по комнате, не понимая, где другие вещи. Один из парней сообразил нагнуться и потянул из-под кровати короб на колесиках.
— Так себе гардеробчик. Что брать-то?
Кирилл осмотрел несколько новых, еще в упаковках и с бирками, толстовок, футболок, кучку трусов и мотнул головой на валяющуюся на кровати ту, которую Костик точно носил:
— Эту берите.
А сам беззвучно выругался: эта тоже новая. Той, рукавом которой Костик протирал горлышко бутылки, тут не было. Кирилл ее хорошо запомнил по детскому принту с покемонами.
Ладно. Теперь поговорим с контингентом. Кирилл хотел было расположиться с исповедальне, но решил не оскорблять чувства верующих и свои: ему все чудился Костик за занавеской. Хотя Кирилл точно знал, и дважды проверил — нет. Но отвлекать от опросов будет. Поэтому он решительно полез по ступеням вверх, в кабинет старца.
— Вы кто?
Вошедшую женщину Кирилл точно раньше не видел — ни тут, ни в монастыре. Она положила на край стола паспорт и присела напротив.
— Остапова Венера Михайловна.
Так вот ты какая, Венера. Кирилл пролистал паспорт, отметил отсутствия штампа о браке и детей, прикинул — ростом не ниже Васи, темноволосая, собранная, спину держит прямо и смотрит абсолютно спокойно.
— Здравствуйте. Оперуполномоченный МВД капитан Деев.
— Добрый день…
— Адвокат? — Как интересно. — Не многовато ли вас на маленький скит?
— Михаил Германович — адвокат по уголовному праву, я — по гражданскому, — улыбнулась она. — Мало ли что. Пригодится.
Ну да. Вдруг тут разборки по имуществу или налогам. Грамотно.
— Вы всегда в паре работаете? Или для богоугодного дела собрались?
Нужно Русу подкинуть мысль, пусть проверит этих адвокатов. Слишком быстро они появились. И кто им платит тоже хорошо бы узнать.
В общем-то, она ему была не нужна. В скит приезжала второй раз, первый был в декабре прошлого года, про Костика сказала «сын Божий» и даже не покривилась, беспокойства не выказывала. Вот разве что…
— Вопрос не по этому делу можно? Вы помните Василису Смирнову?
— Васю? Конечно. Я ее опекун.
Вот это неожиданно.
— Опекун?
Венера с улыбкой протянула подписанный протокол. Тоже мне, Мона Лиза! Ты, значит, опекунские получаешь, а девочка в лесу сидит с тронутыми сектантами, чтоб жить не мешала?
— А вы в курсе, что на вашу подопечную недавно было совершено нападение? Не боитесь лишиться опекунства за ненадлежащий уход?
Венера нахмурилась, и Кирилл даже пожалел, что рявкнул. Но она же не гимназистка, а адвокат, переживет.
— Мы подали заявление на продление запрета. Ждем решения суда. Если у вас все…
— Пока все. Можете идти, но не уезжайте. Кто там следующий?
— Видимо я.
Ростик протиснулся в дверь мимо Венеры, намеренно задев ее плечом, убедился, что Кирилл заметил, уселся и толкнул по столу паспорт в пятнистой обложке.
— Ну, спрашивай.
Нет, где Костик — не знает (знал бы — притащил к Евгеше, Евгеша волнуется); нет, кофту эту не видел (у него этих кофт, как грязи, шмоточник бешеный, ну тут ясно — детдом). Кто будет вместо старца, пока Костика нет?
— Апостолы. Леночка.
— Леночка? Я думал — Наташа.
— Наташа не отойдет от своего Господа. Она и за Костика пошла, чтобы ему угодить. Лишь бы Евгеша был доволен. А он доволен, когда его мальчику хорошо.
— Да ладно. — Ну ни фига себе — высокие отношения! — Вот прямо так? А ты?
Ростик хмуро хохотнул:
— А я отдельно. Знаешь, тип был такой, Никодим, тайно ходил к Христу, начальства боялся? Вооот. Вроде и верный, а вроде и сбоку.
— Удобно, — согласился Кирилл. — А если, положим, старец умрет, что будет?
— Нарисуют икону и будут ждать возвращения, — огрызнулся Ростик.
— А если Костик сядет?
Кирилл давно отложил протокол и не понимал, зачем задает все эти вопросы. Какое ему дело до секты и сектантов? Он ведь не с ними. Он просто работает.
— Тоже будут ждать. Ты еще не понял? Им все равно — рядом Господь или нет: их выбрали. Они избранный народ, царственное священство. А сын божий уже страдал за людские грехи, пострадает опять. А вернется — займет место Господа.
— Он же, ну, не знаю, злой, немилосердный. После старца-то…
— Скажут: им это за грехи и для искупления.
— Я не понимаю! — Кирилл оглядел кабинет, молчащие часы, потухающую лампадку. — Как это получается? Вот, жил человек — Вайс, и вдруг ему в голову взбрело стать богом? Как?! Он нормальный?
— Нормальный. Был. Добрый слишком, жалостливый.
— Ага: «все, кто не со мной — сдохнут» — это жалость? С чего вообще все началось, можешь мне объяснить?
Ростик потеребил волосы — сегодня заплетенные в косичку с зеленой резиночкой на конце, почесал в затылке, вздохнул:
— Объяснить… Он, когда уволился, всякие слухи, сам понимаешь. В школы не брали. Квартиру продал. Снял комнату в хрущевке и нанялся сторожем в храм — был там через дорогу. Костик, когда вышел, туда же устроился, в хоре петь. Даша, кстати, оттуда — регентовала, Андрей тоже — спивался, у Евгеши в сторожке спал. Сколько у него там побывало, кого-то к себе таскал ночевать, деньги воровали, пару раз били, он спускал, молюсь, говорил, за них. Советоваться бегали, тетки особенно. А там — сарафанное радио, стали специально к нему ходить. Настоятель пытался с ним поговорить раз, два, да и уволил. Тогда уже, вроде, была Леночка? Я не помню… А, вроде была. В ее дом еще переехали, всем скопом. Человек семь. Вот с этого, наверное, и началось. Я же не всегда с ними — гастроли, работа. Старался отговорить, а он мне: смотри, сколько птиц под крылом — как я их брошу. И этот еще, за плечом, трындит: отец — то, отец — се, избранные, семья. Наверняка он и подбил: Евгеша после записки с него только что пыль не сдувал, от себя отпускать боялся. Документы в училище подавать — вместе, Васю забирать — я тоже поеду.
