Итак, выражение по науке в стихотворениях «Я был завсегдатаем всех пивных..» и «По речке жизни плавал честный Грека…» означает «согласно коммунистическому учению». В таком же значении это слово будет употреблено в «Двух судьбах»: «Жил я славно в первой трети / Двадцать лет на белом свете / по учению». Сравним с советской пропагандистской риторикой: «Жить по учению, по коммунистическим убеждениям партии Ленина, жить с молодых лет — это духовное завещание героических поколений революционных борцов, поколений защитников социалистического Отечества в гражданской и Великой Отечественной войнах всем нам, живущим се-годня»227.
Через несколько дней после смерти Сталина 15-летний Володя Высоцкий написал горестное стихотворение «Моя клятва» /1; 296 — 297/. И эта вера в Сталина, а также в других советских вождей продержалась у него очень недолго. В феврале 1956 года состоялся XX съезд КПСС, на котором Хрущев прочитал свой знаменитый доклад о «культе личности». На тот момент Высоцкому уже было восемнадцать лет. Тогда он окончательно избавился от иллюзий по отношению к коммунизму и вскоре начал писать свои песни. Отсюда — «Жил я славно в первой трети / Двадцать лет на белом свете / по учению» («в первой трети» — то есть в первой трети своей жизни).
В стихотворении «Я был завсегдатаем…» лирический герой надевает на себя маску пролетария, в связи с чем рассмотрим строку: «Типичный люмпен — если по науке».
Термин «люмпен» был введен в оборот Карлом Марксом, отсюда — и выражение «по науке», то есть по марксистскому учению: «Люмпен-пролетариат, этот пассивный продукт гниения самых низших слоев старого общества, местами вовлекается пролетарской революцией в движение, но в силу всего своего жизненного положения он гораздо более склонен продавать себя для реакционных козней»[457].
А дальше в стихотворении прямо говорится о большевиках: «Недавно опочили старики — / Большевики с 12-го года. / Уж так подтасовалася колода: / Они — во гроб, я — в черны пиджаки, / Как выходец из нашего народа». И в самом конце лирический герой противопоставляет себя коммунистической идеологии, пропагандировавшей единство советского народа: «Я из народа вышел поутру / И не вернусь, хоть мне и предлагали» (так что выражение «выходец из нашего народа» употреблено здесь в буквальном смысле).
Кроме того, Высоцкий пародирует стихотворение «На литературной декаде» ныне забытого поэта Игоря Кобзева: «Дело такого тут рода, / Не утаить одного: / Вышли мы все из народа… / Как нам вернуться в него?»[458] [459] [460], - и утверждает прямо противоположное: «И не вернусь, хоть мне и предлагали» (как позднее сделает Игорь Иртеньев в стихотворении «Народ. Вход-выход», 1999: «И понял я, что мне природа / Его по-прежнему чужда, / И вновь я вышел из народа, / Чтоб не вернуться никогда»). Впервые же этот мотив встретился в «Песенке ни про что, или Что случилось в Африке», где жираф говорит: «Если вся моя родня / Будет ей не рада, / Не пеняйте на меня — / Я уйду из стада». Как справедливо замечает Ольга Лолэр: «У Высоцкого Жираф, влюбившийся в Антилопу, — это завуалированный рассказ о нем и Марине Влади, особенно если принять во внимание, что песня была написана в 1968 году, в разгар их романа. В привычной для Высоцкого форме басни он описывает злоключения пары и проблемы “международного” брака. Он также впервые намекает на то, что если преград окажется слишком много, то может встать вопрос об эмиграцию^30.
А за год до стихотворения «Я был завсегдатаем всех пивных…» лирический герой уже констатировал: «В дом заходишь, как / Все равно в кабак, / А народишко — / Каждый третий — враг» («Чужой дом»), «“Должно быть, он примет не знал”, - / Народец праздный суесловит» («Памяти Шукшина»). Впрочем, подобное отношение к советскому народу было заявлено еще в начале 60-х: «За хлеб и воду, и за свободу — / Спасибо нашему совейскому народу! / За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе — / Спасибо нашей городской прокуратуре!» («За хлеб и воду»), «На их стороне хоть и нету законов, / Поддержка всех наших двухсот миллионов» («Антисемиты»23>; сравним заодно последнюю цитату с письмом Высоцкого к Людмиле Абрамовой от 09.08.1967: «На море бываю редко. Там в воде — всего 200 миллионов советских людей плещутся и писают в воде, а вода похожа на рассольник с укропом» /6; 377 — 378/). Также и в двух стихотворениях 1966 года высказывается критическое отношение к советскому народу: «А урод-то сидит на уроде / И уродом другим погоняет, / И это всё — при народе, / Который приветствует вроде / И вроде бы всё одобряет» (С4Т-2-47), «Подымайте руки, в урны суйте / Бюллетени, даже не читав! / Голосуйте, суки, голосуйте! / Только, чур, меня не приплюсуйте, — / Я не разделяю ваш устав!» (АР-3-100).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Решимость лирического героя «не возвращаться» из народа («И не вернусь, хоть мне и предлагали», «Я уйду из стада!») напоминает также «Мистерию хиппи» (1973), где аналогичную позицию занимает лирическое мы, выступающее в маске хиппи.[461] [462] И речь здесь шла о «невозвращении» не только в народ, но и в само государство: «Мы рвем — и не найти концов, / Не выдаст черт, не съест свинья. / Мы — сыновья своих отцов, / Но блудные мы сыновья. / Приспичило и припекло'… / Мы не вернемся, видит бог, / Ни государству под крыло, / Ни под покров, ни на порог».
Герои, по сути, вынуждены порвать отношения с государством, поскольку больше могут терпеть его беззакония. Сравним данную ситуацию с наброском 1969 года: «Говорят, лезу прямо под нож. / Подопрет — и пойдешь!» /2; 588/, - а также с «Песней о погибшем друге» (1975): «Мы не вернемся, видит бог, / Ни государству под крыло..» = «Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол».
В «Мистерии хиппи» проблема «отцов и детей» выливается в открытое противостояние между ними. Между тем герои песни были связаны с теми, с кем они порвали все отношения: «Мы — сыновья своих отцов, / Но блудные мы сыновья». Позднее этот мотив возникнет в «Я был завсегдатаем всех пивных…» (1975), в «Балладе о детстве» (1975) и в зарисовке «Из детства» (1979): «У нас отцы — кто дуб, кто вяз, кто кедр. / В анкетки мы и вас вставляем, предки», «Но у отцов свои умы, / А что до нас касательно — / На жизнь засматривались мы / Уже самостоятельно», «Потом отцы появятся, / Да очень не понравятся».
Поэтому негативное отношение к ним в «Мистерии хиппи»: «Довольно выпустили пуль — / И кое-где, и кое-кто / Из наших дорогих папуль — / На всю катушку, на все сто!», — обусловлено тем, что эти самые папули — как в значении другого поколения, так и собственно «отцов», — как раз и были проводниками государственного террора. Подобная характеристика впервые встретилась в черновиках «Песенки про жену Мао Цзедуна»: «Китаец Мао раздолбал папашу Маркса» (АР-2-16). Поскольку Карл Маркс был одним из «отцов-основателей» марксизма-ленинизма, Высоцкий саркастически называет его «папашей». То же самое относится и к «папулям».
Еще одна общая черта, характерная для Мао Цзедуна и «папуль», состоит в том, что они испытывают повышенную тягу к женскому полу: «Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать» = «.Довольно тискали вы краль / От января до января!». Кроме того, первая строка ранней песни на нескольких фонограммах звучала так: «Ма-ма Цзедун — большой шалун». Как уже отмечалось исследователями, существует созвучное грузинское выражение «мама дзоглу», означающее «сукин сын»233 Его часто употребляли по отношению к Сталину. Так что в песне про Мао китайские реалии подразумевают советские. Косвенно это подтверждается перекличкой финальной строки: «Китаец Мао раздолбал братишку Маркса»[463], - с исполнявшейся Высоцким песней «Рано утром проснешься…»: «Это Клим Ворошилов и братишка Буденный / Подарили свободу, и их любит народ» (еще два подобных примера — в «Балладе о детстве» автор говорит о Советском Союзе: «Пришла страна Лимония». а в стихотворении «В Средней Азии — безобразие…» похожим словом характеризует режим Мао: «В Китае — жуткая маоцзедуния»: процитируем еще песню «О китайской проблеме», 1965: «Но вспоминаю я жуткий свой сон: / Что, если сон будет в руку?!» /1; 456/).
