С неделю Филька обитал при комендантском взводе на разъезде Ельмут. Изъятое оружие ночами сносили в балку, в терны. Навидался всякого — выпирало из него. Поделиться охота и уловом, и ловкачом Перцем, унтером, и тем содомом, коий творится в поездах.
— Будет тебе, — одернул Иван, — дома расскажешь. Слышь, топот?
— Почудилось…
Убыстрили шаги — оторваться от догнавшей брички. Замерцали станционные огоньки.
— Ага, доехали, — обрадовался Филька.
— На гребельке могут встретить. Не объедешь Солонку. Сбегай, я бричку задержу. Свистнешь. Выворачивай карман… Наган.
Не с охотой вытаскивал Филька из-за штанного пояса маузер с деревянной рубчатой колодочкой — подарок унтера.
— Как же без него?
— А схватят? — обозлился Иван. — В лучшем случае, шею намылят: не шатайся по ночам.
Остановил Иван подводу. Подошли задние охранщики.
— Чего встали?
— Фильку на гребельку послал…
Возле купеческих лабазов их ждали. От дощатой ограды отделился сосед, Михеич.
— Либо блукали в степе, а?
По голосу его Иван почуял неладное. Спрыгнул наземь, отряхивал в потемках пиджак.
— Чего стряслось, Михеич?
— И отлучиться боюсь… Пересказать бы своим кому…
— Не тяни, выкладывай.
— Обыск у тебя… Ей-бо. Сам окружной полицейский пристав, Яков Горбачев. Зараз у купца чаюет. А атаманские казаки кругом двора поховались. Поджидают, стало быть…
Иван выругался.
— Вот уж случай выпал, — продолжал сосед. — Смеркалось, сбираюсь вас встречать… На пороге — дочка, Стешка. «До купца Горбачев нагрянул с казаками! Всю комнатушку у Ивашки-приказчика перевернули». Вот те на, думаю… С груженой подводой — в лапы.
Стешке, горничной купца, верить можно. Сбил Иван на лоб кепку. Куда оружие? Сам настоял: укрыть в подвалах хозяина. Не будут ищейки вынюхивать. А дело обернулось… Одно успокаивает: гоняют чаи с купцом — об оружии не ведают. За митинги, прокламации…
— Послушай, Михеич, обыск только у нас?
— Почем я знаю?
Кто-то положил руку на плечо. Вгляделся: Ямковой, телеграфист.
— Вали, Иван, из станицы. Приметный ты тут человек. Добрался до тебя пристав. Тимошка Никифоров, из Платовской, с подводой дожидается…
— Погоди… С бричкой этой куда же деваться?
— Затем и прислал Новиков… Есть местечко. Ступай на переезд, к стрелочной будке. Доставит тебя Никифоров на Ельмут. Через три часа должен проходить ночной царицынский. Ну, бывай…
Как телок к матери, ткнулся Филька. Прижал его.
— С парнишкой-то?
— Горбачеву он не нужен, а если купец выгонит… Определим. Неча хвостом таскаться. И сам не знаешь, куда кинет. Не навовсе оставляешь…
Светом, едва пробилась заря, Иван лежал на крыше санитарного вагона, правясь от Дона к Волге — в Царицын.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Состав задергался, притормаживая. Под городом, после Абганерово, Ивану удалось на ходу с крыши переселиться в тамбур. Носастый, темнокожий проводник покосился недобро, но промолчал — смутил непривычно опрятный вид пассажира. Вышел из вагона. Удивляла малолюдность. Оставил за сутки позади более десятка степных станций; знает, что делается.
Царицын встретил хмуро, подозрительно. Вход в вокзал преградили юнкера.
— Документы?
Вынул обтертый кожаный бумажник.
Безусый, с цыганскими навыкате глазами юнец с красным бантом повертел удостоверение; недоверчиво сличал с карточкой. Надуваясь от важности, отвел штык.
Вокзальная площадь тоже безлюдна. Час не ранний, а горожан на улицах не видать; расхаживает патруль.
Ветерок гоняет по булыжной мостовой обрывки газет, прокламаций; крутит у каменных бровок окурки, песок, цветные обертки от конфет, семечную лузгу. На круглых кирпичных тумбах, заборах и стенах домов шелестит по-лусодранными театральными афишами, объявлениями былых собраний, митингов. Все это — осадки, мусор от недавних бурных дней…
Чуял Иван, затишье нехорошее. Оно, оказывается, не только в Сальских степях. Схлынула большая вода, и река вошла в свои берега. Потешился народ новенькими, сверкающими, как медяки свежей чеканки, словами — свобода, равенство, братство, — и все встало на свои места, как прежде, при Николае. У них в станице царский полицейский пристав опять занял свое насиженное годами место, а окружной казачий атаман Дементьев так и вовсе его не упускал. И тут, в городе, такое же…
При входе на Скорбященскую площадь опять юнкерский патруль. Пока добрался к Волге, не раз запускал руку в карман. Сколько лет тер купеческий квиток с печатью и карточкой, а нынче узнал ему настоящую цену. Хорошо, не швырнул по ветру с крыши вагона — дальше вокзала не ступил бы.
Издали увидел тесовую крышу; узнал и длинный, как гроб, домишко, приткнувшийся боком к высокой кирпичной стене. Не подпорка, он давно бы рухнул, завалив улочку почернелыми, сгнившими
