На этот раз руководство достаточно спокойно отнеслось к этому прискорбному факту. В момент победной эйфории, охватившей высшее руководство страны, судьбы моих подопечных отошли на второй план. Конечно, все необходимые меры для их розыска и восстановления связи были предприняты, но уже без тех истерических, на грани срыва разносов и требований создать партийную комиссию по расследованию и выявлению скрытых врагов и т. д., и т. п., которые были характерны для 1941 – 1944 годов.
В марте Берия провел расширенное совещание, на котором присутствовали все, кто был задействован в этой операции, включая вояк из Разведуправления Красной Армии (полковник Закруткин). В итоговой резолюции было зафиксировано общее для всех участников мотивированное мнение об отсутствии реальных ошибок и преступных нарушений со стороны кураторов. Поиски разведчиков решено было продолжить, а мне как ведущему группы было поручено установить причину потери связи, обстоятельства, связанные с этой потерей, а также судьбы «близнецов» и небезызвестного Крайзе.
Важность их работы можно подтвердить копией последнего донесения в Центр, которое касалось архивов «Аненэрбе», хранившихся в неприметном здании, расположенном в тихом даже в те бомбардировочные дни районе Берлина Далеме, а также по многочисленным городам и весям Германии, где притаились институты этого преступного сообщества. Начиная с декабря 1944 года их начали свозить в Северную Вестфалию, имение Бёддекен, расположенное возле знаменитого теперь замка Вевельсбург (в основном, коллекции). Значительную часть документации нацисты отправили в Нижнюю Силезию, в древний замок Альтан.
Здесь мы их и захватили…»
* * *
Я не удержался, встал. Внутри все трепетало. Пытаясь обрести равновесие, подошел к окну.
За окном в сгустившихся исторических сумерках, под дождем – мелким, осенним, – по лужам, некопаным грядкам, поникшей траве, по обронившим листву деревьям, – насколько хватало воображения, шагали скелеты.
Их было не сосчитать.
Они двигались молча, неспешно. Для них не было преград. Мертвецы возникали из ничего и исчезали ни в чем. В руках несли свои черепа. У некоторых в костлявых руках было по несколько черепов, в том числе и детских.
Это был жуткий, убивавший всякие антимонии парад. Кое–кого я узнавал – например, несчастную Таню Зайцеву. У меня даже ее карточки не было, но я сразу узнал ее.
По черепу.
Узнал погибших под бомбами Тамару Сорокину и фрау Марту. Узнал сгинувшего в плену сержанта Кандаурова, погибшего на Висле лейтенанта Заслонова.
Всех расстрелянных и замученных…
Часть IV
В водовороте победы
Сталин – противоестественный человек. Нас ожидают
тяжелые испытания.
У. Черчилль (август 1943 г.)
Глава 1
Из воспоминаний Н. М. Трущева:
« …О «близнецах» вспомнили летом сорок пятого, и в конце года, после начала Нюрнбергского процесса* (сноска: процесс продолжался с 20.11.1945 по 01.10.1946 г.), меня отправили в Германию с особо важным заданием, о котором можно было сказать только одно – выполнить его было невозможно».
« …это была моя вторая командировка в Германию. Во время первой, организованной в самом конце войны, мне удалось отыскать Анатолия Закруткина. К сожалению, следы Алекса–Еско фон Шееля и, что обиднее всего, Крайзе – ведь он уже был в наших руках! – напрочь затерялись в разгромленном Третьем рейхе. Штромбах и Ротте тоже будто растворились. Вместе с ними пропала последняя надежда выяснить причину потери связи и связанных с этим ЧП трагических пробелов в послужном списке «близнецов». Единственное, что мне удалось нарыть, это некролог, посвященный группенфюреру СС Людвигу фон Майендорфу, павшему «смертью храбрых в боях с большевиками».
« … в Германию я прибыл за несколько дней до подписания капитуляции. Прикрытием для меня и моих помощников служила особая группа розыскников из СМЕРШа 3–ей ударной армии, занимавшаяся поиском Гитлера. Командовал группой полковник Клименко, с которым мы сразу нашли общий язык – ни он, ни я не лезли в чужие дела. Что касается интересующей наши подразделения информации мы договорились в первую очередь извещать друг друга, а уж потом вышестоящее руководство. Я, например, напрямую подчинялся генералу И. А. Серову, отвечавшему при штабе Жукова за работу с гражданской администрацией, а Клименко генерал–лейтенанту А. А. Вадису, начальнику отдела СМЕРШ 3–й гвардейской армии.
Такая организация поисков помогла спасти жизнь Закруткину и обнаружить следы Крайзе».
« …Спустя несколько дней после капитуляции, когда на улицах Берлина стихла пальба, наш патруль остановила женщина, выскочившая из какой‑то подворотни. Она бросилась к начальнику, начала отчаянно тараторить по–своему, потом схватила майора за рукав и потащила во двор. Ребята бросились за ней. В подвале нашли тяжело контуженного немецкого офицера. Мундир на нем был разорван в клочья, вся правая сторона тела представляла собой сплошной кровоподтек. Женщина плакала и без конца пыталась втолковать красноармейцам, что этот немец «ошень важни товарич».
«Nicht Deutsch! Er war ein russischer Offizier!».
При этом она то и дело повторяла на ломанном русском заученную фразу, смысл которой сумел разгадать главврач госпиталя № 496 в пригороде Берлина Бухе, куда начальник патруля, взбудораженный этой сумасшедшей, распорядился доставить раненого.
Доктор прикидывал и так и этак, пока не выяснил, что речь идет о «раннем рассвете», который «весной обычное дело». Военврач на всякий случай вызвал особиста, женщина повторила фразу, и тот забил тревогу
Спустя месяц под мою ответственность, Толика переправили в Москву, хотя врачи уверяли меня, что пациента лучше не трогать.
Заодно прихватили и Магди».
« …6–го мая, на следующий день после взятия Бранденбурга в одном из домов на окраине города обнаружились следы Оборотня.
Что там следы!
Казалось, вот он сам, целехонький, здоровехонький, попал к нам в руки, но… Крайзе не был бы Крайзе, если бы не сумел выкинуть очередной фортель. Ему как всегда удалось поставить перед нами трудно разрешимую проблему.
Во время одной из облав на попрятавшихся доблестных вояк вермахта патруль извлек из подвала этого чертова обер–гренадера и, несмотря на то что тот был в штатском, продемонстрировал гражданский аусвайс и заодно искалеченную руку, его доставили в комендатуру. Начальнику патруля показался подозрительным немец–инвалид, свободно говоривший по–русски.
В комендатуре собравшиеся в кабинете начальника офицеры проявили неумеренную бдительность и вместо того, чтобы протрезветь, решили занялся воспитательной работой.
Немец, говоришь, а почему по–русски так ловко шпаришь?
И аусвайс у тебя в порядке. Уж не власовец ли часом?
А ну‑ка, давай колись. Здесь с изменниками не цацкаются!..
Услышав вежливый отказ и пару невразумительных фраз, смысла которых никто из крепко разгулявшихся по случаю приближавшейся победы офицеров так и не уловил, комендант приказал – кончай его, ребята. Протокол после оформим!
Слава Богу, в комендатуре нашелся трезвый лейтенантик, который успел сообщить повыше, что «тут какой‑то немец сообщил пароль».
По телефону пришел приказ срочно доставить задержанного в Берлин. По дороге Оборотень выпрыгнул из виллиса, нырнул в развалины и был таков.
Он всегда отличался редким везением.
Я лично наведался в Бранденбург. Начальник комендатуры, майор из 2–ой танковой армии, еще не был ни задержан, ни арестован и вел себя так, будто победителей не судят. Пришлось внушить ему, что ни дисциплину, ни ответственность никто не отменял, так что последние дни войны он довоевал в штрафбате.
Не знаю, довоевал ли?..»
« …Что капитан! У кое–кого повыше – вплоть до генералов и маршалов – победа настолько вскружила голову, что незаконное показалось законным, а невозможное возможным. Что удивительно, даже на этом поприще Петробыч сумел обскакать всех своих подчиненных».
« …навалились дела, связанные с обеспечением Нюрнбергского процесса, и все это время мои люди активно искали Крайзе. К сожалению, поиски закончились ничем. Оборотень как в воду канул».
« …сразу после возвращения в Москву (когда точно, не помню, придется уточнить – Н. Трущев)* (сноска: лето или осень 1946, точнее установить не удалось.) Федотов сделал мне выговор.
— С чем мы остались, Николай Михайлович? С разбитым корытом?.. И как быть с женщиной?
