– И дикий же народ эти дровосеки, – после некоторого раздумья Эйнар оглянулся на рык Швибы.
Воевода в седле, потрясая стягом Водополка Тёмного, взывал к своим воям, сложными, запутанными ругательствами поносил швабов, черемисов Стовова, а заодно и стреблян, называя их отчего-то короедами.
В стальном четырёхрогом шлеме, сбитом во вчерашней сшибке вместе с головой одного из швабских вождей, своём шипастом панцире он походил на оголовок кистеня, на ударный конец тарана, самостоятельно влезший в седло.
– Интересно, что они там решили, все вместе, – сказал Верник, невольно засматриваясь на замысловатый танец коня под бурундейским воеводой. – Рагдай молчит. Хмурый.
– Да что тут можно решить. Стоять спина к спине, да и только. – Вишена помедлил и добавил: – А к тропе соваться не следует. Они только и ждут, чтоб мы вылезли из-за телег и попытались уйти к броду. Тут-то они в наши затылки и вцепятся. Это чего там?
Медные трубы швабов затрещали, заклокотали бессвязной мелодией, послышались злобные, презрительные крики, дробные глухие удары древками копий о щиты; швабы вызывали поединщика.
– Побиться, что ли? – поднялся было Вишена, но Эйнар его остановил. – И то верно. Пусть бурундеи покажут удаль. Им на коне сподручней. Это кто поехал, Вара? Что ж, этот может.
Поединщик от швабов уже нетерпеливо поигрывал копьём, подбоченившись кричал что-то обидное гулкое, не слышное из-под маски шлема; окованный каплеобразный щит, кольчужная рубаха до колен, клёпаный шлем с косыми прорезями для глаз, украшенный чёрными и белыми перьями, рогатый налобник на конской голове, чёрная попона, богатая узда.
Вара, получив наставления от Швибы, под ободряющий гул стреблян и гул бурундейского рога выехал в поле за цепь телег с таким видом, словно не на бой шел, а возвращался из корчмы, хмельной и сонный.
Его каурый конь, дойдя до камня, похожего на застывшего тролля, у которого лежало несколько павших во вчерашнем бою, спокойно принялся за обильный щавель.
– Чего это он? – Вишена протиснулся своим конём между спинами глазеющих стреблян к повозке, нагруженной землёй, с наполовину вкопанными в землю колёсами, дождался Эйнара. – Прямо потешник какой-то.
Эйнар неопределённо пожал плечами и кивнул в сторону Швибы и Рагдая, невозмутимо наблюдающих за происходящим:
– Наверное, так задумано.
Тем временем швабский поединщик, вдоволь насмеявшись, бросил коня вскачь. Уставив вперёд копьё, треща плащом и трепеща перьями шлема, он был уже менее чем в десятке шагов от Вары, когда тот, сонно потянув повод, подвинулся за камень.
Швабу пришлось недоумённо проскакать мимо, быстро, почти перед самыми телегами развернуться, дёргая и нервируя коня, и мчаться обратно.
– Ирмин и Рандвольф! – заорали швабы, стуча о щиты.
– Рысь! Рысь! – гудели стребляне.
Когда и в третий раз камень разделил поединщиков, шваб попытался всё же дотянуться до Вары копьём. Он, перенеся всю тяжесть на правое стремя, отпустил поводья, уцепился за гриву и, сильно наклонившись, нанёс удар.
Вара хладнокровно уклонился и, объехав камень, рванулся за швабом, едва не выпавшим из седла.
Когда шваб снова схватил повод, бурундеин был так близко, что времени, чтоб развернуть коня, у шваба не оставалось без риска получить в спину удар копьём.
Вара, уже боле не изображая простака, довольно долго гонял по полю врага, пока тот, окончательно уморив коня, не догадался проехать вдоль строя своих соплеменников. Не желая рисковать, не доверяя чести швабов, Вара поотстал и, нарочито громко расхохотавшись, поехал обратно к камню, под ликующий смех стреблян.
Шваб рассвирепел.
На этот раз бурундеин двинулся ему навстречу.
Они сшиблись, щит в щит, переломив пополам копья.
Разминулись, съехались, размахивая мечами.
Некоторое время кружили волчком, рассекая клинками воздух, пока Вара, изловчившись, не достал остриём вражеский щит.
Затем последовала череда мощных обоюдных ударов, сплеча, с придыханием, со снопами искр из-под лезвий, с отлетающими от щитов бляхами и щепами, после чего, загнав врага за щит, бурундеин прорубил его коню холку.
– Готово. Клянусь Одином, такого странного поединка с разрубанием коня я ещё не видал, – сказал Вишена, наблюдая, как заваливается на бок, придавливая всадника, и начинает биться в конвульсиях издыхающее животное. – А ты, Эйнар?
– Погоди, это ещё не конец, – откликнулся Эйнар. прищуриваясь и оглядываясь на Швибу и бурундеев, на лицах которых радостные ухмылки сменяются удивлением и яростью; швабы начали пускать стрелы, стараясь отогнать Вару от поверженного соплеменника, а несколько их всадников бросились вперёд.
– Подлые жабы! Раздробись голова! Проход нам, проход! – закричал Швиба, стегнув плетью первую подвернувшуюся стреблянскую спину.
– Швиба, стой, во имя всех богов! – начал было проталкиваться к нему Оря, но бурундейский воевода уже ринулся в проход между раздвинутыми рогатками, даже не оглядываясь на своих дружинников, зная, что они последуют за ним.
– Да, и впрямь это ещё не конец поединка. – Вишена двинул коня к проходу. – Поехали, Эйнар, я думаю, обороны уже не будет. Да разрази меня гром, что за скотину мне подсунул Швиба. Не слушает ничего эта коняга!
Утренний туман все ещё висел над верхушками деревьев, хотя солнце, пробиваясь кое-где через облачный полог, уже наполовину приближалось к зениту.
При полном безветрии лес стоял как нарисованный, застигнутый в тот краткий момент осени, когда клёны, липы, дубы, берёзы, вязы расцветили свою листву согласно своему уставу, заполнив всю гамму оттенков от ярко-красного до насыщенно-коричневого, и ещё не пожухли, не утратили соков.
Пятна голубого неба, серо-белые разводы облаков с чёрными вкраплениями кружащего воронья добавляли лесу недостающие цвета, а две огненно-рыжие лисицы, вышедшие из-за камней капища, привлечённые запахами и звуками начинающейся битвы, делали его как бы зрячим, слышащим.
Живым.
– Водополк и Доля! – Два десятка бурундеев сшиблись с вдвое большим числом швабских всадников и прошлись сквозь них, оставив после себя несколько мёртвых врагов, после чего оба войска потеряли свои очертания колец и начали водоворотом стягиваться к тому месту, где свирепствовал Швиба.
Стребляне будто забыли, что у них есть скарб и семьи лагеря и его нужно оборонять, а швабы будто забыли, что его нужно атаковать.
Напрасно вожди призывали следовать задуманному.
Роды, один за другим, вступали в сечу, всадники мешались с пешцами, луки и пращи в одно мгновение стали бесполезными и были брошены, всё смешалось вокруг заворожённого камня, у которого всё ещё пытался выбраться из-под мёртвого коня швабский поединщик.
Бились неистово, не имея ни прошлого, ни будущего, видя только стоящего впереди врага и ощущая спиной родовой стяг.
Даже упав и не имея больше сил подняться, вои тянулись к обронённому оружию, чтобы нанести ещё один, последний в жизни удар.
Вишена, Эйнар и бурундеин Зеван, отрезанные от Швибы и теснимые десятком опытных всадников, были вынуждены двинуться в разрыв между двумя швабскими родами.
Перепуганные криками, лязгом, грохотом, спотыкаясь о трупы, кони вынесли их к опушке леса, недалеко от засеки, перекрывающей тропу к Лисьему броду.
Отсюда, через головы не отстающих ни на шаг врагов, они увидели сечу; швабы явно брали верх.
Один за другим падали стяги Дорогобужа, Буйце, Просуни.
Уже десятка два швабов хозяйничали в покинутом становище, из которого Оре удалось вывести в лес все семьи.
Уже некоторые швабы уходили из пыльного облака, усаживались на траву, расшнуровывая панцири, втягивая взмокшие рубахи, осматривая зазубрины окровавленных клинков; враги были где-то там, за лесом копий и рядами спин сородичей.
Они бродили без опаски, поя водой своих раненых, добивая врагов, подбирая приглянувшееся оружие и украшения.
– Проклятье, Один покинул нас! – Вишена двинул коня вдоль опушки, все ещё не имея сил отвести глаз от центра сечи, где валились из седел бурундеи и пропадали за швабскими спинами отчаянные лица стреблян. – Почему Рагдай не возьмётся за штрар? Эйнар, Эйнар!
Эйнар и Зеван едва поспевали за Вишеной, а швабские всадники были совсем рядом, постепенно прижимая их к лесу.
Миновав брошенную опрокинутую повозку, Вишена попытался придержать коня, но тот, уже не слушая повода, понёсся так, что варяг только чудом удержался в седле.
После того как он, описав несколько сложных кривых по полю, среди трупов, брошенного скарба и озадаченно столбенеющих одиночных швабов, оказался в десятке шагов от засеки, перекрывающей тропу, ведущую к Лисьему броду, Эйнар и Зеван далеко позади бились с преследователями.
– Проклятье, этот мерин сделал из меня труса, бегущего из боя! – Чувствуя в горле металлический привкус досады и унижения, Вишена приготовился всадить коню нож в шею, но, углядев впереди десятка полтора швабов, вылезающих ему навстречу из засеки, передумал. – Хвала Одину, я умру как викинг, а не как конокрад, переломавший кости при падении с безумного выродка!
