– Эти девушки, – ответил Мерик, указывая на Ноэль, – совсем не беспомощны. Если бы у меня были деньги, чтобы откупиться от ведуна, я бы это сделал. Но, – он вскинул руки, – у меня их нет. Так что я буду защищать своих людей, и да, я буду зарабатывать уважение своей семьи. Я командую флотом умирающего отца. Эти моряки будут бороться за него до последнего, так что если я буду вести себя, как он – или моя сестра, – и заработаю ту же преданность себе, то пусть так и будет.
Девушка на матрасе повернулась во сне.
Дыхание Мерика сбилось. Его тетя… хотела как лучше. Он был уверен в этом. Тем не менее, она оставила нихарские земли почти десять лет назад, а королевский дворец – и того раньше. Она не имела ни малейшего представления о королевской семье. И конечно, не знала ничего о королевском флоте.
Поэтому он постарался взять себя в руки и спокойным… более спокойным тоном сказал:
– Пожалуйста, помни, что нубревенский флот обычно не переправляет монахов через океан, и если отец узнает, что я взял тебя на борт… Ну, ты сама можешь угадать его реакцию. Не заставляй меня жалеть о моем решении. Я буду защищать донью Сафию до тех пор, пока действует договор с Хасстрелями, и я доставлю ее в Лейну любой ценой. Но если появится ведун Крови, флот встанет для меня на первое место. Так должен поступать адмирал.
Несколько долгих мгновений Иврена стояла неподвижно и молчала, впившись глазами в Мерика. Затем резко выдохнула и отвернулась.
– Да, адмирал Нихар. Как пожелаете.
Мерик смотрел на ее серебряные волосы, а она подошла к койке и еще раз встала на колени подле Ноэль. Желание извиниться щекотало горло – он чувствовал, что ему необходимо еще раз объясниться с ней. Вивия могла быть холодной, да, но она была лучшим капитаном нубревенского военно-морского флота. Мерик провел последние пять лет, изучая действия своей сестры и подражая им.
Но Иврена сложила свое мнение об их семье задолго до того, как он родился. Она была непоколебима – и Мерик не мог ничего с этим поделать.
Он вышел из каюты, думая о том, как лучше всего справиться с Ведуном крови, если тот на самом деле был жив. Кажется, единственный шанс – достичь Лейны в кратчайшие сроки. Чтобы это сделать, хотя ему очень этого не хотелось, он должен был снова использовать магию. Конечно, его морякам придется немного поработать.
К счастью, Мерик точно знал, как справиться с простоем.
– Стройся! – проревел он. – Все по местам!
* * *
Ноэль ворочалась во сне. Она застряла в ужасном состоянии между сном и бодрствованием – в той дыре, где точно знаешь, что если сможешь открыть глаза, окажешься жив. Это полусонное состояние всегда мучило ее во время болезни. Когда единственным желанием было проснуться и попросить что-то от распухшего горла или зудящей оспы.
Хуже всего было то, что этот полусон застал Ноэль посреди кошмара. В котором она понимала, что может убежать от всего этого, если просто…
Проснется…
Ноэль было десять, она собирала яйца в курятнике за домом Гретчии. Гудели цикады, едкий запах куриного помета, казалось, сочился из деревянных стен, нагретых летним солнцем.
Ноэль всегда засиживалась за этой рутинной работой, обращаясь к каждой курице по имени и прося «рассказать» последние куриные сплетни, а затем делала вид, что курица отвечает. Ноэль любила представлять, что куры – это люди и ее друзья и что она может читать их эмоции, как любая нормальная Ведьма Нитей.
Возле входа в курятник выросла тень. Толстяк дышал ртом, огромное, но дряблое тело колыхалось. Нити пылали лиловой похотью, и Ноэль отпрянула назад, ведь выход был перегорожен этой тушей.
– Иди сюда, маленькая Ведьмочка Нитей, – сюсюкал мужчина. – Я не причиню тебе вреда. Тебе это понравится. Другая это сделала, и ты сможешь. Иди сюда, малышка. – Его влажные, тяжелые руки схватили ее за грудь…
Ноэль кричала, кричала, кричала… Она кричала, пока этот человек не ушел. Она кричала, пока Гретчия не нашла ее…
Сон поменялся. Тот же год, но позже. Каждый в племени знал, что Ноэль отвергла толстяка. Они знали, что она съежилась и дрожала, как ребенок. Деревенские мужчины скрещивали пальцы в ее сторону, когда проходили мимо. Женщины плевали ей под ноги.
Но хуже всего себя вели мальчишки. Они бросали в нее камешки и кричали:
– Воображала! Это твоя работа – спать с нами, так что перестань делать вид, что не хочешь этого! Воображала, воображала!
Некоторые мальчишки постарше даже двигали бедрами, когда она проходила, будто говоря, что в один прекрасный день они получат ее…
Сейчас Ноэль было одиннадцать, и она смотрела на рабочий стол Гретчии, усыпанный камнями Нитей. Сокрушительный вес навалился на нее. В течение трех лет она пыталась связать Нити и камни. Это было ее долгом. Она должна была делать это, чтобы стать ученицей своей матери. Но ей ни разу не удалось… а теперь новая Ведьма Нитей в поселке – девушка по имени Альма – сделала это с первой попытки. Альма сделала десять Камней Нитей за одну неделю и заработала улыбку Гретчии. Настоящую, какую Ноэль никогда раньше не видела.
Из-за этого Ноэль возненавидела Альму.
Сон снова сменился – ее перенесло в серый, морозный вечер со снегом, в котором Ноэль увязала до колен. Она споткнулась и упала, убегая от криков и стальных Нитей ненависти, которые преследовали ее до самых ворот поселка.
Каким-то образом в Миденци поняли, что Ноэль уезжает. Их с матерью план убежать тихо и без проблем рухнул. Кто-то рассказал про него, и был только один человек, который мог это сделать: Альма.
Альма, которая отсутствовала в то утро. Альма, которую нигде не было видно и сейчас.
Никто не помог Ноэль, пока она убегала, спасая свою жизнь. Даже мать не могла защитить ее от племени – если хотела сохранить их уважение. Если хотела сохранить свою роль предводителя Миденци.
Поэтому Ноэль бежала одна, с ранцем на спине в качестве щита номаци, но он не был таким крепким, как доспехи из дуба, а мальчишки бросали тяжелые камни. Одежда Ноэль была изорвана, холодный пот покрыл ее тело.
Женщины пихали ее, а мальчишки щупали. Ноэль попятилась. Она пихалась в ответ, шипела и ругалась. Ворота были так близко, за ними снаружи ждала лошадь.
Ей показалось, что она услышала рычание Скраффа. Крик Гретчии. Но не была уверена. Только Нити, шипя, лезли со всех сторон. Все, что она чувствовала, – камни и руки.
Ее ранец порвался, когда она проталкивалась через ворота. Вещи начали вываливаться из него – кукла, которую мать сшила для нее в детстве, сменная одежда и драгоценные камни, которые она должна была поменять на школьные принадлежности и еду.
В неистовом ужасе Ноэль схватила куклу. Из всего, что выпало, она подобрала именно бесполезную игрушку. Потом она запрыгнула на ожидавшую ее лошадь и ускакала к морю. Она оказалась на перекрестке и понимала, что должна спрятаться перед тем, как впадет в беспамятство. Возможно, она найдет убежище в этом маяке на горизонте – Ноэль никогда не бывала так далеко.
Как только она кое-как слезла с лошади и рухнула в высокую придорожную траву, над ней склонилась женщина в белом. Ее голос был чист, как воркование скорбящего голубя, а магия еще чище. Это была каравенская монахиня, и каждый раз, когда Ноэль приходила в себя и видела серебряный ореол ее волос, сияющих как Мать-Луна, она чувствовала себя немного сильнее.
На рассвете следующего дня, проснувшись, она обнаружила, что ее раны обработаны, а монахиня уходит. В ее помощи нуждались везде. Так что Ноэль сама поехала в Веньязу и села на корабль, идущий в Онтигуа – дорога была уже оплачена. Совсем одна, как и планировалось… За исключением того, что Ноэль этого больше не хотела. Она хотела, чтобы монахиня осталась с ней.
Дня три Ноэль пряталась в трюме с остальными бедняками, а ночью добывала кусочки хлеба или фрукты. На протяжении всего пути она сжимала свою куклу, взывая к Матери-Луне о помощи и защите. Грезила, что в один прекрасный день каравенская монахиня снова встретится ей на пути и возьмет с собой.
Ноэль достигла Онтигуа, все еще одна-одинешенька, и обнаружила, что, к счастью, Нити здесь светились приглушенно, и их можно было легко игнорировать. У нее не возникло никаких трудностей с поиском университета, за обучение в котором мать уже заплатила. Когда Ноэль добралась до него, ей предоставили комнату. Она была размером с весь их дом, и, хотя ей не очень нравилась соседка по комнате – Сафия, Ноэль была благодарна за возможность находиться рядом с другим человеком. Хотя Сафия и была надменной и пренебрежительной, вреда от этого не было.
В первый же университетский месяц кто-то украл ее куклу. Тогда и только тогда она позволила себе заплакать. Плакать, как ни одна уважающая себя Ведьма Нитей никогда не будет.
И Ноэль наконец-то призналась себе, что, кто бы ни появился в ее жизни, он точно так же исчезнет. Она была – и всегда будет – полностью и неотвратимо одинокой.
