Капитан подмигнул Сомову.
- В жизни бывают странные совпадения. Рекомендую. Николай Николаевич Кабанец. Свинство, так сказать, унаследованное от далеких предков и увековеченное для потомков.
- Это... это... чересчур даже для вас... Я офицер, слышите, офицер, и я буду требовать... настаивать... пусть суд чести, да, суд чести... - слова срывались с дрожащих губ Кабанца беспорядочно, он словно захлебывался ими, брызжа слюной и всхрапывая.
- Завели! - донеслось из глубины комнаты.
Только теперь, когда с одной из коек соскользнуло одеяло, Сомов заметил, что в комнате есть еще один свидетель разговора. Его гигантская фигура мигом заполнила комнату и потому потолок сразу стал как бы ниже, проход между кроватями уже.
Богатырь стоял насупившись, ни одного слова не сорвалось больше с его губ. Но двое, затеявшие ссору, мигом притихли: капитан снова вытянулся на кровати, Кабанец, втянув голову в плечи, направился к двери.
Немного растерявшись, Сомов подыскивал слова, чтобы как можно проще поздороваться с этим новым соседом по казарме. Но тот скользнул по нему таким отсутствующим взглядом, что стало ясно: трогать его не следует, человек все равно сейчас ничего не увидит и не услышит.
В комнате воцарилась тишина. Капитан вытащил из-под подушки флягу, отхлебнул из нее и, сладко зевнув, закрыл глаза. По тому, как обмякли черты его лица - вся кожа обвисла, словно стекая вниз между складками и морщинами, - чувствовалось, что сон сморил его сразу, как только он закрыл глаза.
Искоса поглядывая на гиганта, все еще стоявшего в проходе, Сомов тоже стал готовиться ко сну. Фигура, высящаяся у него за спиной, чем-то раздражала, сковывала движения. Ну, чего он торчит там посреди комнаты? Уставился глазами в пол, словно хочет чтото прочесть на нем... Ну и вымахал парень! А какие плечи! Недаром у этих гавриков сразу отнялся язык. Такому под горячую руку не попадайся... Все-таки зачем он стоит? Может, заснул стоя?.. Не очень-то приятно раздеваться, когда кто-то торчит у тебя за спиной!
Сняв туфли, Сомов нарочно изо всей силы швырнул их под кровать! Гуп! Гуп! Чудак, стоявший в проходе, вздрогнул, подобие улыбки промелькнуло у него на губах, плечи чуть опустились.
- Вы того... не обращайте внимания... спите себе! Я тихонько... только посижу минутку, а то голова у меня... А потом тоже лягу... Бывает, зовешь, зовешь сон, а его нет как нет... Мне бы хоть вздремнуть... - потирая лоб, здоровяк повернулся и потопал к своей кровати, так и не выпрямившись, бессильно свесив руки вдоль тела.
Укладываясь, Григорий подумал: как часто теперь сон бежит и от него. Раньше такого не бывало. Он мог заставить себя уснуть в любых обстоятельствах, просто как бы поворачивал выключатель и мигом отключался от забот, опасностей, волнений. Ведь сон - тоже оружие, помогающее быть в форме. Неужели он утратил эту способность? Но почему? Потому ли, что оказался один в логове врага? Но ведь так было и тогда, когда, перевоплотившись в Генриха фон Гольдринга, он в одиночку раскрывал тайну подземного завода и много других секретов коварного и хорошо подготовленного к войне врага. Оказавшись во вражеском логове в годы войны, он тоже был совершенно одинок. Так, да не так... Тогда он выполнял поручение Родины и, как далека она ни была, ощущал свою неразрывную с ней связь, считал себя бойцом многомиллионной армии своего народа. Да и был ли он действительно одинок? Тысячи незримых друзей - французских маки, итальянских партизан протягивали ему руку помощи. А теперь? Нет даже уверенности, что правильно поступил, когда сам, на свою ответственность, вмешался в такое трудное и опасное дело... Без связи с Родиной, без единой дружеской руки! Как отнесся бы к его решению Титов? Что подумает он, узнав о таинственном исчезновении Григория Гончаренко? Сочтет его погибшим или, может... - по коже пробежал мороз. Нет, нет, этого не может быть! Слишком хорошо Титов знает его, да и другие сотрудники отдела тоже. Разве не доказал он всей своей жизнью, что во имя Родины, во имя светлых идей коммунизма он готов пройти сквозь самые страшные испытания, преодолеть, казалось бы, непреодолимые трудности, на каждом шагу, каждое мгновение заглядывая смерти в глаза.
Если б была хоть малейшая возможность подать весточку Титову! Проезжая через Мюнхен, он мог обратиться в советскую миссию по репатриации, и теперь все было бы хорошо. Как ни внимательно стерегли его, а в большом городе всегда можно замести след, незаметно ускользнуть. Но имел ли он право думать только о собственном спасении? Узнав о планах Думбрайта и его хозяев, тихонько отойти в сторону - меня, мол, никто не уполномачивал вмешиваться в это дело? Ведь разумом, сердцем, всем существом своим Григорий чувствовал: он обязан до конца разузнать все о деятельности террариума вблизи Фигераса, найти способ обезвредить это гнездо. То, что один из шпионских центров расположен именно в Испании, во франкистской Испании, безусловно, очень выгодно врагу. Официально к школе "рыцарей благородного духа" придраться нельзя. Католическая организация, проповедующая католицизм в восточных странах, и только. Этот Нунке все предусмотрел. Но аппетит возрастает во время еды. Если раньше он думал только о том, как сберечь кадры бывших фашистских разведчиков для фатерланда, то теперь замахнулся шире: мечтает, что возглавляемая им школа станет международным центром агентурной борьбы с Россией - не менее.
В силу сложившейся ситуации попасть в это логово и бежать? О нет! Григорий не имеет права так поступить. Он будет Фредом Шульцем, Сомовым, чертом, дьяволом, но весь свой ум, все способности, накопленный опыт употребит, чтобы изнутри взорвать этот змеиный рассадник вблизи Фигераса. Придет время, он найдет способ связаться с Родиной, подать о себе весточку, предупредить о планах, которые вынашивают хозяева Думбрайта и Нунке.
Надо только задание с вывозом власовцев выполнить с минимальным вредом для Родины, одновременно укрепив к себе доверие со стороны Нунке и Шлитсена.. Хитрец этот Шлитсен. Перед самым отъездом на аэродроме он как бы невзначай бросил: "Надеюсь, мы еще увидимся" И улыбнулся. Явный намек, что Сомов-Фред может не возвратиться.
Вот и просчитался. Григорий вернется! Обязательно вернется. Но прежде...
Перевернув горячую подушку, Гончаренко закрыл глаза. Точка! Не смей сейчас думать! В самолете ты имел право прикидывать так и эдак, составлять планы, обдумывать варианты. Теперь же, когда ты подошел к делу вплотную, голова должна быть ясной. Давай лучше послушаем, что выстукивают колеса вагона, в котором ты как будто едешь: ты - Со-мов, ты - Со-мов, ты Со-мов...
Он очнулся. Кто-то бесцеремонно тряс его за плечо.
- Сомов! Слышите, Сомов! Так можно царство небесное проспать, а ужин и подавно.. Благодарите судьбу, что я зашел за папиросами и увидел вас...
- Я .. это вы, Домантович? Вы, кажется, неплохой товарищ. Неужто я столько проспал? Только сейчас понял, как проголодался...
- Поторопитесь, все наши уже поужинали. А бар из-за этой проклятой лекции тоже закрыт.
Домантович присел на пустую уже кровать капитана и деликатно отвернулся, давая Сомову одеться.
- Я готов... Можем идти. Погодите, а как быть с этим малюткой? - Сомов кивнул в сторону кровати, на которой, отвернувшись к стене, лежал здоровяк... Он, верно, тоже не ужинал? А такому остаться без еды...
Домантович только махнул рукой.
- На Середу опять нашло, - пояснил он, уже стоя на ступеньках. - То парень как парень, правда, мрачноватый и не очень разговорчивый. Но людей не сторонится... А то - просто не подступись, такой бешеный. Повернется ко всем спиной и лежит, уставившись в стену. Затосковал, верно. С такой силищей, и без дела! Ему бы топор в руки да лес валить... или саблю да в чисто поле... Эх, засунули нас в этот каменный мешок, черт бы их всех побрал, и сиди! Жди, пока тебя еще куда-то перебросят...
Когда Домантович и Сомов пришли в столовую, там уже было пусто. Остывшие бобы с тушенкой вязли на зубах, оставляя на небе неприятную пленку, и Сомов с удовольствием запивал их жидким, но еще теплым кофе.
- Ну, что, пошли на расправу? - обратился к нему Домантович.
- Вы думаете, будет расправа?
- А вы надеялись, что столкновение с Протопоповым на этом закончилось?
- Ну, будь что будет! - решительно бросил Сомов и направился к двери.
ВОРОНЬЕ СОБИРАЮТ В СТАИ
Выезжая в Мюнхен, Гончаренко довольно скептически относился к опасениям Нунке, что в группу бывших власовцев пробрался советский агент. Один процент против девяноста девяти, что это так. На то, что Гончаренко удастся с ним связаться, передать сведения о себе и проинформировать о деятельности школы вблизи Фигераса, шансов не больше. Впрочем, он учитывал и этот один процент, обдумывая по дороге план будущих действий, категорически заявив о своем намерении вернуться на Родину, он тем самым как бы подаст сигнал о себе и посеет смятение в группе. Во что бы то ни стало надо расколоть ее и не дать школе "рыцарей благородного духа" получить такое значительное пополнение, как эти власовские головорезы.
