Наступила тишина.
Боров долго остывал после такого продолжительного монолога. Я не мешал ему и с бешеной скоростью прокручивал в уме вопросы, на которые надо было обязательно получить ответ.
Пусть Ротте выскажется.
Пусть его послушает его мой визави, укрывшийся в шкафу.
Пусть Крайзе запишет ответы борова.
Я первым нарушил тишину.
— Это серьезный разговор, Франц. Ты убедил меня, что занимаешься важным делом, однако непонятно, почему ты сам не можешь выудить у Хаусхофера необходимые тебе материалы? Насколько мне известно, ты защитил у него диссертацию.
— К сожалению, наши дороги разошлись. Мы крупно повздорили. Профессор почему‑то решил, если он когда‑то помог мне, то может считать меня своим преданным учеником. Я предан рейху, а не отдельному человеку, и эту границу никому не позволено переступать. Это размолвка связана с Гессом, тот был его верным последователем, но не будем развивать эту тему. При встрече с Хаусхофером пустишь слезу. Ты лучше других подходишь для этой цели. Профессор сентиментален. Можешь предложить ему выбор – свобода в обмен на письма. Можешь сыграть в оппозиционность режиму…
— Ни за что!! – воскликнул я.
Ротте хмыкнул.
— Не беспокойся. В этом деле замешаны такие высокие особы, что никому в голову не придет заинтересоваться твоей мнимой оппозиционностью.
— Майендорф в курсе?
— Это его идея привлечь тебя. Рейхсминистр, как говорят Советы, дал добро. Пора налаживать более тесные контакты между «Аненэрбе» и вермахтом.
После короткой паузы Ротте открыл карты.
— Несколько дней назад рейхсфюрер, докладывая о ходе следствия по делу июльских заговорщиков, упомянул о Хаусхофере – мол, этот выживший из ума профессор до сих пор ведет переписку с завзятым предателем Рудольфом Гессом. Фюрер своей гениальной мыслью сразу проник в самую суть. Он заявил, Рудольф не предатель… он никогда не изменил бы мне… этой перепиской следует обязательно заняться… может, мы что‑то упустили в смысле возможности перемирия на западе… Рудольф даже в английском плену не станет терять времени даром. Возможно, он посылает нам сигналы? Возможно, англичане опомнились и перед лицом большевистского потопа пытаются возобновить прерванные переговоры? Цензурные копии не могут вскрыть тайный смысл…
Одним словом, рейхсфюрер поставил задачу добыть эти письма, причем, сделать это надо деликатно, не привлекая внимания врагов рейха.
Ты вступил в большую игру, Алекс. Имей в виду, это большая ответственность, но только в этом случае перед тобой откроются невиданные перспективы, по сравнению с которыми твои потуги подключиться к какому‑нибудь выгодному дельцу, выглядят мелковато. Прозит!
— Прозт!..
Появившийся на мониторе Анатолий Закруткин продолжил:
« …ближе к полуночи Алекс и Ротте отправились на вокзал. Отвез их Густав Крайзе. Он настолько ловко управлялся с рулем, что заслужил похвалу штурмбанфюрера.
— Ты ловкий парень, Густав. Я полагаю, мы с тобой сработаемся.
Как только Густав вернулся, мы закрылись с ним в комнате Алекса. Для начала несколько раз прокрутили пленку.
— Не страшно? – спросил я Густава. – Смотри, как бы Люцифер тебе пятки не откусил.
— Господин Первый, кто только не кусал меня за пятки – и ничего, выжил.
— Густав, тебе не кажется, что мы разворошили осиное гнездо?
– …и заодно сунули руки в банку со скорпионами.
— Надо как следует потрясти Штромбаха. Говорят, есть такая штука, которую можно подключить к телефону…
— Если вы, господин Первый, обеспечите мне доступ в его квартиру, можно не только прослушивать разговоры, но и записывать их на специальный аппарат.
— А как насчет Ротте, Густав?»
Глава 4
Из воспоминаний Н. М. Трущева.
« …полученные на Лубянке копии писем Гесса, отправленные Хаусхоферу из английского плена, были немедленно доставлены Петробычу.
Я никак не мог взять в толк, по какой причине такая фигура как Сталин по–прежнему делает ставку на этого фашиствующего в английском плену мракобеса. Если попытка обладавшего «гениальной мыслью» Гитлера обнаружить в этих строчках надежду на спасение была понятна – в его положении схватишься за любую соломинку! – пристальный интерес Петробыча вызывал недоумение.
Что могли скрывать эти сентиментальные, переполненные болезненными подробностями послания?
«29 сентября 1942 года
Рудольф Гесс – Карлу Хаусхоферу
Естественно, мое нынешнее положение не из приятных. Но в военное время люди часто попадают в ситуации не очень приятные. Дело не в этом! В чем дело, ты, безусловно, знаешь – но в этом плане можешь быть совершенно спокоен!
Полагаю, ты получил письмо, которое я тогда (в мае 1941) оставил для тебя нашему другу Пинтшу. Совершенно согласен, что было не очень логично придавать такому письму более легковесный тон (чтобы смягчить удар), чтобы потом вложить в него копию более серьезного письма фюреру. Но с тех пор прошло уже больше года, и вы все свыклись с тем, что произошло!
Я часто думаю о семинаре с покойным Биттерауфом и о том, что читал о Гнейзенау. Ты заинтересовался этим, как интересовался всем, что волновало меня.
Пусть волны в бурю завывают,
Жизнь иль смерть тебе суля,
И выкинут без сил на берег,
Оставайся все же капитаном своего корабля.
Бесспорно, я разбит. Но также бесспорно и то, что я был капитаном своей судьбы. VW*. (сноска: Так в семье Гесса обозначали смех .) Поэтому мне не в чем себя упрекнуть. VW. Во всяком случае, я рулил. Ты не хуже меня знаешь, что компас, которым мы руководствуемся, испытывает воздействие тех сил, которые работают независимо от нашей воли.
Пусть они будут благосклонны к тебе в грядущем году!
Всегда твой. Р. Г.
Пожалуйста, позвони в Харлахинг (сноска: дом в котором жила Ильзе Гесс, сохранившая его и после полета мужа. ) и передай, что со мной все в порядке».*(сноска: Цитируется по Пэдфилд П. Секретная миссия Рудольфа Гесса. – Смоленск.: Русич, 1999. С. 449)
Что могло привлечь внимание Петробыча в этих насквозь пропитанных обывательским мусором строчках? Чем могли заворожить вождя, обладавшего добротным литературным вкусом, «завывающие в бурю волны»?
Эта вопрос подспудно давил на меня, ведь от правильного ответа зависело мое будущее, если не жизнь. В любом случае, соавтор, у меня не было права на ошибку. Слишком глубоко забрались мои подопечные в нацистский курятник. Объем работы увеличился многократно и никого со стороны не привлечешь. Дело, сам знаешь, было на чьем контроле, вот тут и повертись.
Мой анализ перспектив, открывшихся перед «близнецами», Федотов в целом одобрил. При этом напомнил о необходимости проинструктировать наших разведчиков в том смысле, что их первейшей задачей является активный сбор сведений о работах, ведущихся в «Аненэрбе», а также оперативная информация о состоянии дел в верхушке рейха, для чего необходимо использовать Майендорфа, Штромбаха и, по возможности, Ротте. Кроме того, от Штромбаха следует потребовать передать ту часть архива абвера, к которой тот имеет доступ.
Оказалось, мы плохо изучили толстяка.
Негодяй сумел нанести ответный удар».
* * *
После того, как профессор Хаусхофер позволил снять копии с писем Гесса, 31 августа 1944 года его выпустили из Дахау. Через несколько дней в «Фёлькишер Беобахтер» появилось обращение, в котором приверженец геополитики утверждал:
« Каждый из нас в какой‑то мере является актером на политической сцене мира. Даже находясь на самом скромном посту, ниспосланном нам богом, мы должны вносить свой вклад в формирование будущего нашего народа, если будем следовать за вождем.
Не будьте ограниченными!
Не идите на поводу у изменников типа Штауффенберга. Их попытки лишить нацию руководящего гения Адольфа Гитлера не имеют ничего общего с подлинными национальными интересами.
Германия проклянет их в веках!..»
«Берия откликнулся на этот позорный призыв в своей обычной манере.
— Неплохо отделали в гестапо эту буржуазную прощелыгу!..»
* * *
В «Анти–Дюринге» небезызвестного Фридриха Энгельса обнаружилась подборка копий последних донесений, поступивших в Центр от «близнецов» :
