Хаджимурад стал рассуждать вслух:
— Каким бы ненавистным для меня не не был, я лично убивать его не имею права. Он продал меня Абдулле-серкерде, я тоже по праву могу увезти его и продать в неволю. Он обрёк меня на многие страдания. Я имею полное право сделать то же самое в отношении этого мерзавца. А вот убить его, к сожалению, права не имею… Он стал причиной смерти моей невесты, но невеста — это ещё не законная жена. Он отнял у меня лошадь, но эта лошадь снова вернулась ко мне. По его вине у меня когда-то не стало сабли, но теперь я могу забрать саблю в золотых ножнах, что висит у него сбоку… Нет, я не стану проливать кровь даже такого стервеца, как Довлетяр, не хочу в судный день предстать перед аллахом в чёрных одеждах.
— В таком случае, что ты собираешься с ним делать, отпускать домой, что ли? — недоумённо пожал плечами Назар.
Но Хаджимурад знал, что надо делать:
— Из-за этого человека, — сказал он, — погибла дочь Мереда-ага. Слетай в село и привези старика сюда. Пусть он, как захочет, так и поступит с беком, Джерен его кровное дитя и Меред-ага имеет полное право ответить кровью за кровь.
Но сразу же после отъезда Назара Довлетяр замычал, желая что-то сказать. Хаджимурад слез с лошади, развязал ему ноги, со скрученными руками приволок бека к глинобитному возвышению и вытащил у него изо рта кляп:
— Спасибо, братишка! Вы оказались рассудительным человеком. Всё верно вы говорили. Я действительно обрёк вас на многие страдания. Но вы мою вину простили. Как же мне вас не благодарить.
Бек немного передохнул:
— Верно и то, что по моей вине вы лишились коня, а также оружия, — отдышавшись, продолжал бек, — но очень правильно вы сказали и о том, что конь теперь уже к вам вернулся, а саблю вы можете взять мою, в золотых ножнах…
Хаджимураду противны были слезливые покаяния бека, но он чувствовал, что за ними должна последовать какая-то хитрая просьба. И парень не очень вежливо спросил:
— Ну, что ты там ещё хочешь сказать?
— Да то, что вы человек, понимающий добро и зло, — заюлил бек, — почитающий предписания религии, поэтому вы и простили меня. Но вот чабан Меред, за которым вы послали своего друга, ни в чём этом не разбирается, он может из-за своей темноты и бесчеловечности поступить неправильно — с маху зарубить меня своим мечом. Я дам вам тысячу серебряных иранских туменов, только скажите, чтобы он меня не убивал. Меред вас послушает…
Хаджимурад вскипел:
— Ты что же, преступная тварь, хочешь купить мою совесть за свои поганые серебряные монеты. Из-за тебя же, бандюга, погибла дочь Мереда! Поэтому отец её со своим кровным врагом имеет право сделать всё, что захочет. Даже убить его на месте!
— Не говорите так, — затряс головой Довлетяр, он непременно убьёт меня. Если вы удержите его ОН кровавой расправы надо мною, я отдам вам всё своё состояние…
На рассвете к Екетуту подъехали два всадника в одном седле: Назар и Меред-ага. Довлетяру снова заткнули рот.
Чабан-ага виновато и приветливо поздоровался с Хаджимурадом. А тот, кивнув на связанного, сказал:
— Вот он, убийца вашей дочери, Меред-ага! Если хотите, вы вправе отплатить за её погубленную жизнь!
Старый чабан зло посмотрел на бека, выхватил на ножен кинжал и кинулся к Довлетяру. Но в шаге от него остановился… Конечно, если бы Довлетяр вот так, как сейчас, попался чабану сразу после гибели Джерен, он бы и связанного его не пощадил. Но прошло несколько месяцев с тех пор… Старик немного успокоился, боль утраты приглушилась… Да и мулла, знающий аят, говорил, что в мире ничего не совершается без воли аллаха. На поминках тоже говорили, что, возможно, богу угодно было забрать в иной мир девушку по цвете лет… Видно, все эти разговоры не прошли для старика бесследно. К тому же он считал, что кидаться с мечом на связанного человека, даже тогда, когда он является твоим кровным врагом, нечестно, грешно. Чабан немного постоял возле бека, сунул кинжал в ножны и виновато произнёс:
— Не могу брать на душу грех. Он, конечно, порядочный негодяй. Но дочь была не им убита, а сама повесилась… — Меред отошёл в сторону. Тяжкие воспоминания разбередили душу старика. Он заплакал и медленно побрёл в село. Дрожавший от страха Довлетяр облегчённо вздохнул.
А Хаджимурад после ухода старика ещё злее заговорил:
— Слишком много зла натворил этот негодяй, чтобы мог остаться безнаказанным. Сколько он разлучил матерей с дочерями, отцов с сыновьями. Сколько совершил всяческих преступлений! Нет, мы такого не пощадим! А ну-ка скажи, Назар, как по-твоему правильнее будет: на тутовнике его повесить или под тутовником зарубить?
— Да для такого разбойника любая кара недостаточна, — откликнулся Назар.
— Верно говоришь, его и повесить, и зарубить мало! Но… — Хаджимурад схватил Довлетяра за ворот, приподнял и поставил лицом в сторону кыбла[8]. Развязал ему руки.
— Если пошевелишься, изрублю на куски! — предупредил Хаджимурад. Вынул изо рта кляп и обнажил свою саблю.
Довлетяр побледнел. А Хаджимурад громко произнёс:
— Налёт, который ты совершил на село Хабипа-пальвана, — твой последний разбой! Именем аллаха трижды поклянись, что больше никогда не будешь заниматься этим! — приказал он беку.
Довлетяр, полагавший, что его собираются убивать, сначала от страха не мог вымолвить ни единого слова, потом всё же выдавил хриплым дрожащим голосом:
— Клянусь именем аллаха, что больше никогда не буду заниматься грабежом! — Он повторил эти слова трижды.
— Три раза поклянись аллахом, что не будешь отнимать у людей землю и воду! — снова громко крикнул Хаджимурад.
— Клянусь аллахом, что не буду насильно отнимать у людей ни воду, ни землю! — теперь уже болев спокойным голосом три раза повторил Довлетяр.
— Если я ещё раз увижу, что ты со своими нукерами бряцаешь оружием, я тебе шею сверну! — зло сказал Хаджимурад. Забрал у него саблю в золочёных ножнах и сел на своего славного серого скакуна. Назар поехал за ним, держа в руках поводок вороного коня Хабипа-пальвана…
Гызганлы
Старый вождь проснулся задолго до утреннего намаза. Взял в руки кумган и неторопливо пошёл с ним к молодым тутовым деревцам. Совершив омовение, стал возносить благодарности аллаху за благополучное возвращение из неволи Хаджимурада. В это время до его чуткого слуха донёсся стук конских копыт: «Что это за утренние всадники?» — подумал Сазак, настороженно вглядываясь в рассветную мглу. Узнал серого скакуна Хаджимурада, но странное дело, на нём едет не Довлетяр, а его настоящий хозяин. Сазак внимательнее пригляделся: «Нет, он не ошибается, на знаменитом сером коне едет Хаджимурад, а следом за ним — Назар».
Когда всадники поравнялись с тутовыми деревца-ми, услышали окрик:
— Стойте!
И Хаджимурад, и Назар узнали голос сердара и тут же остановились.
Старый вождь подошёл к ним поближе и после приветствий спросил:
— Как это вам удалось захватить серого скакуна?
— Сазак-ага, не ругайте нас за самовольные действия, ведь лошадь-то моя и я по праву отобрал её у Довлетяра, — виновато сказал Хаджимурад.
Старик ещё больше удивился, увидев у Хаджимурада саблю в позолоченных ножнах.
— И эта сабля тоже ваша? — уже сердито спросил он.
— Бек меня продал вместе с саблей. А она, как вам известно, была тоже из дамасской стали. Так что эту саблю мне пришлось взять взамен той, — спокойно ответил Хаджимурад.
— Это несерьёзный ответ: «Отобрали», «Взамен взяли». Бек не такой человек, чтобы запросто и отдал свою саблю, и вернул коня… Если он, конечно, остался в живых. Отвечайте прямо на вопрос: вы его убили?
Хаджимурад отрицательно покачал головой:
— Нет!
— Ну и слава аллаху. Хотя бек и скверный человек, хоть он и собирается вступить с нами в кровопролитную схватку, но всё же хорошо, что не взяла грех на душу.
— Кажется, кровопролития на этот раз не будет, — заметил Хаджимурад.
Но сердар с недоверием воспринял его заявление:
— Пока я прочитаю намаз и сделаю кое-что по хозяйству, соберите гамаков и расскажите им подробно о своих ночных похождениях, — с этими словами вождь направился к себе.
Когда всадники подъехали к кибитке Хаджимурада, навстречу им выбежал Бердымурад. Парнишка радостно воскликнул:
— Наш серый конь! Хаджимурад, где ты его взял? Наверно, Довлетяр-бек вернул? — допытывался он.
Хаджимурад спрыгнул с седла, и, не отвечая на вопрос брата, сказал:
— Иди надень чекмень и папаху.
Хаджимурад любовно оглядел вернувшегося брата: «Совсем молодцом смотрится пятнадцатилетний братишка. Только вот плохо, что босой…»
— Бердымурад, возьми мои новые чарыки и расшитые портянки, подаренные дядей Шапери. Вымой хорошенько ноги и обуйся.
Назар привязал лошадей и подошёл к Хаджимураду, тем временем из кибитки вышел Бердымурад. Он не мог скрыть радости, всё время разглядывал свои обновки:
