Если Иоаким в своей грамоте Досифею вовсе умалчивает о данном послу поручении выхлопотать у восточных патриархов разрешение Никону, то это его умолчание просто объясняется тем, что Иоаким сильно не сочувствовал разрешению Никона и потому вовсе устранился от всякого участия в этом неприятном для него деле.
Посол Возницын, прибыв в Константинополь по делу о разрешении Никона, решил обратиться прежде всего к Иерусалимскому патриарху Досифею, о котором известно было, что он принадлежал к числу сторонников Никона и ранее не одобрял тех, которые добивались конечного осуждения и низвержения Никона, почему он мог особенно сочувственно отнестись к миссии посла и оказать ему в этом деле нужное содействие. Расчеты посла вполне оправдались: Досифей очень охотно взялся устроить все дело о разрешении Никона и прямо говорил послу, чтобы он «все те дела положил на него, патриарха», «что он то дело к совершению приведет и братью свою – [С. 244] Антиохийскаго и Александрийскаго патриархов о том чрез письмо свое будет просить». Взялся Досифей переговорить о деле и с самим Константинопольским патриархом и вместе с тем написать и самые образцы разрешительных грамот. Таким образом, все дело о разрешении патриарха Никона совершилось при посредстве Досифея, который был главным деятелем и устроителем этого дела: он вел предварительные переговоры с Константинопольским патриархом, списывался с патриархами Антиохийским и Александрийским, он же писал и «образцовое письмо, каковым быть прощальным грамотам», так что, свидетельствует Возницын, «только радение в том и служба к великому государю святейшаго Досифея, Иерусалимскаго патриарха» помогли ему благополучно устроить все это дело, к которому другие восточные патриархи отнеслись не особенно сочувственно, ибо, по замечанию Возницына, только «по многой докуке отдали те прощальные грамоты», и притом только уже перед самым отъездом посла.
Досифей не только помог послу выхлопотать у восточных патриархов разрешительные грамоты Никону, но и оказался самым ревностным помощником и советчиком нашего посла и в делах политических, сообщая ему нужные сведения, давая ему полезные советы и указания, которым сам Возницын придавал очень большую цену и значение. Вот что, например, он пишет «к отцу и благодетелю Ларивону Ивановичу», т. е. к думному дьяку Посольского приказа: «Тебе, государю, извещаю, что Иеросалимский патриарх непрестанно ко мне присылает и истинно службу свою великому государю во всем кажет, и против здешних вопросов как ответ учинить, [С.245] в чем мочно, я ево спрашиваюсь, и он мне способы добрые и здравые дает. И есть ли, государь, кому велит Бог и дело великаго государя здесь делать, должно ево во всем спрашиватись, понеже человек преразумный и Богу и великому государю нашему истинный слуга; а которые ему, великому государю, служат лестно, и от тех остерегает. Только я с ним не видался, потому что мне с ним видеться и говорить нельзя, да и для того, что великаго государя грамот и жалованья отдать не смею; а Царегородской, государь, патриарх, боясь подозрения, ничем ко мне до сего времени не отозвался». Со своей стороны и сам Досифей заявил послу, что он готов служить государю и на будущее время. В Статейном списке Возницына записано: «Майя в 18 день (1682 г.) были у дьяка у Прокофея (т. е. у него, Возницына) святейшие патриархи: Александрийский, да Иеросалимский, и Еросалимский говорил ему, Прокофею, втайне, чтоб он великому государю донес: есть ли прилуниться о каких делех великому государю писать, и великий бы государь указал к нему писать без имяни ево, и грамоты складывать малы и печать какою малою печатью, чтоб того нихто не знал, а он-де потому ж чинить станет и о всяких делех, о которых потребно писать учнет. И дьяк Прокофей Возницын говорил ему, что он о всем том известно учинит, а он бы, святейший патриарх, по благочестью своему великому государю послужил и о делех, которые потребны и належат ведать великому государю его царскому величеству, писал, а радение его у великого государю забвенно не будет»[115].
[С. 246] Таким образом, посол Возницын не только все ведение дела о разрешении Никона отдал в руки Досифея, но и при ведении с турецкою Портой дел государственных пользовался доставляемыми ему Досифеем сведениями, при ответах на турецкие запросы руководствовался его советами и указаниями. И так как Досифей всегда давал послу советы «добрые и здравые», и так как он вообще «человек преразумный и Богу и великому государю истинный слуга», то Возницын и рекомендует Посольскому приказу иметь Досифея в виду и на будущее время как надежного, преданного и полезного советника и пособника во всем нашим послам в Турции. Так, благодаря своим сношениям с послом Возницыным и тем услугам, которые он успел оказать ему, Досифей сделался хорошо известен московскому Посольскому приказу, где с этого времени стали смотреть на него как на человека всецело преданного интересам России, готового на всякие услуги, на верность и преданность которого всегда можно положиться.
С послом Возницыным Досифей отправил к государю грамоту, писанную в мае 1682 года, в которой он заявляет: «О прощении кир Никона мы, по нашей силе, радехом и грамоты всех изобразихом… радели правды ради и дознашася у Бога и человеков православное и доброе ваше произволение» (разрешить Никона). Затем Досифей делает такое обращение к царю: «Радуемся зело, яко ваше державство церковью действует церковная, и молимся совершеннейшим духовным дерзновением, яко и впредь всякое дело церковное недействовати кроме мысли церкви: аще будет малое дело, действовати соборною мыслию тамошняя святые церкви, аще же великое, [С. 247] мыслию великих архиереев восточных действовати, во еже быти всем церковным делам без обновления, без претворения и непоколебимо… Нигде же во всем царствии вашем да не поволиши быти никакому обновлению против православной веры и напротивоглаголющих отомстися». Досифей далее поясняет, почему ему потребовалось напомнить русскому царю о его первой и священнейшей обязанности – хранить непоколебимо православную веру и не допускать в ней никаких перемен: «Некие русы из Литвы, унияты, дьявольские органы, преобразившися во ангела света, проходят, яко православные, и лицемерием, и сладкими своими словесами прельстят сердца простых, о них же глаголаше блаженный Павел: имеют образ благочестия, а силы его отрицаются. О тех же просим, да укажете великим повелением, да не входят в пределы вашего святаго царствия; сие дело, о нем же молимся, святый царю! есть дело древнее и святым царем свойственное, еже действуя, царствие ваше сочтен будеши от жениха Церкви владыки Христа во апостольском лике». После этого Досифей переходит к своей службе послу Возницыну, о котором и делает свой отзыв. «Великому послу вашего святаго царствия, – пишет он, – в чем поспешествовали, сам да свидетельствует; но и он, великий посол, сиречь Прокопий, постоя, яко никто иный, поборяя и подвизаяся, во еже приимати конец благополучный повеления вашего, разумный и честный человек и по истине почти службу себе врученную, и немоществовавшу ему, яко человеку. Константин Христофоров, переводчик, яко познавахом зде, рода честнаго и имеет жительство зело православное и добродетельное, сице постоя во всякой службе святаго вашего самодержавства [С. 248] прилежно и вседушно». Затем Досифей касается в своей грамоте и еще одного очень важного предмета: устройства в Москве греческой школы. «Благодарим Господа Бога, – пишет он, – яко во дни святаго вашего царствия благоволи быти в царствующем вашем граде еллинской школе: еллинским языком писано Евангелие и Апостол, еллини бяше святии отцы, еллински написашеся Деяние святых Соборов и святых отцов списание и все святые Церкви книги. И сие есть божественное дело, еже учити Христианом еллинский язык, во еже разу мети книги православный веры, яко же писани суть, и познавати толкование их удобно, и наипаче: дабы отдалени были от латинских, иже исполнена суть лукавства и прелести, ереси и безбожства. Благодарим убо Бога и о сем и молим блаженную и святую душу вашу, во еже утвердити и умножити, да пребудет вечная ваша и бессмертная память у Бога и у человек».
Прислал Досифей грамоту и патриарху Иоакиму, и опять в учительном тоне, несмотря на тот видимо холодный прием, какой встретила у Иоакима его первая грамота (1679 г.). «Ныне молим тя, – пишет Досифей Иоакиму, – потщися себя правити пред Господем делателя искусна, право правяще слово истины, и яко убо свет просвещай Церковь со писанием, и схолами, и учением Евангелия мира; яко соль, имей слово солию растворенно, к тебе бывающим о согрешениях буди вскоре милостив, от бывающих же ко Богу согрешениях ко кающимся буди сострадателен; аще злость пребывает и наказуема наругается, буди страшен и любовинителен. Еще же и вера христианская ныне прияла всякое предание святых отцов, и кто положит когда или выложит от обычай церковных, иже соборная [С. 249] Церковь держит, по первом и втором наказании да наказуется достойно ради безчиния его». После этих общих наставлений Досифей переходит к специальным наставлениям о необходимости Иоакиму оберегать свою паству от влияния на нее гибельного латинского учения, находящегося в латинских книгах. «Храни, храни стадо Христово чисто, – пишет он, – от латинского письма и книг, яко все в них есть учение антихристово, понеже есть полны новосечения, полны хулы; в них бо есть безбожие кальвиново и лютерово, – довлеет благолепие и красота святыя Христовы Церкви; не мешайтеся со блудники, глаголаше апостол, блудники же есть еретики и книги их. Великий царь Константин, и Феодосий, и Устиниан законоположиша Порфириа и Манента книги да не обретаются, идеже обрящутся, да сожгутся, и елицы ея хоронят, смертью да казнятся. Тако сотворите и вы о латинских книгах, яко есть лестныя и прелестныя. Философския наши книги научили нас вначале нечестью, Евангелие же даде нам спасение, – довлеет сие. Сице вас нецыи оклеветуют яко неученых, рцыте с Павлом: не срамляемся Евангелием Христовым, сила бо есть всякому верующему во спасение, и паки: несть сия мудрость сходящая от Бога, но земная, душевная и учительная, глаголет другий апостол. И Павел паки: вера наша не в премудрости человеческой, но в силе Божией, понеже да не непраздничен крест Христов. И аще кто учения ищет еллинскому языку, учитеся, а не другому, яко же пространнее написахом иеромонаху Тимофею» (начальнику типографского училища в Москве)[116].
