Перед отъездом Гиммлер поужинал в Ласточкином Гнезде. Мы узнали потом, что он поздравил офицеров и представил коменданта к званию гауптштурмфюрера, а его заместителя Ниманна к званию унтерштурмфюрера. Он уехал. Мы лежали на койках в бараках и слышали, как тронулся поезд. Улыбался ли он, когда впервые увидел еврейских девушек?
В ту ночь, 12 февраля, я так и не смогла уснуть, зная, что триста евреек из моего города задушены выхлопными газами Газмейстера ради того, чтобы продемонстрировать Гиммлеру эффективность процедуры. Я осталась жива. Я увидела новый день. Моя ненависть осталась со мной. Я выжила — а они нет, — чтобы увидеть, как рассвет проникнет в окна барака. В тот день прошел новый слух. Говорили, что немцы потерпели поражение от русских в битве под Сталинградом и отступили… Но я не поверила — как и в то, что кто-либо другой может спасти меня. Мы все были сами по себе.
* * *
— Где он?
Эдриан кивнул в сторону улицы.
— Третья дверь с конца по этой стороне, — сказал Деннис.
— Я пойду сам. — Лоусон направился к указанной двери. Дэвис и Чарли шли за ним. Он прибавил шагу, а когда понял, что они не отстают, раздраженно щелкнул за спиной пальцами, но Дэвис и Чарли не остановились. Когда ему позвонили, он дремал и успел лишь натянуть одежду поверх пижамы.
Ему снова вспомнился Клипер Рид. Для каждой ситуации у него была своя история. Для подобной тоже. Деннис сказал по телефону, что есть опасность потерять агента. О чем-то похожем рассказывал и Клипер, сидя на лавочке в парке, у старой крепости в Гданьске.
Он прошел под арку. Присмотрелся. Агент сидел, съежившись, в позе зародыша, обхватив руками колени. Плечи его дрожали, голова поникла. После звонка от Денниса он принял решение ничего не говорить Шринксу.
Лоусон обернулся, поймал взглядом Дэвиса и девчонку, Чарли.
— Стойте там. Ни в коем случае не вмешивайтесь. Это не ваше дело.
Он нагнулся. Хлопнул Ноября по щекам. Агент вскинул голову и удивленно посмотрел на него.
— Ты готов меня слушать?
Агент промолчал.
— Я не собираюсь сейчас обсуждать твое состояние. И вести умные разговоры насчет того, кто ты такой и зачем здесь, не буду. Но хочу напомнить кое о чем. Ты — доброволец. Ты согласился на это сам.
Агент напрягся. Глаза полыхнули злостью. Уже лучше.
— Нельзя быть добровольцем в понедельник, заторопиться куда-то во вторник и все бросить в среду. За тобой целая команда первоклассных агентов, а ты тут скорчился и распустил сопли. Тебе это нравится?
Ноябрь сжал кулаки, и Лоусон подумал, что парень сейчас закипит от злости.
— Ты жалок. Ты полностью разочаровал людей, которые с тобой работают. Да, работа не самая легкая, но ты, сынок, выбрал ее сам. Встань и иди, причем быстро, но сначала расскажи мне коротко и ясно об ужине у Ройвена Вайсберга. С датой отъезда определились?
Агент поднялся. Лоусон наклонился поближе, положил руку ему на плечо, почувствовал, как напряглись мышцы. Выслушав, кивнул.
— Для начала хорошо. Мы здесь, рядом, — думай об этом. А еще о том, что ты всего лишь винтик в сложной, отлаженной машине. Сегодня ты подвел не только себя, но и всю команду. Это не должно повториться. Когда станет жарко, у тебя, может, и появится причина забиться в угол, но не сейчас. Мы только начали, так что за работу, молодой человек.
Кэррик толкнул плечом Лоусона так, что тот едва не упал, и ему пришлось схватиться за стену — там, где была медная дощечка, — чтобы не потерять равновесие. Его как будто обожгло злостью. Так и должно быть. Цель достигнута.
Ноябрь сделал пару шагов и остановился. Лоусон смотрел. Постояв секунду-другую и как будто приняв какое-то решение, агент зашагал по улице, четко и уверенно, едва ли не строевым шагом. Лоусон перевел дыхание. Агент дошел до угла — плечи расправлены, голова поднята, — повернул на другую улицу и скрылся из виду.
— В этом не было никакой необходимости, — сердито зашептал Дэвис. — Вы обошлись с ним жестоко и…
— Вы молоды, неопытны и слишком мало видели, — невозмутимо оборвал его Лоусон, — так что ваши комментарии абсолютно неуместны.
— … и грубо. Бесчеловечно. Мне противно участвовать в этом. Вы сделали карьеру, перешагивая через людей и…
— Держите свои игрушки в коляске. — Он вдруг почувствовал, что чертовски сильно устал, и медленно побрел туда, где ждали остальные. Она подбежала к нему. Малышка Чарли. Ее голова запрыгала у его локтя.
— Я все слышала и все поняла, — сухо заговорила она. — Я собрала крошки вашей мудрости, которыми вы пожелали поделиться с нами, низшими созданиями. Если бы люди, с которыми я работаю, узнали, что вы сейчас сделали, то выстроились бы в очередь, чтобы дать вам хорошего пинка. Очень ловко, мистер Лоусон. Для вас самое главное — победить. Любой ценой, не так ли?
Он не стал говорить ей, что поражение неприемлемо. Если его предположение верно и боеголовку везут сейчас из далекого Сарова куда-то на границу для продажи и дальнейшего использования, то они просто не имеют права проиграть.
— Как прошло, мистер Лоусон? — спросил Эдриан.
— Он в порядке.
— Вправили ему мозги, мистер Лоусон?
— Сделал, что было нужно.
Он опустился на сиденье и моментально уснул.
* * *
Он осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал жену в обе щеки. Вышел на цыпочках из комнаты и прокрался по коридору. В детской он так же осторожно простился с дочерьми — поцеловал каждую в лоб.
В прихожей Ворон надел ботинки, взял сумку и повесил на плечо. Он не оставил после себя ничего: ни мобильного телефона, ни ноутбука. Ничего, где можно было бы найти улики. Он открыл дверь — над Персидским заливом занимался рассвет. Неподалеку, на стройплощадке, высился кран. Его ждало такси. Ворон не знал, когда вернется домой, к жене и детям. Если вообще вернется. Он надеялся, но уверенности не было.
Такси тронулось. Пусть он никогда не увидит любимую жену и детей, но если оружие достигнет цели, пережить жертву будет легче.
Такси везло Ворона в аэропорт.
* * *
Уснуть не получалось — Сак не мог не думать о последствиях того, что собирался сделать. Он лежал на узкой кровати, смотрел в потолок, и в голове безостановочно кружились неспокойные мысли.
Если бы в самом начале путешествия его внезапно окружили люди с оружием, что бы он сделал — убежал или застыл на месте с поднятыми руками? Был бы у него шанс поднять руки или его сразу же пристрелили бы? Он видел себя, распластанного ночью на дороге, с приставленным к уху пистолетом или лежащим неподвижно, истекающим кровью от пулевых ранений на глазах у боязливо держащейся в сторонке толпы.
Он снова вспоминал разговор в кабинете Саммерса, начальника Службы безопасности. Ваш допуск к секретной работе, учитывая сложившуюся ситуацию, аннулирован. В эти тяжелые времена интересы национальной безопасности требуют принятия жестких решений. Сейчас он сомневался, что кто-нибудь в Олдермастоне помнит, когда он, словно зомби, возвратился из администрации в общежитие, убрал комнату и сложил свои вещи. Вряд ли кто-нибудь помнит, как он дошел до главных ворот, вставил в автомат карту — зная, что делает это в последний раз, — и направился к автобусной остановке. Было страшно, но помогала ненависть.
В доме стояла тишина. Он тщетно пытался уснуть. Одна мысль не давала покоя.
В конце пути он уже не будет каким-то школьным лаборантом. Он станет важным человеком, нужным и значительным, посвященным в планы тех, кто его нанял. Он сможет ходить с высоко поднятой головой, потому что его мнение и знания — не ради денег. Им руководила не жадность, не корысть — его поступки подчинялись принципу.
* * *
Игорь Моленков не спал. Яшкин кое-как дремал, но его дыхание прерывалось стонами. Все тело ныло и болело — каждый мускул, каждый сустав, — и стоило пошевелиться, как становилось еще хуже. Он сидел на бетонном полу, и два шерстяных одеяла не очень-то спасали от холода. Хорошо хоть, что механики закончили работу и стало тихо.
В пути он потерял счет времени. Унылая пустошь с мокрыми лесами, залитыми полями и разбухшими реками осталась позади. Они доехали до промышленной зоны на окраине Брянска. Шел дождь. Двигатель сдох — без всякого предупреждения. Просто перестал работать. С тех пор как умерла его любимая жена, прошло двадцать четыре года — точнее, двадцать четыре года, один месяц, две недели и четыре дня. Она умерла внезапно, без предупреждения. Лежала на больничной койке, слушала его болтовню, потом повернулась к окну, по которому хлестал дождь, и просто умерла. Машину пришлось толкать почти километр — он сзади, Яшкин со своей стороны, держа руль. Сзади вытянулась колонна машин, все сигналили, но никто не помог. На середине Комсомольской улицы, уже на въезде в город, Яшкин повернул к небольшой автомастерской.
