкого выступления. Но сегодня все было иначе. Рядом с ним в лимузине сидел Коул.
Начальник штаба администрации, как правило, избегал подобных поездок. Он дорожил такими моментами, когда президент выезжал из Белого дома и ему представлялась возможность единовластного управления делами. Но им надо было поговорить.
— Я устал от речей Мэбри, — сказал расстроенно президент. — Они все звучат одинаково. Клянусь, я уже произносил такую на прошлой неделе на собрании членов клуба «Ротари».
— Она лучшее из того, что есть, но я подыскиваю, — ответил Коул, не отрываясь от служебной записки. Он читал речь, и она была не такая уж плохая. Но Мэбри писал ее уже полгода, и его идеи утратили свежесть. И Коул все равно собирался его уволить.
Президент взглянул на записку у Коула:
— Что это?
— Окончательный список.
— Кто остался?
— Силер-Спенс, Уотсон и Калдерон. — Коул перевернул страницу.
— Это просто здорово, Флетчер. Женщина, негр и кубинец. Что случилось с белыми? Кажется, я говорил, что мне нужны молодые белые представители. Молодые, крепкие консервативные судьи с безупречным прошлым и долгими годами впереди. Я разве не говорил этого?
Коул продолжал читать.
— Они должны еще пройти утверждение, шеф.
— Так обеспечь им утверждение. Я буду выкручивать руки до тех пор, пока они не будут утверждены. Ты понимаешь, что девять из каждых десяти белых в этой стране голосовали за меня?
— Восемьдесят четыре процента.
— Правильно. Так что случилось с белыми людьми?
— Это не основание для раздачи постов.
— Нет, это самое что ни на есть основание в его чистом виде. Я вознаграждаю своих друзей и наказываю врагов. Только так можно выжить в политике. Ты танцуешь с теми, кто привел тебя на вечеринку. Я не могу поверить в то, что ты выбрал женщину и негра. Ты становишься мягкотелым, Флетчер.
Коул перевернул еще страницу. Он уже слышал это.
— Я больше озабочен перевыборами, — сказал он спокойно.
— А я нет? Я поназначал столько азиатов, латиноамериканцев, женщин и негров, что можно подумать, что я демократ. Так что же, черт возьми, не так с белыми, Флетчер? Посмотри, у нас должны быть сотни хороших, квалифицированных и консервативных судей, правильно? Почему же ты не можешь найти всего двоих, которые смотрят и думают так же, как я.
— Девяносто процентов выходцев с Кубы тоже голосовали за вас.
Президент бросил текст речи на сиденье и подобрал лежавший там утренний выпуск «Пост».
— О’кей, давай оставим Калдерона. Сколько ему лет?
— Пятьдесят один. Женат, восемь детей, католик, выходец из бедной семьи, пробился через Йельский университет, очень серьезная личность. И очень консервативная. Никаких грехов, кроме того, что двадцать лет назад лечился от алкоголизма. С тех пор не пьет. Полный трезвенник.
— Курил когда-нибудь марихуану?
— Он это отрицает.
— Он мне нравится. — Президент читал первую полосу.
— И мне тоже. Министерство юстиции и ФБР проверили его белье, и оно оказалось совершенно чистым. Кого из двух оставшихся вы предпочитаете: Силер-Спенс или Уотсона?
— Что за фамилия Силер-Спенс? Я имею в виду, что у них не так, у этих женщин со сложными фамилиями? Что, если у нее фамилия Сковински и она выйдет за мужика по фамилии Левандовски, будет ли ее маленькая раскрепощенная душа настаивать на том, чтобы идти по жизни как Гвендолин Ф. Сковински-Левандовски? Помилуй меня. Я никогда не назначу женщину с дефисом.
— Вы уже назначили.
— Кого?
— Кэй Джоунз-Родди, послом в Бразилию.
— Тогда отзови ее и сними с должности.
Коул выжал легкую усмешку и положил записку на сиденье. Он смотрел на проезжавшие за окном машины. Они определятся по второй кандидатуре позднее. Калдерон был у него в кармане. Теперь ему нужна Линда Силер-Спенс, поэтому подсовывать он будет негра, подталкивая президента к женщине. Таков основной закон манипулирования.
— Я думаю, нам следует повременить еще пару недель с объявлением кандидатов, — сказал он.
— Как хочешь, — пробурчал президент, читая статью на первой полосе. Он объявит их, когда будет готов, независимо от планов Коула. Он еще не уверен, что их следует объявлять вместе.
— Судья Уотсон очень консервативный черный арбитр с репутацией непоколебимого. Он пришелся бы к месту.
— Я не знаю, — пробормотал президент, увлеченный статьей о Гэвине Верееке.
Коул видел статью на второй странице. Вереек был обнаружен в номере «Хилтона» в Новом Орлеане погибшим при загадочных обстоятельствах. Как сообщалось в статье, официальные лица ФБР находились в неведении и не могли объяснить, почему Вереек оказался в Новом Орлеане. Войлз был сильно опечален. Отличный, преданный служащий и т. д.
Президент до конца пролистал газету.
— Наш друг Грантэм молчит.
— Он копает. Я думаю, он слышал о деле, но не может к нему подобраться. Он обзвонил в городе всех, но не знает, что спрашивать, и гоняется за призраками.
— Ну что ж, я играл вчера в гольф с Глински, — сказал с довольным видом президент. — И он заверяет меня, что все находится под контролем. У нас состоялась по-настоящему душевная беседа за восемнадцатью лунками. Он ужасный игрок и все время попадает то в песок, то в воду. Это была настоящая потеха.
Коул никогда не прикасался к клюшке для гольфа и терпеть не мог праздные разговоры о гандикапах и тому подобном.
— Вы считаете, Войлз ведет там расследование?
— Нет. Он дал слово, что не будет. Не то чтобы я доверяю ему, но Глински не упоминал об этом.
— Насколько вы доверяете Глински? — спросил Коул, бросив хмурый взгляд на президента.
— Совсем не доверяю. Но если бы ему было что-то известно про дело о пеликанах, он бы мне сказал… — Президент скис, почувствовав наивность своих рассуждений.
Коул лишь хрюкнул, выражая свое недоверие.
Они проскочили мост через реку Анакостия и находились в округе Принс-Джордж. Президент держал текст речи и смотрел в окно. Прошло две недели после убийства, и рейтинг все еще оставался выше пятидесяти процентов. У демократов не было видимого кандидата. Его позиции были прочными и становились еще прочнее. Американцы устали от наркоманов и преступности. Шумливые меньшинства требовали к себе все больше внимания, а идиоты либералы толковали конституцию в пользу преступников и экстремистов. Это был его момент. Два выдвижения в Верховный суд в одно время. Это будет его наследство.
Он улыбнулся про себя: «Какая полезная трагедия».
Глава 28
Такси резко затормозило на углу Пятой и Пятьдесят второй улиц, и Грэй, как ему было сказано, быстро расплатился и выскочил из машины. Стоявший сзади автомобиль поднял в воздух стайку птиц своим недовольным сигналом, и он подумал о том, как хорошо было вновь оказаться в Нью-Йорке.
Часы показывали почти пять вечера, и пешеходы на Пятой шли сплошной массой. Он понял, что ей хотелось именно этого. Она была категорична в своих указаниях: «Вылететь рейсом из Националя до Ла-Гуардиа. Взять такси до отеля «Виста» в Международном торговом центре. Зайти в бар, выпить разок, может быть, дважды, и все время смотреть, нет ли сзади хвоста, затем через час взять такси и добраться до угла Пятой и Пятьдесят второй. Двигаться быстро, на глазах иметь темные очки и наблюдать за всем происходящим». Если за ним будут следить, это может погубить их обоих.
То, что она заставила его записать все это, показалось ему несколько глупым и излишним, но тон ее голоса не позволил ему спорить. Да ему и не хотелось. Ей повезло остаться в живых, сказала она, и не хочется больше рисковать. И если он намерен поговорить с ней, ему придется в точности выполнить все, что было сказано.
Он записал. И сейчас, пробиваясь сквозь гущу людей, он как мог быстро добрался по Пятой до «Плаза» на Пятьдесят девятой, поднялся по ступенькам и прошел через вестибюль, оказавшись на Южной центрально-парковой улице. Никто не мог проследить его путь. Если она была так же осторожна, то тоже не привела за собой хвост. Тротуар на Южной центрально-парковой был полон пешеходов, и, приближаясь к Шестой авеню, он даже ускорил шаг. Мысль о встрече с ней заставляла его волноваться, несмотря на попытки сдержать возбуждение. Во время телефонного разговора она была холодна и методична, но в голосе проскальзывали нотки страха и неуверенности. Она всего-навсего студентка, говорила она по телефону, и не ведает, что творит, и, наверное, через неделю или даже раньше умрет, но в любом случае играть в эти игры надо именно так. «Всегда исходите из предположения, что за вами следят, — наставляла его Дарби. — Я пережила семь дней преследования, так что делайте, пожалуйста, как я говорю».
