— А что же Згурский?
— Я ему привез из России весточку! Кречетников — это же тесть Владимира Игнатьича.
— Вот оно что, — улыбаясь, кивнул Скороходов. — Тогда понятно. А что же он тогда раньше вас к себе не взял?
— А он и не знал, что я тут живу. Я в восемнадцатом с испанкой свалился, еле выжил. Потом какое — то время на «Рено» поработал, но когда французы начали с фронтов возвращаться, меня взашей выперли. Хорошо, жена с дочерью отыскались.
— Они успели выехать из России?
— О нет, их родина тут. Но это долгая история, еще с довоенных времен. — Тимошенков снова махнул рукой. — Она была ученицей известного композитора, приезжала концертировать в Петербург, там и познакомились. Впрочем, о чем это я! Автомобилем заниматься надо.
— Полноте, успеется! Продолжайте.
— Вы, может, журналист? Напишете обо мне очерк?
— Нет, не журналист. Занимаюсь торговлей. Но жизнь человека бывает столь причудлива…
— А что тут рассказывать? Я кроме этой мастерской подрабатываю в одном гараже. Ну, знаете там, масло поменять, гайки подкрутить, и вот на днях заезжает в этот гараж роскошный автомобиль, и выходит, кто бы вы думали?
— Згурский?
— Правильно. Владимир Игнатьевич Згурский собственной персоной! Сразу меня узнал, пригласил в кафе, ну и там слово за слово… Давай, говорит, перебирайся ко мне в Сент — Этьен. С твоим опытом и знаниями ты уже года через два будешь главным технологом на производстве мотоциклов.
— Мои поздравления, Сергей Артемьевич!
— Да оно — то, конечно, так. Но… — Тимошенков скривился. — Я ему говорю: «Владимир Игнатьевич, сейчас танки строить надо. Следующая война будет — война моторов. С теми разработками, которые мы вели под руководством Кречетникова, всю Францию — да что там Францию! — всю Европу можно на корпус обскакать!» А он мне: «Никакой войны больше не будет…» Такие — то вот дела. А к мотоциклам — ну не лежит у меня душа! Вот и бьюсь теперь в раздумьях. Вы бы, Дмитрий Дмитриевич, что сделали на моем месте?
— Я бы согласился. Сегодня Згурский полагает, что танки не нужны, а завтра может и переменить мнение. Но только при условии, что вы будете рядом. Как говорится, вода камень точит. А здесь…
— Наверное, вы правы, — согласно кивнул Тимошенков. — Но хватит разговоров. До танков еще далеко, до мотоциклов тоже дело еще не дошло, займусь — ка я лучше вашим авто. Приходите завтра к полудню — будет как новенький.
— Договорились. — Скороходов протянул ему руку. — До встречи.
— Приятно было познакомиться. — Капитан Тимошенков поглядел в спину удаляющегося посетителя. — До скорой встречи.
Подождав немного, он позвал негромко:
— Анри!
— Да, мсье. — Мальчишка — гаврош появился из — за железных ворот.
— Этот господин ушел?
— Ушел, мсье.
— Вот и отлично. — Капитан достал из кармана спецовки длинный штопор и, ругаясь под нос, с натугой вытащил из выхлопной трубы намертво вставленную туда картофелину. — Молодец, Анри! Ты честно заслужил свои пять франков!
ГЛАВА 15
«Глубокая дыра, в которую ты попал, вполне может оказаться кладезем премудрости».
Граф Монте — Кристо
Май 1924Анри — Жермен Рошаль тихо повернул ключ в замочной скважине и, стараясь не шуметь, открыл дверь кабинета. Сейчас ему требовалось побыть наедине с собой, осмыслить странности, регулярно всплывающие в деле об исчезновении миллионера Рафаилова. Данные экспертизы простреленного кашемирового пальто были неопровержимы и крайне необычны. Стреляли с близкого расстояния, почти в упор, и, что занятно, кровь на подкладке принадлежала не человеку. Более того, у краев пулевых отверстий обнаружились прилипшие к ткани черные шерстинки. По утверждению экспертов, это была невыделанная козья шерсть.
«Что за бред? — думал комиссар Рошаль. — Кто — то положил кашемировое пальто на козла, после чего застрелил бедное животное и подбросил улику туда, где ее должны были заметить. Но кто и зачем? Чтобы заставить следствие поверить, будто мсье Рафаилов мертв? Предположение довольно странное — мало найдется людей, не знающих, что методы криминалистики позволяют безошибочно отличать кровь человека от крови любого другого существа».
Рошалю вспомнился слуга — китаец на допросе пропавшего банкира: улыбался, кивал, но даже через переводчика давал невнятные и путаные ответы. За час этот чертов Лай Гун своими притчами и цветистыми изречениями довел до белого каления и комиссара, и с трудом найденного в Сюрте знатока китайского языка.
«Такой мог и не знать. Книжек о мистере Холмсе и Нате Пинкертоне он точно не читал. Но мотив? Какой может быть мотив у полудикого сына Востока? По его же словам, Рафаилов был щедрым хозяином. Даже если предположить, что русский миллионер что — то в завещании оставил слуге, и китаец об этом знал, все равно сумма наследства вряд ли стоила такого риска. К тому же Рафаилов был некрепкого здоровья и очень мнителен, китаец лечил его тайными азиатскими снадобьями. Мог и отравить… Говорят, они даже пальцы умеют пропитывать ядом так, что жертва, которой они коснутся, умирает через несколько часов, а то и дней, и никто не догадывается о причине гибели.
А тут — стрельба, махинации с уликами… Как — то это все не по — китайски. Хотя кто их разберет. Отбрасывать эту версию нельзя».
Комиссар поглядел на фотографию в тонкой рамке, стоявшую на столе. Лейтенант Марокканских стрелков Анри — Жермен Рошаль возле сбитого германского «Альбатроса». Памятный день. На снимке невозможно было различить хищный оскал раскрашенного красными и черными ромбами самолета, лишь просматривался обгоревший каркас.
Но Рошалю эта клыкастая морда снилась ночами — немецкий асс из «Воздушного цирка» барона Рихтгофена[23] повадился охотиться на стрелков Рошаля, как на куропаток в собственном парке: находил жертву и долбил из пулемета, наслаждаясь ее страхом и попытками спастись, пока в конце концов не убивал ее. Рошаль вызвался уничтожить «ястреба».
Разместив двух лучших снайперов в развалинах стоявшей неподалеку колокольни, он надел парадную форму и стал разгуливать между окопами, постукивая тонким стеком по высоким голенищам сапог.
Охотник молниеносно среагировал на «дичь». Никогда прежде Рошалю не доводилось так бегать: он петлял, шарахался из стороны в сторону, ежесекундно менял направление, заставляя летчика вновь и вновь заходить на новый круг.
Немец даже не заметил, что в это время по нему самому ведется огонь. На третьей минуте дуэли одна из пуль Марроканских стрелков перебила тягу рулей «Альбатроса», другая раздробила ногу германца. Самолет воткнулся капотом в землю в нескольких метрах от Рошаля и вспыхнул, теряя в огне хищный оскал боевой окраски.
Рошаль потер виски, отгоняя призрак недавнего прошлого. Пленный германец, с досадой разглядывая заляпанного осенней грязью счастливого лейтенанта, тогда лишь процедил сквозь зубы: «Охота на козленка». Быть может, из — за этих слов комиссар сейчас и вспомнил день верденской дуэли.
«Что, если предположить обратное. Стрелявший прекрасно знает о достижениях криминалистики. Тогда он не подбрасывает улику, а подает знак, тащит следствие в нужном ему направлении. Или же вовсе — черный козел в качестве жертвы — не случайность, а пресловутый библейский козел отпущения. По словам русских, на Рафаилове немало грехов. Что, если некто, мистически настроенный, как бы это сказать… переложил грехи миллионера на ни в чем не повинное животное, а затем убил его. Но кто бы это мог быть? — Рошаль вспомнил кабинет банкира, увешанный диковинными масками, уставленный резными фигурками экзотических богов. — Рафаилов Долго жил в Маньчжурии, вполне мог заразиться почитанием тамошних демонов. Однако же козел отпущения — фигура из Ветхого Завета. Так что если и Восток, то Ближний, а не Дальний. Впрочем, огромная Российская империя связывала многие цивилизации воедино. Так что все может быть…»
Телефонная трубка вздрогнула на рычаге и задребезжала.
— У аппарата Рошаль.
— С вами желает говорить префект полиции Симоне, — объявил вежливо — отстраненный голос дежурного.
— Анри — Жермен! — послышался вслед за этим хриплый баритон старой полицейской ищейки, Клода Симоне. — Наконец — то застал тебя! Скажи, ты хотя бы час в день проводишь в кабинете?
— В общей сложности — может быть.
— Дорогой мой, ты иногда вспоминай, что ты — уже окружной комиссар, а не рядовой агент. Всему свое время. Когда мы с тобой начинали в «Летучем дивизионе» в девятьсот десятом, мы носились, как борзые, высунув язык. Теперь — очередь молодых топтать мостовые.
— Клод, тебе нужна информация о пропавшем миллионере или ты просто из любезности решил узнать, какие у меня шансы на беговой дорожке?
