Таким образом, институт разделения властей выступает организационной формой распределения интересов властных групп, задавая им правила игры в рамках демократической политической системы. Существуют, однако, другие (и более серьезные) аргументы против применения принципа разделения властей на практике. Они также исходят из противопоставления формальной юридической декларации и реальной практики политических режимов тех стран, которые еще только встают на путь социальной и политической модернизации по образцу европейских государств. Тот факт, что в этих странах продолжают сохраняться традиционные социальные институты, позволяет усомниться в правомерности единовременной ломки политических структур и создания на их месте демократических институтов. Речь идет о странах, находящихся на посткоммунистической стадии развития, или просто традиционалистских обществах, сохраняющих многие архаичные элементы социальной организации. Рационализация приводит здесь к парадоксальной ситуации: последовательное проведение принципа разделения властей и создание соответствующих политических институтов демократического общества (парламента, президентской власти, независимого суда) способствуют не установлению западной либеральной демократии, а наоборот – ревитализации отживших политических структур и слоев. Элементы системы разделения властей становятся формой институционализации консервативных сил, выступающих против радикальных социальных преобразований, а борьба властей часто является не чем иным, как столкновением различных традиционалистских элитных групп – номенклатуры, феодальной аристократии, родовых кланов и т. д. В этих условиях можно говорить лишь о мнимом конституционализме, квазидемократии, профанации идей разделения властей. С такой ситуацией мы сталкиваемся в современной России. Многие специалисты на этом основании отмечают бесперспективность и даже вредность социальных институтов, имеющих западное происхождение и способных реально функционировать только в условиях сложившегося гражданского общества. В подобных (нерационализированных и неправовых) политических системах проведение принципа разделения властей создает анархию, политический вакуум, способствует установлению новой тирании.
Эти аргументы не могут быть приняты сторонниками демократических преобразований. Справедливо утверждение, что демократические институты не действуют в состоянии правового вакуума. Однако не менее справедливо и обратное: право не может возникнуть спонтанно, без тех институтов, регулировать деятельность которых оно призвано. Поэтому основное противоречие политической системы может быть разрешено только путем ее разрушения извне – силой, которая способна провести радикальные преобразования, изменяя в то же время самое себя. Этой силой является государство, точнее, те элементы правящей элиты, которые ясно осознают перспективные цели движения общества и стремятся реорганизовать государственную машину в соответствии с ними. Механизм разделения властей может способствовать институционализации как сторонников, так и противников этого процесса, поэтому вся борьба предстает как столкновение различных ветвей власти между собой. Основное значение данного механизма в ходе реформ и заключается в том, что он постепенно вводит в сознание общества идею о социальном контроле над распределением и удержанием властных полномочий различными политическими силами.
Печатается по изданию: Медушевский А.Н. Идея разделения властей // Вестник РАН, 1994. Т. 64. № 1.
Политическая теория российского конституционализма ХХ в
Русский либерализм рубежа XIX–XX вв. выступает как модель социального конструирования и научного прогноза. Признаками качества научного прогноза (в отличие от предсказания, основанного на интуиции) следует признать: высокий уровень философской абстракции, способной подняться над случайными обстоятельствами, затемняющими чистые формы явлений; понимание механизмов изучаемых процессов и связанных с ними конфликтов; способность указать конкретный и понятный выход из ситуации, правильность которого может быть затем установлена и верифицирована на доказательном уровне. Если отсутствует один из параметров – прогноз не может быть признан качественным. Именно последний критерий отличает научный прогноз и позволяет отвергнуть многие доктрины в силу их элементарной неверифицируемости. Представляется, что либеральная парадигма обладает этими тремя параметрами и может быть признана моделью научного прогноза, реализовавшегося в значительной степени в ходе развития страны в ХХ в.[263] Действительно, философский уровень парадигмы – чрезвычайно высок: она дает критику всей предшествующей радикальной российской интеллектуальной традиции и формулирует основную проблему эпохи быстрых социальных изменений – конфликт этического идеала (совершенного именно в силу своей абстрактности) и права, а также самой социальной реальности. Ключевое значение здесь приобретал вопрос о соотношении естественного права и позитивного права, или интуитивных представлений общества о справедливости и существующей системы норм и институтов, далеких от этого этического идеала. Разрешение конфликта возможно двумя путями – деструктивным (революционное разрушение современного общества) или конструктивным (путем постепенных реформ и осознания социальной ответственности за избранный им вектор развития).
Либеральная парадигма – это не только философия, но и анализ механизмов социального устройства революционной России. Если говорить о социологической концепции русского общества, то она присутствует в полной мере: это – концепция государственной (или юридической) школы, давшая в лице ее крупнейших представителей адекватное объяснение возникновения и социальной природы российского социума – отношения в нем общества и власти, специфики сословного строя и динамики его развития («закрепощения» и «раскрепощения» сословий государством); вообще роли государства в русском историческом процессе[264]. Эта концепция по сути представляла теорию модернизации России без революции, т. е. – перехода от сословного общества к гражданскому и от абсолютизма к правовому (конституционному) государству. Как политическая теория конституционных преобразований либерализм предложил рекомендации по ключевым вопросам перехода от абсолютизма к правовому государству. Была разработана целостная концепция перехода и решения конституционного вопроса, проблем правовой преемственности в области прав собственности, федерализма, разделения властей и защиты прав личности. Сконструирована концепция формы правления в виде конституционной монархии или парламентской республики и показаны возможные ее нюансы: модификации объяснялись как эволюцией программы, так и различиями взглядов лидеров конституционного движения[265]. Из всех идеологий и общественных течений именно либерализм выдвинул наиболее разработанную концепцию и программу решения конституционного вопроса в России[266]. Как социальная практика – либерализм разработал концепцию переходного периода, которая не была реализована в России начала ХХ в., но сохраняет значение на современном этапе. В этом контексте важна трактовка моделей конституирующей власти, постановка проблем конституционного параллелизма и мнимого конституционализма, административной и судебной реформ[267]. Наконец, существенное значение имеет опыт законодательной деятельности русского либерализма, в рамках которого возникли основные конституционные проекты и проекты Учредительного собрания[268]. Существенное значение имеет практика осмысления советского эксперимента, раскрывшая его бесперспективность и предсказавшая будущее крушение[269].
Именно эти вопросы стали предметом рассмотрения крупнейших представителей либерализма рассматриваемого периода. Их вклад прослеживается по следующим направлениям: либерализм как философская доктрина и формирование основ российского конституционализма (С.А. Муромцев)[270]; поиск единой теории права и методов его познания (Н.М. Коркунов)[271]; социальный порядок и революция: психологическая теория права (Л.И. Петражицкий[272]). В центре внимания русских либералов (конституционалистов) находились проблемы соотношения демократии и авторитаризма, борьбы за правовое государство в России: демократия и права личности в условиях революционного кризиса (П.И. Новгородцев)[273]; теория и практика конституционного движения в России начала ХХ в. (Ф.Ф. Кокошкин)[274]; концепция демократического переходного периода (В.М. Гессен)[275]. Демократия и политические партии: механизм власти и лидерства (М.Я. Острогорский)[276]. Наконец, существенное значение имеет разработка сравнительных параметров российского конституционализма: его публично-правовой этики (Б.А. Кистяковский)[277]; идеал правового государства с позиций сравнительного и международного права (С.А. Котляревский), философии истории (А.С. Лаппо-Данилевский)[278].
