– А говорила – на всех умеешь…
– Я говорила – на всех европейских.
– Тогда сами будем обходиться…
Обходиться, впрочем, не потребовалось. На подходах к очередной деревне, окруженной кукурузными полями, им навстречу из тени раскидистого сикомора[68] вышел рослый негр лет тридцати, на вид довольно смышленый. Как многие кафры, он имел близкие к европеоидным черты лица, только нос пошире и волосы курчавые, как каракуль.
Одет красавец был в подобие брезентовой мини-юбки и засаленную до неразличимости исходного цвета жилетку. На запястьях браслеты из необработанных золотых самородков, размером примерно в вишню каждый. За пояс у красавца заткнут длинный, отлично заточенный штык от старинной немецкой винтовки.
Богатый, по всему видно, человек. Как бы не вождь.
Однако первый же, после приветственного жеста, вопрос развеял это впечатление.
– Господин даст мне табаку? – спросил он без тени подобострастия на некоем подобии пиджин-инглиш. Грамматика была вполне произвольная, фонетика тоже, но понять можно.
– А почему я должен тебе его дать? – спросил Шульгин, ехавший первым. К нему туземец и обратился, хотя смотрел мимо, в неопределенную точку далеко за его спиной.
– Господину нужен проводник? Господин сам не найдет дорогу…
– Это с чего же ты взял?
Сашка слез с коня и предложил друзьям сделать то же.
– Привал, братцы. Девочки налево, мальчики направо. А я займусь народной дипломатией…
Он пригласил негра присесть в тени, достал из сумки пачку крепкого табака и книжечку курительной бумаги. Кандидат в проводники умел сворачивать самокрутки не хуже русского солдата-фронтовика. И курил похоже, держа папироску большим и указательным пальцем под согнутой ладонью.
– Откуда ты знаешь, что я не найду дорогу, если не сказал, куда иду?
– Такому человеку, как ты и твои спутники, больше некуда идти. Здесь нет ничего интересного для белого человека. Все интересное там. – Он махнул рукой на юг.
Разговор становился все более интригующим.
Новиков с Левашовым и девушки, сходив по необходимым делам, держались поодаль, чтобы не нарушить налаживающийся контакт. Если туземец выбрал для переговоров Шульгина, значит, имел к тому собственные резоны.
– А там, – он показал на север, – есть только одно, что вы хотите увидеть…
– Скажи – что, и, если угадаешь, мы можем договориться.
– У тебя есть тушенка с бобами и виски? – слегка отклонился от темы негр.
И то, и другое, конечно, имелось в ящиках с «НЗ», но зачем консервы сыну природы, понять было невозможно. Если дичи вокруг – море. От слонов до антилоп. Наверное, исключительно в виде престижа. Как бутылка импортного напитка и пачка «Кента» для московского интеллигента семидесятых годов. Кроме того, в местных условиях пустую консервную банку можно использовать сотней самых неожиданных способов.
– Найдем.
– Пять банок тушенки и две бутылки виски, – нагло потребовал туземец, звали которого, как оказалось, Мамбуру.
– Проблемы будем решать по мере их поступления, – туманно ответил Сашка. Отошел к первому фургону, коротко пересказал друзьям суть переговоров, вернулся с бутылкой обычной водки и закаленным черным сухарем. Налил грамм по семьдесят в походные стаканчики.
Мамбору глотнул, блаженно закатил глаза, захрустел сухарем, который вызвал у него восторг, как бы не более сильный, чем выпивка.
– Очень хорошо, очень вкусно…
– Потом повторим, – пообещал Шульгин. Само собой, «Смирновская» вкуснее, чем пиво из пережеванных женщинами семян проса, а ржаной подсоленный сухарь – чем лепешки из маниоки или кукурузная каша.
Минут через пять словарный запас странного туземца как минимум удесятерился. Очень похоже, что приходилось ему бывать в цивилизованных краях, и неоднократно. Некоторые сложные фразы он начал строить почти правильно, и акцент моментами совсем пропадал.
В конце концов Шульгин добился от него признания, что Мамбору знает – ищут они поселение дагонов, и якобы духи сказали ему ночью: когда появятся белые люди, их можно туда проводить. За хорошую плату, разумеется.
– Без проводника дагонов никто не найдет, если даже две полных луны будет ходить совсем рядом. Еще хорошо, если просто не найдут и уедут обратно. Если духи рассердятся, люди просто исчезнут.
В сущность духов и причину их отличной информированности Шульгин решил не вдаваться.
Свои услуги Мамбору оценил несусветно: в пять фунтов, за которые легко можно было купить всю его деревню. Особенно если платить не бумажками, а серебряной мелочью.
Попутно Шульгин узнал ранее неизвестную вещь: у туземцев любая монета не была взаимозаменяемой. Если это мой шиллинг, то только мой. А твой – твой. Сдачу в лавке ты получишь со своего, никаким образом нельзя спутать на прилавке пенсы от разных монет. В чем смысл – белому человеку понять невозможно.
Оставив этот хитрый вопрос на будущее, Сашка принялся азартно торговаться. В итоге они с негром сошлись на двух фунтах серебром, и то по выполнении условий соглашения.
– А язык дагонов ты понимаешь?
– Немного. Говорить не могу. У них есть много, кто умеет по-нашему. Нельзя без этого. Давно близко живем.
– Они не опасные?
– Они? – Мамбору презрительно махнул двумя руками сразу. – Сами они никому не опасны. Живут в лесу, всего боятся. Их не трогают: взять нечего. Еда плохая. Рабами быть не могут. Женщины и те настоящим людям не подходят. Только духи их почему-то защищают. Когда захотят. А тебе они зачем?
– Я путешествую, разных людей изучаю. Работа такая.
– Знаю. Есть белые, что золото ищут, есть – зверей разных, деревья. Интересные вещи придумывают. Даже поезд придумали. Умные люди.
Он сказал именно «поезд», а не «шайтан-арба», к примеру, как его называли туркмены уже во времена Турксиба.
– Ты, наверное, мастер Дик, хочешь узнать, как они людей лечить умеют? – предположил негр. – Хорошо умеют. Белые врачи в Претории и самом Кейптауне так не могут.
Да, сугубо культурный туземец. Интересно, зачем он вернулся в свою деревню, что тут делает, почему с такой подготовкой вождем не стал?
Так Сашка и спросил.
– С белыми людьми на шахте немного ссорился. Ушел, чтобы забыли про Мамбору. Жениться тоже надо. С тебя деньги получу, женюсь. А вождем мне не надо. Трудная работа… – Туземец широко улыбнулся, показав большие, вполне здоровые зубы. Специальные травы, наверное, жует. Шульгин уже неоднократно отмечал, что с зубами у здешних негров обстоит куда лучше, чем у буров и даже англичан.
– Ладно, я тебе не отдел кадров. Собирайся, прямо сейчас и выступим.
– Одежду новую дашь? – выдвинул не входившее в предварительные условия требование проводник. – Ботинки не надо, только штаны и рубаху…
– Что с тобой поделаешь, дам, – рассмеялся Сашка, – раз жениться надо.
– Правильно понял. Здесь ни у кого нет нового костюма белого человека. Отдашь, когда вернемся, у тебя целее будет. В лес так пойду, в другой одежде дагоны пугаться будут, не узнают меня…
Дорога до цели заняла еще сутки, с одной ночевкой. Леса здесь были мощные, но деревья стояли достаточно редко, и подлесок между ними отсутствовал, так что фургоны двигались почти беспрепятственно. Вдобавок Мамбору на самом деле знал свое дело, выбирая наилучший рельеф и маршрут. Кое-где караван выходил на остатки старинных караванных троп, проложенных еще во времена расцвета племенных союзов кафров и матабеле, вплотную приблизившихся к феодализму. По этим трактам и сегодня можно было двигаться со всеми удобствами. Без изнурительной тряски на древесных корнях хотя бы…
По пути проводник, как заправский экскурсовод, рассказывал об истории своего народа и его нынешнем незавидном положении, а также просвещал в отношении местной флоры и фауны. Но путешественников интересовали только дагоны. Удивительно, но очень многое из описанного Берн-Мердохом бечуан подтверждал. Косвенно, конечно, но общая основа угадывалась.
Новиков, отстав от колонны, ехал в одиночестве, погруженный в предварительную медитацию. Полученную от Удолина информацию и несколько формул-заклинаний он старался совместить с собственными умениями и методиками. Ошибиться было нельзя ни в коем случае. Включишь ненароком не тот мыслефон и спугнешь крайне робких, по словам Мамбору, реликтовых аборигенов. Или, что еще хуже, спровоцируешь на действия, сути которых и представить невозможно.
Он несколько раз попытался мысленно связаться с профессором, но эфир был пуст. В отличие от нормального радиоэфира в нем даже треска атмосферных разрядов не прослушивалось.
Возможно, Удолин сейчас заблокировал свое сознание, решая собственные, жизненно важные задачи.
Сложность положения Андрея заключалась в том, что он не знал как следует, что же должно стать результатом его встречи с «утраченным коленом Израилевым». Поверить, могли ли они сохранить память о временах развилки, почти невозможно. Что до сих пор поддерживают связь с дуггурами – тем более. Если бы это было так – не пребывали бы эти остатки некогда великой расы в таком жалком положении.
