- Боюсь, что это может случиться.
- Кто из группы Протопопова имеет связь с городом?
- Выход за ворота лагеря строго воспрещен.
- Переписка разрешена?
- Нет.
- Кто-нибудь из власовцев встречается с людьми, бывающими в городе?
- Тоже нет.
- У кого хранится список группы?
- У меня и Протопопова. Но сегодня утром я приказал сменить фамилии на прозвища. С завтрашнего дня даже в частных беседах все будут обращаться друг к другу согласно приказу.
- Боюсь, что поздно!
- Возможно. Единственный выход - скорейшая эвакуация группы.
- А вместе с нею и того, кто только и мечтает о связи с советскими властями? Ведь он может провалить все дело!
- Вы правы... К сожалению, правы... И все же надо поторопиться.
- А я, кажется, не теряю времени.
- Вы о Протопопове? - Хейевдопф рассмеялся. Теперь, когда я понял, в чем дело... Да. Здорово у вас получилось! Я прямо в восторге! Люблю парней, которые умеют драться!
- Я думал, вы больше интересуетесь искусством!
- Вы об этом? - Хейевдопф брезгливо поморщился, кивнув на бронзовую скульптуру фавна, стоящую на краешке стола. - У меня уже в печенках весь этот хлам, меня тошнит от него. Так бы и выбросил все на свалку.
- Тогда я ничего не понимаю!
- Спрос! Проклятый спрос! У нас все прямо с ума посходили - подавай им всяческую старину! Как же тут не воспользоваться ситуацией? Появился шанс чего-то достичь - не зевай! Не брезгуй! Если у тебя маленькая ремонтная мастерская, неоплаченные счета, жена, которая надувает хорошенькие губки, потому что ты не можешь купить ей манто из настоящей норки, - подбирать бизнес по вкусу не приходится.
Хейендопф так искренне жаловался на обстоятельства, заставившие его взяться за немилый сердцу бизнес, что Сомову стало смешно и противно. И вместе с тем он почувствовал облегчение. Чтобы получить пять тысяч долларов премии, такой не побрезгует ничем на свете, не пощадит ни сил, ни времени, только бы как можно скорее и с наименьшим для себя риском достичь цели.
Действительно, воцарившееся вслед за тем молчание не было обычной паузой в разговоре. По всему видно: заместитель начальника лагеря сосредоточенно обдумывал, как приняться за дело, чтобы поскорее его завершить.
- Хорошо! Безопасность я вам гарантирую! Ручаюсь! - сказал он уверенно. - Инсценирую следствие по делу тех троих, которых он поторопился убрать, и так его прикручу, что Протопопов сам станет вашим ангелом-хранителем.
- Это значительно упростит и облегчит мне работу.
- Чем еще могу быть полезен? Конечно, вам понадобится список всех, кого вам надлежит вывезти. Я уже приказал...
- Упаси боже, никакого списка! Зачем иметь при себе такой компрометирующий документ? Относительно этого мы с Думбрайтом придерживаемся одного мнения. Но с анкетными данными и характеристикой каждого члена группы я хотел бы ознакомиться. Это поможет в поисках. Вы не возражаете, если я просмотрю их сегодня?
- Каждый час нашего промедления - выигрыш во времени для красных. Останемся тогда оба в дураках. Стоит им предъявить список... достаточно даже того, чтобы он к ним попал. Тьфу! Ну и повезло же мне! Им, конечно, легко загребать жар чужими руками, а в случае чего - отвечать мне...
- Кому им?
Поняв, что у него вырвалось неосторожное слово, чуть бросившее тень на его высшее начальство, Хейендопф с преувеличенной сосредоточенностью стал возиться с сейфом.
- Вот! - сказал он наконец, кладя на стол обычную канцелярскую папку. Начнем по алфавиту?
- Конечно. Так мы по крайней мере никого не пропустим. С вашего разрешения я запишу некоторые интересующие меня сведения. Я неплохой стенографист, и мои записи не задержат вас. Потом я, конечно, их уничтожу. Или передам вам...
"Анохин, Павел Яковлевич, - прочитал Хейендопф, - тысяча девятьсот шестого года рождения, уроженец села Марковка, Курской области. Был завснабом артели "Кожгалантерея" в городе Орле. Беспартийный. Осужден на пять лет за подделку финансовосчетных документов. В армию Власова поступил в 1943 году. Быстро продвинулся по службе от рядового до старшего лейтенанта. Близких родственников на территории России не имеет. Любит широко пожить. К советской власти относится резко отрицательно".
"Антоненко, Василий Свдорович, тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения. Уроженец села Солоне. Днепропетровской области. Там же работал старшим механиком тракторно-ремонтной мастерской. Родители в свое время раскулачены. Сам репрессиям со стороны советской власти не подвергался. В армию Власова завербован в лагере для военнопленных. Войну закончил в чине капитана. За храбрость, проявленную в боях, немецким командованием награжден орденом Железного Креста второй степени и медалями. На территории России остались жена и сын, об их судьбе он ничего не знает, да и не интересуется. Категорически возражает против возвращения в Советский Союз".
"Сорокин..."
Сомов внимательно вслушивался в чтение Хейендопфа, иногда останавливал, иногда удовлетворенно хмыкал, просил повторить. Вскоре заместитель начальника лагеря стал откровенно зевать.
- Может, продолжим завтра? - спросил он, закинув руки за голову и потягиваясь всем телом. - Вчера, знаете ли, подцепил в кабаре эдакую курочку - она так настойчиво вокруг меня увивалась, что... Короче, заснули мы только около пяти, а в семь я должен был вернуться в казарму. К слову сказать, без гроша в кармане...
- Я могу одолжить вам в счет премии сотню долларов...
- Э, нет! Никаких долгов! Иначе я вернусь домой с тем, с чем ушел.
- А как же курочка?
- Пусть убирается ко всем чертям! Пусть ищет других дураков, кого-нибудь из тех, у кого текущий счет в банке, а за спиной состоятельный папочка... Так отложим до завтра?
- Дайте я быстренько просмотрю список, а завтра вы дадите короткую характеристику на каждого. Того, что есть здесь, явно недостаточно.
- О, пожалуйста! А я пока ознакомлюсь с тезисами доклада сегодняшнего лектора. Черт бы его побрал имеете с его лекцией!
- Вас даже посещают лекторы?
- Все для этого сброда. Какой-то капитан Бломберг, будто бы бежавший из русского плена.
- Выходит, связь между власовцами и внешним миром все-таки существует?
- Будьте спокойны: этот тип в десяти водах мытперемыт. И поет словно по нотам. Вечером сами услышите.
...Через полчаса Сомов снова пересекал двор, направляясь к себе в казарму. Под тентом уже толпилась небольшая группа людей в полувоенной, полугражданской одежде. Они живо о чем-то беседовали. Заметив среди них майора, Сомов понял: верно, этот тип создает общественное мнение, сколачивает блок против дерзкого "новичка".
Может, подойти? Дать понять, что он считает себя равноправным членом группы и не боится ни майора, ни Протопопова? Наверно, о его утреннем столкновении уже знают все, а это не может не произвести впечатления. Таким, как эти, импонирует грубая сила, они подчиняются ей быстрее, чем доводам рассудка.
Однако не только тело, но и мозг требовал отдыха. Нот сами несли Сомова р дальний угол двора, к двери, за которой ожидал его временный приют.
Вытянуться на кровати! Погрузиться в спасительный глубокий сон! Только он и способен вырвать Григория из этого страшного чужого мира.
То, что в комнате может быть посторонний, не приходило в голову. Память зафиксировала пустую комнату с длинными рядами коек. Такой она и возникла сейчас в воображении. Тем сильнее оказалось разочарование, когда он понял, что остаться одному не удастся.
- О, нашего полку прибыло! - приветствовал его длинный смуглый капитан, лениво спуская с кровати ноги в сапогах и стягивая при этом край одеяла. Рад! Не тому, конечно, что увидел именно вас, а от свойственного двуногой твари злорадства: приятно, знаете ли, видеть, что ближнему повезло не более, чем тебе... - Черные колючие глаза с насмешкой впились в Сомова.
- Если мерить этой меркой, поводов для радости у вас предостаточно. Здесь, кажется, собралась большая компания.
- Скорее малая, чем большая. Хотелось бы видеть рядом с собой тех, по чьей вине я влип в эту историю. Проигрыш в игре надо делить поровну.
- Не слушайте капитана Самохина! - вмешался маленький кругленький человечек с такими бесцветными волосами, что они казались просто белыми. Он либо вливает в себя шнапс, джин, виски, бренди, либо выливает на первого, кто подвернется под руку, излишек желчи! Перманентное состояние!
- А твое перманентное состояние, остолоп, подхрюкивать каждому, с кем сведет судьба. Просто так, на всякий случай, - вдруг перепадут объедки.
Тот, к кому относились эти слова, покраснел так, что даже кожа на голове, просвечивающая сквозь короткие и редкие волосы, стала розовой. Между припухшими веками, казалось совсем лишенными ресниц, сердито блеснули маленькие, узко прорезанные, мутно-серые глазки. Человек действительно напоминал откормленного кабанчика, который, проталкиваясь к кормушке, вот-вот хрюкнет.
