Она резко села, стукнувшись ухом о твердую ногу атланта. Перед ней стоял маленький безбородый домовой. Он был все в тех же лаптях, но уже не в красной рубашке, а в белой. И в толстом фартуке из мешковины.
– Чего тебе, малец? – резко спросила Таня и смущенно замолчала, спохватившись, что домовой, даже самый юный, все равно старше ее лет на шестьсот.
Домовой виновато улыбнулся и показал на рот.
– Тебе нельзя со мной разговаривать, потому что ты не самый старший, да? – догадалась Таня.
Домовой поманил ее за собой. Таня вскочила, зацепив макушкой о низкий свод.
– Неужели контрабас готов?
Домовой сначала кивнул, а затем мотнул головой.
– Исчерпывающий ответ! – буркнула Таня и, почесывая макушку, пошла за ним. Вскоре ей пришлось ползти. Проход под лестницей становился все более узким.
В мастерской у домовых кипела работа. Но едва Таня оказалась внутри, все мгновенно стихло. На верстаке Таня увидела свой контрабас. Гриф, аккуратно отделенный от остальной части, лежал в стороне. Не до конца снятые струны свисали как щупальца спрута. Вид у разделанного контрабаса был укоряющий. Тане стало совестно и перед домовыми, и перед контрабасом. И чего ей не леталось на Тикалус плетутс?
– Слушайте, а молоточки стеклянные я купить не успела! Вот дырявая голова! Потом занесу, ничего? – сказала Таня с милой улыбкой.
Она еще в прошлый раз решила, что забрать контрабас заберет, а если домовые потребуют обещанные молоточки – прикинется бедной сироткой.
Борода пушком оглянулась на пегобородого, а пегобородый на белобородого. Таня напряглась, решив, что ее проделка с молоточками раскушена, но тут белобородый сказал:
– Мы не возьмем с тебя ничего. Починим все бесплатно. Ты Таня Гроттер!
Таня озадачилась.
– А в прошлый раз, когда вы просили молоточки, я не была Таней Гроттер?
Ей не ответили. У домовых была прекрасная привычка не слышать неинтересных им вопросов. Белобородый посмотрел на пегобородого, передавая ему эстафету.
– Ситуация изменилась. Мы позвали тебя, потому что кое-что нашли внутри грифа!
– Что? – непонимающе спросила Таня.
Домовые опять стали смотреть друг на друга.
– Мы нашли ничего, – торжественно сказал белобородый.
– Как же можно найти ничего?
– Ничего можно найти, если оно нигде! – Белобородый показал Тане на место, где гриф контрабаса крепился к корпусу. Таня увидела четыре крошечные черточки – три наверху и одну внизу.
– Похоже на птичий след! – сказала Таня.
Домовой важно кивнул.
– Он и есть. Птица пробежала отсюда и вот сюда.
– Где пробежала? Внутри грифа? – недоверчиво спросила Таня.
Домовые вновь стали переглядываться, но уже в обратном порядке – от старшего к младшему. На сей раз обычная иерархия отчего-то нарушилась, и ответила борода пушком.
– Да. Из контрабаса внутрь грифа и назад. Мы видели следы, когда клеили гриф.
– Это невозможно! Гриф сплошной. И как нужно пробежать, чтобы следы оттиснулись на контрабасе? Дерево твердое! Когда это было?
Домовые зашуршали и принялись толкать друг друга. Белобородый поднял на Таню ясные глаза. В них была фильтрующая мудрость, отрешенная от всего второстепенного.
– Это было завтра.
– Завтра еще не наступило! – напомнила Таня.
Молодые домовые недовольно завозились. Спорить со старшим не полагалось. Белобородый закрыл глаза. Он был терпелив и чем-то очень доволен.
– Значит, это было вчера. Вчера-недавно. Или вчера-давно. Она не прилетает просто так. Она любила твою мать Софию!
– Мою мать? Кто любил? Тот, кто оставил следы?
Белая борода молчала. Пегобородый подошел к Тане и легонько подтолкнул ее к выходу.
– Когда контрабас будет готов, мы принесем его! Мы рады за тебя. Она не прилетает просто так. И потому мы не возьмем с тебя ничего.
Таня почувствовала, что больше ей ничего не скажут. Она еще не ушла, а в мастерской у домовых вновь звонко и весело стучали молоточки.
* * *
Таня попала в Зал Двух Стихий после ужина. Молодцы из ларца одинаковые с лица заканчивали убирать со столов. С большим трудом Таня отыскала кусок хлеба с половинкой котлеты и робким следом чьих-то неуверенных зубов. Такая мелочь Таню не напугала. В детстве ей случалось есть обслюнявленные куски мяса, вырванные из пасти у ручного борса. А что поделаешь? Голод не тетка.
– Приятного аппетита! – произнес кто-то рядом.
Таня вскинула голову. Перед ней стояла маленькая женщина с большим мужским зудильником, в выпуклых очках и с таким же выпуклым крепким лбом. Три штриха собрались в портрет.
– Великая Зуби! – воскликнула Таня.
Маленькая женщина поклонилась, благодаря за то, что Таня вспомнила о ее величии.
Таня выронила бутерброд, упавший котлетой вниз. Зуби наклонилась и заботливо вернула бутерброд Тане в руку.
– Ничего страшного! Микробы разбились и подохли! – утешила она ее.
– Неважно. Я бы их и так загрызла! – Таня продолжала разглядывать Великую Зуби. Раньше она видела ее лишь мельком в столовой. Прежний опыт общения – через память двойника – в счет она, разумеется, не брала.
– Идем! Сарданапал хочет тебя видеть!
Таня напряглась.
– Сарданапал? Меня? Зачем?
– Идем же! Он сам скажет зачем! – нетерпеливо повторила Зуби.
Таня шла по коридору рядом с Великой Зуби, поглядывая на нее. Зуби была женщиной, независимой от возраста. Не обладая красотой, она одновременно не обладала и ничем таким, что могло бы осыпаться или стать смешным. Очень тяжело быть некрасивой женщиной. Зато у некрасивой женщины спокойная старость. У нее нет постоянного ощущения, что она что-то потеряла.
Другое дело – доцент Горгонова. Про нее Таня порой думала, что Медузия находится в последнем яростном приступе красоты, которая вскоре или погаснет, сменившись спокойной старостью, или, сорвавшись, будет вечно тешить себя иллюзиями и терзать смешными попытками сохранить несохранимое. Правда, Медузия была бессмертной, и ее «последний приступ» длился долгие столетия.
– Как поживает Готфрид? – Таня опасалась, что Зуби, если не занять ее разговором, начнет подзеркаливать.
Зубодериха тряхнула челкой.
– Готфрид – великий человек! Терпеливый, героический и мудрый! Других таких нет! – непререкаемо произнесла она.
– Так я же не спорю! – удивилась Таня.
– Вот и прекрасно! Еще бы ты спорила! – отрезала Великая Зуби.
Таня прикусила язык. До поворота коридора они шли молча. Попавшегося им Синего Дядю, вздумавшего напасть на них с топором, преподавательница магических сглазов так шарахнула сдвоенной искрой, что сквозь пол он просачивался уже в виде плесени.
– Я что-то не то ляпнула? – спросила Таня.
– Думаешь, я не понимаю, на что ты намекала? – Великая Зуби высоко задрала подбородок. – Что с Готфридом невозможно разговаривать! Ну и что? Со многими хорошими людьми невозможно разговаривать! Со мной, например! Возражения?
Таня оставила Готфрида в покое и начала спешно искать новую тему.
– Э-э… Сарданапал – великий маг! С ним, наверное, интересно поболтать о магии! – ляпнула она.
Великая Зуби громко фыркнула. Ее челочка дернулась, как грива у пони.
– Ничуть! С ним как раз невозможно «болтать о магии»!
– Почему?
– Запомни, девочка! Ловелас начинает трещать о женщинах, когда стареет. Писатель учит писать, когда исписывается. Сарданапал – величайший маг. Говорить с кем попало о магии он не будет. Тем более «болтать». Все! Мы пришли.
Великая Зуби остановилась. С двери на Таню рычал золотой сфинкс. Рычание было таким яростным, что долетали капельки слюны. Зуби удивленно посмотрела на сфинкса и, подойдя к двери, решительно постучала. Выглянувший академик прикрикнул на сфинкса и провел Таню в кабинет.
– Ну и ну! Раньше вы вроде неплохо ладили! Чего это на него нашло? – Сарданапал весело смотрел на Таню. Кончики расшалившихся усов оплетали дужки очков, как виноградные лозы.
Дверь продолжала вздрагивать. Сквозь створку проступали то когти, то морда, то конец гибкого, сердито хлещущего хвоста.
– Может, я пропахла гарпиями? – предположила Таня.
Академик тревожно потянул носом.
– Сколько раз просил Тарараха оборудовать для лечения гарпий отдельное место! Но хватит об этом! Таня, как ты относишься к тому, что в подвале Тибидохса появились гекатонхейры?
– Титаны? Положительно! Нет? Тогда отрицательно! – попыталась угадать Таня.
– Лучше относись положительно, – серьезно сказал Сарданапал.
– Почему?
– Потому что титаны хотят сообщить нечто важное. Только тебе и никому другому.
Тане показалось, что она ослышалась.
– МНЕ? Почему мне? Почему не вам?
Глаза у Сарданапала стали строгими.
– Это и я хотел узнать: почему тебе?
– Не знаю, – честно ответила Таня.
Академик, помедлив, кивнул.
– Я тебе верю… В общем, непонятная история! Готфрид Бульонский уверяет, что слышал повторяющийся рокот: «Та-я Гро! Та-я Гро!» Но Готфрид слышал его через стену, приглушенно и не сразу догадался, что зовут именно тебя.
