он резко менялся, превращаясь в нежного, ласкового, чуткого мужчину. Тогда его руки переставали сжимать, зубы не царапались, а мягкие губы без устали извинялись за грубую, порывистую страсть.
Из воспоминаний меня выдернул резкий толчок. Дверь с моей стороны открыта, и Гера нетерпеливо тянул меня за кисть, вынуждая поскорей покинуть машину. В дом я зашла будто под конвоем. На второй этаж до спальни мы дошли точно также, он цепко держал меня за руку выше локтя, усиливая давление на поворотах. В спальне он неожиданно пихнул меня в спину, и я полетела носом вперёд, чудом успев выставить руки перед собой. Упала на колени, больно упираясь запястьями в пол, покрытый пушистым ковром, что заметно смягчило падение.
— Что скажешь сегодня, жена, в своё оправдание?
Я неловко перевернулась на попу, растирая полусогнутые в коленях ноги и затем переключаясь на подушечки ладоней. Молчала. Потому как даже близко не понимала ни происходящего, ни что я могла сказать, чтобы потушить презрение, сквозившее в каждом его слове. Лицо — ледяная непроницаемая глыба, но боюсь, что внутри него творилось нечто невообразимое, не поддававшееся моему осознанию.
— Я внимательно слушаю тебя, Мира, — голос мужа заморозил нашу спальню, заключая обоих в капкан ледяной пещеры.
Он сел на одно из кресел, опёрся локтями о широко разведённые колени и сцепил пальцы в замок. Губы плотно сжаты, подбородок выступил вперёд. А синие глаза совсем не ласковы, и даже не штормуют, глаза — два осколка льда с острыми гранями, способными с лёгкостью растерзать плоть, вспарывая мясо до кости, потроша нутро и выворачивая наизнанку. Бросив взгляд на собственные похолодевшие руки, я заметила, что нервно заламывала кисти.
— Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать, — внутренне дрожала, но не позволяла голосу сорваться в противный писк. Кем бы сейчас ни был Гера, я ни в коем случае не должна поддаваться панике. Прошлый раз хоть чему-то меня научил. Ведь тогда на самом деле физического вреда не было. Мой собственный страх всё сделал сам. Поэтому я принципиально и непреклонно запрещала себе бояться. — Мне не в чем оправдываться перед тобой.
Острый, режущий, неприятный смех расколол пространство замороженной комнаты:
— Ты правда так считаешь, Мира? В таком случае у тебя слишком короткая память, жена. Хотя стоит ли многого ждать от потаскухи?
Я старалась не обращать внимания на специально брошенные обидные слова. Об этом я смогу поплакать позже, когда останусь одна и в безопасности… Неясная мысль чего-то неправильного проявилась на мгновение, но тут же исчезла, что я не успела даже толком сообразить к чему она могла относиться. Ко всему мужской нетерпимый, резкий голос не давал сосредоточиться на собственных размышлениях.
— Мне не сложно, я напомню тебе о настойчивой просьбе мужа к своей жене. Я просил тебя, Мирочка, много раз просил не общаться ни с кем из людей, у кого не выросла грудь, но между ног болтаются яйца. Просил? Просил. Ты послушалась? Нет… Не так давно в этой самой комнате мне пришлось прибегнуть к воспитательным мерам. Помнишь, Мира? Хм, уверен, что помнишь. Твоё побледневшее лицо и дрожащее тело подтверждают это лучше любых слов. Думаешь мне доставляет удовольствие пороть собственную жену? Нет, Мира. Я не извращенец, получающий удовольствие от порки женщины. Хотя ты наверно думаешь иначе. Придётся разочаровать тебя, малышка, но тебе ведь не привыкать… Я предпочитаю нормальный секс, Мирочка, чтобы женщина подо мной орала от удовольствия, а не от страха.
Почему из всей речи меня зацепило единственное слово — «женщина»? Я ждала, что он скажет излюбленное им «жена». Потому как выбранная мужем формулировка предполагала, что на моём месте могла оказаться любая другая. Чёрная ревность подняла свою голову из мрачных глубин моей души. Но я лишь удивилась нелепости и несвоевременности собственных претензий. Ревность исчезла также быстро, как и появилась.
— Но разве ты сделала выводы, Мира? Нет. Ты снова из раза в раз поступаешь по-своему. Будто тебе совершенно плевать на мои слова, чувства, на меня самого.
— Гера, но это не так!
— Так, Мира, именно так. Думаешь любящие жены поступают как ты? Странно, что именно мне приходится растолковывать для тебя прописные истины. Хотя это работа твоей матери.
— Гер, пожалуйста, не сердись, я правда не виновата.
— Я думал, раз был у тебя первым, то у нас никогда не возникнет подобной ситуации, Мира. Но не зря говорят, что все бабы одинаковые. Стоит поманить толстым членом, и любая окажется шлюхой.
— Гера! Я не шлюха!
— А кто ты, Мира? Я тебя в прошлый раз чётко и внятно предупредил. Помнишь, что я сказал, жена?
Я кивнула, опуская глаза, не в силах выдерживать ледяной взгляд, превращающий мою душу в стылый кусок льда.
— И что я сказал?
Молчала, поскольку неловко повторять глупости, которые не имели ко мне ни малейшего отношения. Самое странное, что мне стало до жути стыдно, причём не из-за моей беседы с Загородневым-младшим, в которой обвинял меня супруг, почему-то стыдно было за Геру.
— Не слышу, Мира! — пока я собиралась с мыслями и раздумывала о своём, ярость мужа прорвала его ледяную бесчувственность. Но вопреки моим предыдущим опрометчивым пожеланиям разбить ледяного истукана и обнажить нутро, встретившись с его гневом лицом к лицу, я вдруг осознала, что совершенно не представляла, как теперь совладать с разбуженным монстром. И после этого стало страшно.
— Ты сказал, что убьёшь, если увидишь с посторонним мужчиной.
— Хорошо, что ты хотя бы помнишь мои слова. Но плохо, что не потрудилась к ним прислушаться и не сделала соответствующие выводы.
Я поняла, что он меня не слышит и возможно от отчаяния решила пойти ва-банк. «Попробую переключить внимание на тело, чтобы сместить ракурс с гнева на страсть». Гера сидел в кресле у стены, я на ковре посередине комнаты. Встав на колени, подставила ладони для удобства и на четвереньках медленно начала продвигаться к мужу. Я не строила из себя чувственную соблазнительницу и не напускала влажности в глаза, притворяясь безгрешной блудницей. Просто медленно передвигалась, слегка покачивая бёдрами, не более того. Но синие глаза среагировали тут же, заполняясь мрачной темнотой. Да только, на мою беду, тьма обрела грубую похоть, но не сбросила ледяную ярость. Мне страшно, но я изо всех сил не поддавалась коварному чувству, по крайней мере в своей голове я со всем возможным пылом убеждала себя в этом. Подобравшись вплотную к его ногам, продолжая стоять на коленях, я медленно повела ладонями вверх, оглаживая ноги через брюки, подбираясь к паху.
— Гера, у
