— Сколько я здесь?
— Ммм… Восемь месяцев.
— Сколько?! — ошарашенно восклицаю.
— Шесть месяцев ты лежал в коме. А потом ещё два никак не мог выйти из своего коматоза. Хотя показатели все в норме были. Я даже начала переживать, что мы что-то не так сделали, — рассказывает женщина.
— Понятно. А Аманда, она в порядке? Знает, что я здесь?
— Аманда в полном порядке, насколько мне известно. Однако, Том, мне жаль. Я подписала бумагу о неразглашении. Никто не знает, что ты здесь. Так что будь готов к тому, что тебя ждёт много объяснений по данной операции. Конечно же, после полной реабилитации, — она подбадривающе пожимает моё плечо.
— Спасибо, Стейс, ты в очередной раз спасла мне жизнь, — благодарю я, сжимая в ответ её руку.
Звенит какая-то сирена.
— Ладно, мне пора идти. Так здесь сообщают о срочном собрании, — встаёт со стула и идёт к выходу, но останавливается, — И да, Уилсон. Поздравляю тебя!
— С чем же, с новой жизнью? — усмехаюсь я.
— С тем, что сегодня у тебя родился сын! — подмигивает и убегает, оставляя меня одного в палате. С новостью, которую я никак не ожидал услышать именно сейчас.
Охренеть. Я стал отцом. Провожу по волосам и понимаю, что у меня уже не такие они и короткие.
Аманда. Колючка моя. Родила мне сына. Сомнений нет, что это она. Я больше ни с кем не спал. Вот эта новая жизнь. Осталось только встать, а дальше я уж точно научу сына и на велосипеде кататься и девчонок кадрить. Как и говорила моя любимая, пока я был в беспамятстве. «Нас» и «мы» приобрели свой смысл. Это не Стейси спасла меня. А моя любимая женщина.
Эпилог
Одиннадцать месяцев спустя. День святого Патрика.
Несмотря на прохладный воздух, на улице тепло. Солнце местами даже припекает. Мы с Харрисонами договорились встретиться в городском парке. Там организовывают мероприятие в честь праздника. Дома отмечать не хочется, да и некогда теперь украшать, как в прошлом году. Детишки у нас неугомонные. Постоянно требуют внимания. Что Оливер — мой самый любимый малыш. Что моя любимая крестница — Алекса. Оба такие красивые и очень прошаренные. Сразу поняли, что если часто плакать, то мы тут как тут. И готовы выполнить любую их прихоть.
Смотрю на своё чудо и не могу налюбоваться. До сих пор не верится, что я смогла выносить этого ребёнка. Хотя восемь месяцев дались мне очень непросто. Несколько раз была угроза выкидыша. Но благодаря поддержке Саманты и профессионализму Брайтс, мне удалось родить здорового мальчика. Даже чуть раньше, чем было запланировано. Уж очень малыш хотел появиться на свет.
После того дня Харрисоны забрали меня к себе, как и говорила Стейси, у меня началась истерика. Я звонила ей несколько месяцев подряд. Но абонент был не абонент.
Я сходила сума. Не знала, как вернуться к прежней жизни. Не знала, что происходит с Томасом. Жив ли он? Куда его увезли? Даже ходила в его офис, но все лишь сочувственно пожимали плечами.
Несколько раз в месяц приезжал Кевин Холл. Не знаю по личной инициативе или это был приказ Уилсона. Интересовался, нужна ли мне какая-то помощь. Он-то и поведал мне, почему ребята, что охраняли меня, не помогли. Потому что их застрелили, прямо в машине. Я начала чувствовать себя виноватой. Ведь у них могли быть семьи, жёны, дети. Очередной срыв и я опять на сохранении, угроза выкидыша. Брайтс очень сильно ругалась. Я бы даже сказала орала. Довела психолога. Уилсон бы оценил. Уж ему-то известно, что я профессионал в этом деле. Но Натали не бросила меня и после этого. Кевин тоже больше не приезжал.
А потом произошёл первый толчок малыша, и всё. Меня отпустило. Я поняла, что сейчас, как никогда, нужна своему сыну. Начала разговаривать с ним, рассказывать какой у него отец герой, и что они обязательно в скором времени встретятся. Однако с каждым месяцем надежда угасала, а после его рождения и вовсе всё ушло на второй план. Я поняла, что нашла своё призвание. Быть матерью.
Аренду сгоревшей студии продлевать не стала. Восстанавливать не было никакого желания. Хотелось чего-то нового. Денег со страховки, которую мне неожиданно выплатили, хватило, чтобы открыть новую школу хореографии. Сделать там ремонт и даже нанять персонал, чтобы обучать детей. Как я и хотела. Вот Оливер подрастёт, пойдёт в сад и я начну делать это самостоятельно. А пока вот так. Студия приносит небольшой доход, но нам на всё хватает. А это самое главное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Закатываю коляску в гущу событий. Народу в парке очень много. Всё украшено в стиле Патрика. Зелёные флажки, растяжки. Даже детскую площадку сделали в этом цвете. Он теперь у меня самый любимый. Ассоциируется почему-то с каким-то счастьем и лёгкостью.
Оливера я сегодня одела тоже в зелёный комбинезон и он похож теперь на маленького лепрекона.
Замечаю свободную лавочку. Решаю подождать Харрисонов на ней. Ставлю коляску на блокиратор, чтобы не укатилась. А сама достаю малыша. Он сразу же тянется к груди.
— О нет, дорогой. До вечера придётся довольствоваться только бутылочкой. Ты же не хочешь, чтобы мамочка светила своей грудью на весь парк, — говорю ему, когда он начинает причмокивать соской. Как же он похож на Томаса. Все черты его. Ничего от меня.
— Я тоже против того, чтобы на твою шикарную грудь пялился весь парк, — от произнесённых слов моё сердце замирает.
Медленно поворачиваю голову и встречаюсь с насмешливым взглядом Уилсона. Он изменился. Похудел сильно, но плечи остались всё — такими же широкими. Волосы стали длиннее и теперь он немного похож на Мэттью Макконехи. В правой руке трость. Он ходит. Ходит!!!
Слёзы непроизвольно начинают течь из глаз. Встаю с ребёнком на руках и подхожу ближе. Хочу рассмотреть его. Поближе. Может, это сон.
— Здравствуй, Аманда. Прости, что меня так долго не было рядом, — в его голосе столько горечи и боли, а я смотрю и не верю, — Если вдруг у тебя новая жизнь, то я всё пойму и не буду вмешиваться, только позволь видеться с сыном, — сглатывает мужчина.
Молчу, потому что все слова, которые я репетировала для нашей встречи, куда-то испарились. А мне было что сказать, столько всего я хотела ему высказать, а сейчас понимаю, что это всё ерунда. Он здесь. С нами. Живой. И ходит.
Падаю лицом к нему на грудь и рыдаю. Оттого, что наконец это всё закончилось.
— Прости, прости меня моя любимая колючка. Что тебе пришлось всё это пережить в одиночку, — шепчет он, обнимая меня, целует в макушку, вдыхает запах моих волос, словно соскучился по нему, — Я больше никогда вас не оставлю, слышишь, никогда! — Томас отстраняет меня, большими пальцами смахивает слёзы, а затем целует. Нежно, аккуратно.
Однако поцелуй длится недолго. В лицо ему прилетает соска.
— Ого. Кто это у нас такой драчун? — улыбается мужчина.
Я тоже расплываюсь в улыбке. Оливер же смотрит на Томаса хмуро, но с лёгким интересом. Всё-таки до этого я не знакомила его с мужчинами. Даже Джон старался не показываться на глаза. Хотелось, чтобы первого мужчину, которого сын увидит, это Том. Глубоко в душе я верила, что он скоро появится.
— Это Оливер, — шмыгая носом, знакомлю я, — А это Оливер твой папа.
Я рассказывала ему про него. Конечно, в таком возрасте они ещё мало, что понимают, но услышав папа, глаза малыша распахиваются, и он уже тянет свои ручонки к мужчине.
— Можно взять его? — умоляюще спрашивает Уилсон.
Киваю и отдаю ребёнка ему в руки.
— Ну здравствуй, сын! — Оливер с интересом разглядывает, затем начинает трогать нос, губы, — Ам,- хватает губами за пальчик Том, малыш начинает улыбаться, — Господи, Аманда, спасибо тебе, — притягивает он ближе к себе другой рукой, целует меня в висок, — Я тебя люблю. Вас люблю до безумия. Никогда не отпущу. Даже если ты захочешь сама уйти. Вы мои. Ты же согласишься выйти за меня?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну не зна-а-а-а-аю, — тяну я улыбаясь.
— Обманщица.
— Почему это?
— Потому что я знаю, что ты согласилась, ещё тогда, когда я лежал в коме.
— Ты всё слышал? — поднимаю удивлённые глаза.
