Тома, как и все при дворе, знал особенности маркизы и счел подвигом с ее стороны то участие, которое она проявила к несчастной Лоренце, которую он вытащил на берег. Вокруг не было ни единой живой души, только мадам де Верней со своими слугами — она возвращалась с ночного празднества, устроенного той, кого вся Франция называла королева Марго...
Отказавшись от предложенного гостеприимства мадам де Верней, Тома де Курси наблюдал за удаляющимися факелами маленького кортежа, который вскоре растворился во тьме. Возвращаться к товарищам, которых оставил, заметив женскую фигурку, бежавшую к Сене, он не стал. Тома как раз вышел с приятелями из таверны, и эта женская фигурка заставила забиться его сердце чуть быстрее, а почему, он и сам не знал. Ему и теперь не верилось, что на его долю выпал счастливый случаи спасти ослепительную красавицу, которая нанесла такую рану сердцу его друга Антуана...
Кровь застыла у него в жилах, когда он вместе с мадам де Верней увидел, до какого состояния довел маркиз де Сарранс свою молодую супругу. А кто еще, кроме него, мог это сделать? Кто, кроме него, имел право обнажить в эту ночь волнующую грацией и совершенством красавицу? Тома не нужно было даже закрывать глаза, чтобы увидеть перед собой красные полосы, оставленные хлыстом на белой, как снег, нежной коже... Немыслимое счастье, которое свалилось на старика, видно, свело его с ума... Если бы де Курси не промок насквозь, он бы непременно отправился на улицу Бетизи, чтобы узнать, что там происходит. Но Тома был разумным молодым человеком и в противоположность своему другу Антуану редко следовал первому порыву своих чувств. Сейчас он прежде всего хотел бы переодеться в сухое платье. А уж потом отправиться в особняк маркиза. Он не сомневался, что найдет грубое животное, упившееся вином и жестокостью, спящим посреди разоренной спальни. И тогда он решит, как обойтись с бесстыжим чудовищем. Достойнее всего было бы, конечно, расправиться с ним с клинком в руке... Но в глубине души Тома грела мысль о более суровом наказании, которого заслуживает подобная жестокость. С каким бы наслаждением он расквасил ударом кулака длинный нос, подбил похотливый глаз, который так бесстыже посмел воззриться на Лоренцу в Фонтенбло! А почему бы не удушить его? То, что маркиз приходился отцом его другу, нисколько не смущало Тома. Он считал, что долг каждого честного человека уничтожать зло, где бы он его ни встретил. После расправы он сумеет объясниться с Антуаном, а маленькая флорентийка будет, по крайней мере, в безопасности...
Де Курси быстро добрался до дома. Он жил рядом с монастырем августинцев в очень удобной квартирке, которую снимал за весьма умеренную цену у бывшего прокурора Шатле господина Реньо де Вильепинт, с которым находился в прекраснейших отношениях. Его хозяин, пожилой вдовец без детей, жил в том же доме в бельэтаже, распределяя свои заботы между библиотекой, которую не уставал постоянно обогащать, соревнуясь со своим другом Пьером д'Этуалем, и погребом, где черпал любовь к жизни и живость ума, которыми имел право гордиться и гордился!
До отъезда Антуана Тома делил с ним эту удобную квартиру, наполненную прекрасным воздухом, — окна ее выходили в небольшой садик, — которая состояла из двух спален, небольшой общей комнаты и мансарды, достаточно просторной, чтобы разместить там двух слуг, но занимал ее один Грациан, слуга Тома, служивший обоим молодым господам. Скаредность Гектора де Сарранса не давала возможности его сыну обзавестись собственным слугой. После поспешного отъезда Антуана в Англию Тома остался единственным хозяином квартиры. Но это его вовсе не радовало. Ему очень не хватало друга. Но он утешался мыслью, что Антуан не останется на всю жизнь по ту сторону Ла-Манша.
Однако этой ночью, переодеваясь с помощью Грациана, а переодеться ему нужно было с головы до ног, Тома вдруг подумал, что, как бы ни желал он вновь повидаться с Антуаном, лучше бы его друг приехал тогда, когда драма, первый акт которой только что разыгрался, не только завершилась, но и хорошенько была всеми позабыта. Другое дело, если Тома придется оставить на полу проткнутое шпагой бездыханное тело де Сарранса-старшего. Честь потребует дать отчет в совершенном де Саррансу-младшему, что, безусловно, охладит пыл дружбы, которой Тома так дорожил...
Грациан, пикардиец, как его хозяин, и к тому же его молочный брат, среди множества разнообразных достоинств обладал одним, необычайно ценным: он умел хранить молчание даже тогда, когда сгорал от любопытства. А если уж ему становилось невмоготу, он задавал вопросы, но самые простые и обыкновенные, однако невинные только на первый взгляд, а сам уж потом делал из ответов соответствующие выводы. Во время переодевания Грациан поостерегся о чем-либо спрашивать своего хозяина. Судя по мрачному лицу, господин не снизошел бы до желанных ответов. Но когда смена одежд завершилась и Тома, уже весь в сухом, стоял посреди комнаты, Грациан, обмахнув щеткой шляпу, подал ее хозяину и с безразличным видом спросил:
— Господину барону сегодня на дежурство?
— Нет, — ответил Тома, по-прежнему погруженный в свои мысли.
— В таком случае господину барону не нужна шляпа, и я совершенно напрасно подал ее.
— Что ты сказал?
— Сказал, что сейчас уберу вашу шляпу.
— Нет, подай мне ее.
— Прошу прощения у господина барона. Если он вновь собрался уходить, то, конечно, ему необходима шляпа.
— Да, я в самом деле намерен выйти. Который теперь час?
— На колокольне Сен-Андре еще и пяти не звонили.
— Ну, разумеется!
После этого загадочного восклицания Тома взял шляпу, но не надел ее, а подошел к окну, чтобы взглянуть на небо, потом походил в раздумье туда-обратно по комнате, надел в конце концов шляпу и вышел, бормоча себе под нос:
— Я должен пойти и увидеть все собственными глазами. Я не буду спокоен, если не узнаю...
С этой, еще более загадочной, фразой он закрыл за собой дверь.
Поведение молодого господина было столь необычным, что Грациан, пораскинув минуту-другую мозгами, тоже надел шапку, накинул теплый плащ, взял палку и, старательно заперев квартиру, отправился вслед за хозяином, что было сделать совсем не трудно: высокую широкоплечую фигуру трудно было потерять даже в предрассветном сумраке.
Друг за другом они миновали Новый мост. Приближающийся день уже разгонял с него нищих, всегда готовых раздеть и ограбить припозднившегося прохожего. Двое их собратьев, один из «Ордена ножа», другой из «Добрых самаритян» затеяли между собой драку, что вошло в обычай у этих мошенников, когда вокруг не было чем поживиться. Мелкие воришки, готовые обчистить карманы прохожих, исчезали, как только скудел поток горожан, перетекающий с одного берега Сены на другой. В этот час самым оживленным местом была городская водокачка, названная Самаритэн, в память о доброй самаритянке, которая напоила Христа. К водокачке за водой приходили все водоносы, чтобы потом разбрестись по городу.
