Женщина, даже самая арийская, всегда остается женщиной. Не станем предъявлять!..
Мы и предъявлять не будем…
Из воспоминаний Н. М. Трущева:
« … машине я нутром почувствовал, что посещение перемазанного йодом, закутанного в бинты, радостно замычавшего при виде Магди Закруткина произвело на мою спутницу благоприятное впечатление. Отдельная палата, вежливая заботливая медсестра, разговор с главврачом придавали моим словам вескую доказательную силу, особенно в той части, в которой я обещал, что после того как она выложит все что знает, ее незамедлительно отправят в Германию.
Главврач подтвердил, угроза миновала и пациент пошел на поправку.
— Организм молодой. Сдюжит! – заверил он. – Месяца через три–четыре встанет на ноги.
У меня не было оснований не доверять ему. Мы оба знали, какую цену нам придется заплатить за срыв государственного задания.
И это правильно, соавтор! В те времена нам приходилось применять наиболее острые формы воспитательной работы.
« …Разговор мы продолжили в следственном изоляторе. Говорила женщина, я изредка задавал наводящие вопросы.
Начала она с того, что потребовала не считать ее дурочкой.
— Я ничего писать не буду! – заявила Магдалена. – Если вы настаиваете, расскажу все, что знаю, однако учтите – эти шпионы не очень‑то делились со мной своими планами.
Я поправил ее.
— Мы называем наших сотрудников разведчиками, – затем, чтобы не спугнуть, осторожно поинтересовался. – А что, были планы?
Женщина прикусила губку.
— Не планы, а просто… – она легкомысленно махнула рукой. – Надежды… Мечты о том, каким будет мир и как нам вписаться в него.
— Какие мечты?
Она ответила не сразу, но ответила искренне.
— Сложить оружие.
Этого я опасался больше всего».
« …В конце декабря сорок четвертого, отец по распоряжению Гиммлера отправился в Тюрингию, чтобы отметить день зимнего солнцестояния, который у папиных товарищей по партии назывался праздником Юль. Это была тайная мистерия для посвященных – точнее, для посвященных в тайны СС. Ритуалом нельзя было пренебречь даже на грани поражения.
По просьбе отца, возглавившего подношение даров, рейхсфюрер разрешил Алексу принять участие в этой торжественной церемонии. При этом Гиммлер заявил: «Арийская кровь даже в самых трудных обстоятельствах проявит себя. Судьба Шееля может служить отличным примером для всякого рода отщепенцев и маловеров, которых испугали временные успехи врагов».
« …Несчастье случилось на обратном пути, когда после скатывания огненного колеса и возложения даров к заветному камню, солнцепоклонники в погонах отправились в обратный путь. Было ранее утро и, несмотря на полумрак, большевикам удалось отыскать кортеж. Они прилетели на каких‑то страшных самолетах, сбросили бомбы, потом открыли пушечную пальбу… – женщина прижала руку к груди и, как бы извиняясь, добавила. – Так рассказывал Алекс, я ничего не придумываю. Он назвал эти самолеты Иль-2. От них, кстати, пострадал и Крайзе. Разве так бывает, Nikolaus Michailovitsch?
Я удивился.
— Что вас смущает, Магди? Штурмовики вылетели на свободную охоту.
Она недоверчиво взглянула на меня.
— Вы утверждаете, что большевики научились ставить на самолеты пушки?
Мне стоило больших трудов сдержать улыбку.
— Пушки стоят на всех самолетах. И на советских, и на немецких, и на американских…
— Странно! Впрочем, это к делу не относится. Главное что Алекс успел выскочить, а папу вместе с шофером ударило бомбой…
Алексу и немногим выжившим удалось добраться до ближайшего городка. Кажется, это был Эйзенах. Старший по званию связался с приемной рейхсфюрера, доложил о гибели Майендорфа и вызвал подмогу. Алекс, воспользовавшись моментом, дозвонился до Первого, скрывавшегося на явочной квартире в Моабите, и передал условную фразу, означавшую приказ немедленно отправиться на нашу квартиру и завладеть содержимым отцовского сейфа, где хранилось много такого, что, по словам Алекса, очень интересовало Москву. Это не я, это Алекс так сказал. Он утверждал, будто будущее – наше будущее! – наступит намного быстрее и будет куда более доброжелательным к нам, если мы проявим инициативу. Я всегда верила Алексу, Nikolaus Michailovitsch.
Но не Первому!
Этот коварный агент Коминтерна посмел заявить при мне, что гибель отца редкая удача. Не надо, мол, ждать удобного момента, чтобы безнаказанно заглянуть в его сейф. Он радовался как малый ребенок, а ведь это я помогла им изготовить запасные ключи. Почему большевики такие жестокосердные? Почему он так радовался?
— Если бы вы, Магди, знали, что творили сослуживцы вашего отца у нас в России…
— Я знаю, – настойчиво повторила Магди. – Я осуждаю эти преступления, но где же деликатность? Большевики такие странные люди.
— А немцы?
Она задумалась, потом упрямо выговорила.
— Если бы вы знали, что творилось в Берлине во время налетов союзников!..»
« …Ночь на 3 февраля 1945 года я запомнила на всю жизнь. Это был кошмар. Сигнал воздушной тревоги застал меня возле Тиргартена, и я со всех ног бросилась в «Люфтшутцтюрме G» (Luftschutzturme)».* (сноска: Плотная застройка немецких городов не позволяла вести прицельный огонь по воздушным целям – мешали стоявшие рядом дома, поэтому было решено поднять зенитные батареи на уровень крыш. По мнению специалистов люфтваффе, размещение пунктов противовоздушной обороны на специально возведенных башнях оказалось наиболее эффективным способом борьбы с вражескими бомбардировщиками. Упоминаемый здесь железобетонный монстр имел тринадцать этажей. На его верхней площадке размещались зенитные орудия, на балконах – пулеметные гнезда.). Места всем не хватало. Люди стояли в проходах, сидели на лестницах, спали вповалку. В госпитале на пятом этаже умирали раненые. У кого‑то из жителей не выдерживали нервы и они, приняв яд, сводили счеты с жизнью. Полтысячи мертвых стояли рядом с живыми, и все равно никто не отважился выйти наружу, чтобы предать их тела земле. Воздух за бетонными стенами башни был буквально нашпигован разящим свинцом и брызжущим пылающим фосфором».
« …Наутро Берлин затянуло густым дымом, но я все‑таки отважилась отправиться в университет. Занятия нельзя пропускать даже в самой непростой обстановке».
« … тому времени я поселилась у Алекса. Мой дом на Бенигсенштрассе разбомбили Мы собирались зарегистрировать наши отношения. Первый настойчиво советовал поторопиться. Он заявил – война войной, а о детях тоже не следует забывать.
Он всегда был шутник, ваш Первый.
Просто клоун.
Это помогало».
« …Через неделю из университета меня забрал Ротте. Толстяк заявил, что его прислал Алекс.
К тому дню, по словам Первого, Ротте был на грани ареста. После гибели отца в ходе служебного расследования выяснилось, что папин сейф был вскрыт и документы, интересовавшие Гиммлера, пропали. Толстяк сразу попал под подозрение, ведь только он был в курсе того, что хранилось в сейфе.
Я тогда ничего не знала об этом и поверила негодяю. Ротте привез меня в какой полуразвалившийся дом, где затолкал в подвал и предупредил, чтобы я тихо сидела в подвале и «не выпендривалась». Это, мол, для моей же безопасности. Если же я попытаюсь привлечь к себе внимание, он передаст меня этому гадкому Хирту и тот сделает из меня научный экспонат. По словам Ротте, этот урод уже давно заглядывался на мой череп.
Если можно так выразиться, восхищался. Его обводы доктор «Мертвая голова» приводил в пример своим студентам…
В подвале я провела несколько дней. Сидела тихо. Поверьте, я очень испугалась, ведь толстяк вполне был способен выполнить свою угрозу, что, как выяснилось в дальнейшем, он и пытался сделать. Хирт должен был надежно спрятать меня. Мне хорошо известно, как он умел это делать…»
« …Однажды вечером за мной пришла машина. Два эсэсовца вывели меня на улицу и помогли взобраться в кузов грузовика. Они же доставили меня на станцию и закинули в товарный вагон, в котором уже находилось несколько десятков человек в полосатых робах.
Увидев женщину во вполне цивильном наряде – в платье, туфлях, сжимавшую в руке нарядное боа, – заключенные отползли к боковой стенке вагона и там сбились в кучу.
Так мы и ехали – они возле дальней стенки, я у двери. Там воздух был чище.
Не помню, плакала я или нет, но меня душила обида. С какой стати меня как грязную унтерфрау поместили в этот свинарник? Неужели Ротте, решив отомстить Алексу, не нашел ничего лучше, чем взять в заложники дочь своего шефа?»
« …до сих пор загадка, как эти отъявленные большевики сумели вычислить место, где эта жирная свинья пытался спрятать меня. Они не очень‑то распространялись при мне о своих планах.
